Весной 1763 года герцог Этьен Франсуа де Шуазель, ужиная в генуэзском посольстве, допустил оплошность, расхвалив поданные блюда. Посол, желая угодить гостю, предложил герцогу воспользоваться услугами своего повара, пообещав незамедлительно прислать того в дом вельможи.
Вернувшись, де Шуазель вызвал повара Робера, и объявил, что с завтрашнего дня кухню возглавит другой кулинар, к которому Робер поступает в подчинение. Не осмелившись спорить, тот удалился, что бы утром, стиснув зубы, отдать бразды правления генуэзскому коллеге.
(Много лет спустя, в мемуарах герцог так и не смог объяснить причину этого поступка. «Вероятно, моё решение было несколько скоропалительным» — напишет де Шуазель.)
Прибывший повар оказался на редкость спесивым типом, принявшимся наводить собственные порядки. Пренебрежительно высмеяв всё, от посуды, до устройства печей, он обвинил прислугу в безграмотности и возможном воровстве. Опальному же Роберу отныне доверялась лишь чистка рыбы, сопровождаемая насмешливыми замечаниями. Тот, несмотря на придирки и унижения, терпел, стремясь понять, в чём мастерство нахального генуэзца превосходит его собственное. Поняв же, что не уступает незваному гостю, Робер смекнул — появление новичка просто очередной каприз де Шуазеля. Делать было нечего и, дабы не потерять место, оставалось смириться.
К несчастью, генуэзец не удовольствовался воцарением на кухне, и вскоре горничная, прежде дарившая благосклонность Роберу, обратила взоры на нового повара. Эта капля переполнила чашу терпения несчастного! Наутро, встав чуть свет, Робер занял привычное место у плиты. Обслуга, уверенная, что всё вернулось на круги своя, радостно захлопотала у столов. Закипела вода в котлах, застучали ножи, полетели на плиты пола куриные перья.
Разъярённый генуэзец, с перекошенным злобой лицом, ворвался на кухню в тот момент, когда Робер помешивал в кастрюле только что приготовленный соус.
— Что происходит? – багровея, взревел новый повар.
— Готовлю новый соус к завтраку, — делано безразлично пожал плечами Робер. – Осталось добавить петрушки.
Генуэзец схватил ложку и, зачерпнув из кастрюли, попробовал соус.
— Merde! – торжествующе воскликнул он, сморщившись. – Настоящее французское merde! Отдайте это свиньям!
И плюнул в кастрюлю.
— Как скажете, сеньор, — с притворной покорностью кивнул Робер.
И выплеснул соус в торжествующую физиономию врага.
В повисшей тишине, нарушаемой лишь бульканьем кипящего бульона, генуэзец бросился к очагу и сорвал со стены огромный вертел.
— Заколю! – завизжал он, ринувшись на Робера.
Однако обидчик, вместо того, что бы броситься бежать, оставался неподвижным. Но в момент, когда остриё вертела должно было пронзить ему грудь, с изяществом опытного фехтовальщика, сделал шаг в сторону, поставив противнику подножку. Потерявший равновесие генуэзец, выронил оружие и, нелепо взмахнув руками, врезался в стойку с посудой. Не давая врагу опомниться, Робер в два прыжка оказался на спине мучителя и, размахнувшись, обрушил тому на голову медную кастрюлю. Затем ещё раз и ещё…
Разбуженный дворецким, де Шуазель долго отказывался верить в случившееся. Наконец, проклиная всех и вся, потребовал бумагу и наскоро написал записку начальнику полиции Парижа.
— Что с Робером? – мрачно спросил герцог, передавая письмо.
— Связали и охраняют, — доложил дворецкий.
— Пресвятая Богородица, — простонал де Шуазель. – Как, прикажешь сообщить об этом послу? Прислать труп с извинениями?
Слуга скорбно молчал.
— Да, пёс с ними, с генуэзцами! – раздражённо воскликнул герцог. – Что скажут при дворе? Так и вижу, как старый чёрт Ришелье нашёптывает королю, мол де Шуазель не может навести порядок на собственной кухне.
Вскоре из Шатле прибыл комиссар с двумя полицейскими. Осмотрев покойника и допросив слуг, он предстал перед герцогом.
— Итак, сударь, — начал де Шуазель. – Боюсь, что произошёл несчастный случай. Повар поскользнулся на кухне и разбил себе голову. Или сломал шею… Неважно. Надеюсь, так и будет указано в отчёте.
— Увы, господин герцог, — нахмурился комиссар. – Во-первых, имеется слишком много свидетелей случившегося, а во-вторых, если изволите подойти к окну, то увидите горожан, пришедших поддержать убийцу.
— Бог мой, – застонал герцог.
— Париж, — виновато вздохнул полицейский. – Не поверите, но в трактире, в двух кварталах отсюда, к блюдам уже подают соус «Робер».
С этими словами, комиссар протянул де Шуазелю клочок бумаги.
«Сливочное масло растопить и обжарить в нем лук. Влить уксус и варить до тех пор, пока не выпарится наполовину. Добавить красный соус и подогреть на слабом огне, после чего положить горчицу и размешать. Перед подачей, добавить корнишоны и петрушку».
— Не собираюсь влезать в дела полиции, — герцог помял в пальцах рецепт, — но мне не хотелось бы потерять повара.
— У дела есть и другая сторона, — согласно прикрыл глаза комиссар. – Я выяснил, что здесь замешана одна из служанок. А, опрометчивый шаг, сделанный в состоянии сильного душевного волнения, меняет ситуацию. Бедняга Робер, был крайне возбуждён, что суд может расценить как временное помешательство на почве ревности. Стоит ещё добавить необходимую оборону.
— Он оборонялся? – поднял брови де Шуазель.
— Всё в наших руках, — улыбнулся комиссар.
— Уверен, что вы поступите правильно, а, главное, в рамках закона, — благосклонно кивнул герцог.
— Позвольте маленькую просьбу, — смутился полицейский. – Не вернёте ли бумагу с рецептом соуса? Хочу показать своей хозяйке.
