Злая еда

Решили как-то раз муж с женой жареного мяса поесть. Пошли в ресторан, заказали свинину. Официант блюдо принёс, куверты разложил. Тут супруга замечает, что повар мясо морковкой в виде звёздочек украсил.
— Давай, — говорит мужу, — уйдём отсюда. Тревожат мне эти звёзды-пентаграммы.
— Да ты в своём уме? – спрашивает муж.
Берёт вилку, накалывает морковку и в рот отправляет.
— Ешь один, — упрямится супруга. – Я же к печати Бафометовой не притронусь.
— Ох и дура, — посмеивается тот. – Глядите на неё, моркови испугалась!
Режет ножом свинину и ест. Режет, ест и приговаривает, — Дура. Ох и дура.
— Прекрати, — сердится жена.
А муж заладил, мол, «дура, да дура». Отправит в рот кусок свинины, морковкой закусит и опять за своё, — Ох, и дура же ты!
Не выдержала жена, схватила со стола стальную вилку и мужу прямо в темя и вбила. Тот сразу головой сник, на стуле обмяк. Супругу же, видя такое дело, официанты полотенцами связали и в полицию свели.

***

Одна девочка решила сварить себе повидло. Натёрла варёных яблок, засыпала сахаром и давай перемешивать. Вдруг, видит, на неё из повидла, будто бы, человеческое лицо смотрит.
— Убей, — говорит лицо, — отца и мать.
Девочка взяла нож, пошла в комнату, где её папа с мамой спали, и зарезала их. Вернулась на кухню, а повидло ей, — Теперь иди и убей учителя географии.
Делать нечего, отправилась девочка в гимназию. Но, учитель, как только её с ножом увидел, сразу всё понял. Сорвал галстук, распахнул рубаху, а у него на груди наколка со Спасителем. Оцепенела девочка, нож выронила. Тут её одноклассники подхватили и бегом в церковь. В храме девочка в себя пришла и горько-горько расплакалась.

***

Жил в деревне старик. Денег у него было мало. Хватало только на креплёное вино и семечки. И так он эти семечки наловчился грызть, что шелухой мог целую картину наплевать. Хочешь русалку, а хочешь, профиль академика Артоболевского выложит.
— С таким даром, — говорили соседи, — надо в Москву ехать и оттуда наш край на всю Россию прославить.
Старик сначала было, отшучивался, а потом загорелся. Принялся своё умение шлифовать и оттачивать. Года не прошло, а он уже в объёме творил. То метровую Кутафью башню Кремля выложит, то трактор Т-130.
И ходить бы ему в знаменитостях не замахнись старик на скульптурную группу «Рабочий и колхозница». Подмёл он двор, на земле контур будущего монумента разметил и первую семечку в рот забросил. Втянул в себя воздух, да тут-то беда с ним и приключилась. Лопнул в голове важный сосуд. Не выдержал дедов ум подобного замысла. Умер старик.

***

Задумала одна баба свёкра извести. Уж больно тот любил её уму-разуму учить и за оплошности жучить.
Решила баба так всё обставить, что бы на неё подозрение не пало. Упросила супруга, на Рождество мужнину родню собрать.
— Больно по всем соскучилась, — хитрит. – Посидим за столом, водочки попьём, пельменей поедим.
Муж, ясное дело, возражать не стал.
Пошла баба в магазин. Накупила всякой снеди и, ко всему прочему, тушку мороженой скумбрии приобрела. Изжарила рыбку и в холодильник припрятала.
Под Рождество навалило родственников — полон дом. Во главе стола свёкр восседает, а далее сыновья, зятья, племянники, девери. Всех и не упомнишь. Выпили по «разгонной», по второй, по третьей. Раскраснелся свёкр, глазами заблестел и, как обычно, повело его.
— Я, — басит, — соль земли рассейской. Державы становой хребет. Вот этими руками благополучие Родины строил. Заодно и вас, сукиных детей, породил-выкормил.
Родня благоразумно помалкивает и на закуски налегает. Мол, выпил человек, пусть себе покуражится.
Свёкр же не унимается.
— Всю жизнь на семью горбатился и кровью от натуги харкал. А, уважения от вас не ощущаю. Где чувство благодарности, где почёт к сединам?
— Уважаем тебя, как не уважать? – успокаивают его родственники и в рюмку подливают.
Ждут, пока старый чёрт от водки осоловеет.
Баба же наша, знай себе, помалкивает и за свёкром следит.
— Я человек хоть и старый, — надсаживается тот, — да, любого за столом переем-перепью! Потому, как привык всё на совесть делать. Всегда и всех побеждать!
— Ну, — думает баба, — пора.
Летит она на кухню и с новыми закусками возвращается. Но, помимо салатов-колбас, приносит на блюде одинокую рыбёшку и, как-бы невзначай, перед свёкром ставит.
— Это что ещё за пескарь? – пучит глаза старик. – Ты, дура-баба, такой дрянью кошку корми, а не меня.
— Ах, простите, папа, — всплёскивает руками та. – Закрутилась совсем. Рыбка эта непростая и, очень может быть, опасность в себе таящая.
Приутихли гости.
— Объяснись, — просят.
— Называется рыба-фуга, что в Японских морях живёт. Вкусноты, говорят, необычайной. Но, если в духовке передержать, то лопается в ней пузырь с ядом. Купила для себя. Приготовить приготовила, да есть испугалась.
— А я, вот не боюсь, — встаёт со стула свёкр. Из стороны в сторону шатается и вилкой в рыбёшку целится. – Сто таких фуг съем и глазом не моргну.
— И не вздумайте, папа, — машет рукой баба и блюдо на себя тянет.
— Молчать! – ревёт старик и по столу к рыбе ползёт.
— Держите его! – визжит хозяйка.
Гости давай свёкра за руки хватать, да тот не лыком шит. Одного ногой лягнул, другому кулаком в зубы дал, третьего головой ударил. И, знай себе, к фуге тянется.
Тут уж не до шуток. Повскакали родственники со стульев, стащили свёкра на пол и ну его мять-отрезвлять. А, как отступили, глядь, у старика из под рёбер ножик торчит. Видно кто-то сгоряча сунул.
Повздыхали, выпили по рюмке и полицейских вызвали. Те приехали, головами покрутили, мол, дело семейное. С кем не бывает. Составили бумагу, что гражданин такой-то, находясь в сильном опьянении, сам себя жизни лишил.
Как гости разошлись, мужик жену разок-другой ремнём ожёг. Да та и не обиделась.

***

Надоело одному Мужику в городе жить, и переехал он на дачу. Погулял с недельку, да стал думать, чем бы себя занять. Крапиву повыдёргивал, в грядках покопался и понял, что не по нему это. Взялся в сарае разбираться и наткнулся на старый, ещё дедов, самогонный аппарат. Обрадовался Мужик такой находке. Отмыл прибор от грязи, браги намутил и опробовал устройство. Работает, красавец! Запасся отшельник дрожжами, сахаром, набрал по окрестным кустам пустых бутылок и с головой в дело ушёл. Ожила дача. Во флягах брага зреет-пенится; аппарат на электрической плитке кряхтит, продукт производит; по шлангам из колодца ледяная вода бежит; в костерке уголёк берёзовый доходит. В доме на полках первач второй отгонки дожидается. В банках ягоды, сахарком засыпанные, преют. Яблоки резаные на нитях вялятся. Пучки трав сохнут. В плошках смородина, рябина, шиповник, боярышник. А, дух стоит такой, что губы невольно сами в улыбке раздвигаются, и душа начинает в предчувствии томиться.
Мужик трудится не покладая рук. Смешивает, перегоняет, титрует. В тетрадь результаты записывает и новые рецепты вынашивает.
Год пролетел, за ним другой. Алхимик наш таких высот достиг, о которых прежде и помыслить не мог. В дубовых бочках спирт трижды выгнанный старится, золотом наливается. На стеллажах настойки выстроились: на тараканьих крыльях, на ершовой колючке, на птичьем помёте, на лепестках подсолнуха. В одном углу из воронок, угольком очищенный, продукт хрустальной слезой капает. В другом — марганцовочка по бутылям клубится, сивуху оттягивает. Благолепие!
Выглянешь в окно, там, у ворот народец, в ожидании толпится. Одни с соседних участков, другие из окрестных деревень, третьи, вообще, из дальних сёл. Знамо дело, и радость и горе на Руси без напитка не встретишь. Выпьешь, так и беда не так страшна, и веселье мальвой расцветёт. Наш же Мужик только рад людям помочь. С каждым поговорит, в тетрадочку заветную заглянет и нужное питьё за малую денежку отпустит. А, вот, с пьяницами у него разговор короткий. Болит голова и тело дрожью трясётся – поди, в прорубь окунись, дров наколи или рассолом полечись. Тут тебе не винная лавка, а обитель творца и художника.
Остановиться бы на этом Мужику. Жить припеваючи в трудах праведных и любви народной. Так нет. Решил он, что дар ему не много ни мало, а самим Создателем ниспослан. Теперь ждёт Господь ответного шага. И, что удумал дачник! Набрал на Крещение святой воды и принялся на ней брагу ставить. Ощутил себя, сукин сын, этаким графом Калиостро. А, даже дети малые знают, что со святой водой обращаться надо бережно и почтительно, а не в самогонный аппарат лить.
Роздал-распродал Мужик новый продукт, и покатилась беда по району. Там именинник махнёт рюмку и огнём вспыхнет, здесь невеста за свадебным столом синим пламенем взовьётся, а то и полицейские всем нарядом обуглятся. Замер народ в испуге, затаился по домам.
Первым сельский батюшка сообразил что к чему. Пришёл на дачу к Мужику, обозрел хозяйство и тотчас бутыли искомые опознал. Налил стакан, выпил единым духом и укоризненно головой покачал.
— Возомнил? – спрашивает.
— Мне, — отводит глаза Мужик, — видение было.
— Не смеши, — отвечает батюшка. – Говорю сейчас по-дружески, так как вижу, что мужчина ты положительный. И помыслы имел благие. Да не так всё просто устроено. Смекаешь?
— Не совсем.
— Хорошо. Проще объясню. Закрывай, сын мой, дачу и домой уезжай. День на сборы. Покуролесил и хватит.
Собрал бутылки, что на святой воде отогнаны, сложил в корзину и унёс. Мужик же, в голове почесал, поплакал, да в город на электричке уехал. И никогда больше не возвращался.

***
Один мальчик очень любил пастилу. И не какой-нибудь один сорт, а всю вообще. En masse! С одинаковым удовольствием ел Коломенскую, Белёвскую, «Шармель» фабрики «Ударница» и невзрачную яблочную, купленную у торговок на рынке.
— За пастилу, — говорил он, отправляя в рот очередной брусочек, — мать родную продам.
— Ты с ума сошёл?! — возмущалась Мать. – Говори лучше «родину». Мол, родину продам, а не мать.
— Алло! – встревал Отец. – Поосторожнее там с родиной. Ты, сынок, отечеством не разбрасывайся. Продавай то, что у тебя есть в наличии. Жизнь! Или полжизни. Полжизни за пастилу.
— Да, что вы о жизни знаете? – саркастически вздыхал Дед. – Видели её настоящую-то?
— Почку пусть продаст, — успокаивала всех Бабушка. – Почки достаточно будет. Она у него здоровая, целёхонькая.
— Почку мне! — кричал из соседней комнаты Брат. – На почку, чур, я первый.
Мальчик согласно кивал и ел пастилу.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.

*