Выйдет, бывало, Стрелец из царёва кабака. Зима, улочка под луной снегом серебрится. Небо над головой звёздное, бездонное. Пусто вокруг, прозрачно, морозно. Оттого, поди, и муторно на сердце, беспокойно. То ли в пляс пойти, то ли в прорубь головой. Лишь бы не тишина эта, мать её!
Вдруг, чу… Снежок хрустит под ногами. Немец к себе в Слободу крадётся, ножками в чулках перебирает. Шапка на нём с перьями, под беличьей шубейкой кружева пенятся, пуговицы оловянные блестят. В зубах трубка дымом пыхает.
Заступит Стрелец Немцу дорогу, зарычит, по-медвежьи, да и даст тому кулаком в грудь! Опрокинется иноземец в снег. Посучит руками, и замрёт. А у православного под шапкой точно ангельский хор воспоёт. «На пути идущего лукавых удаляюща…». И льдинки в воздухе колокольцами зазвенят.
Покрутит Стрелец головой, вздохнёт облегчённо, да и вызволит Немца из сугроба. Приложит ухо к кружевной груди – бьётся сердчишко-то. Жив курилка! Это хорошо. Не взял, значит, греха на душу. Ухмыльнётся, встряхнёт Немца, поставит на ноги. Шагай, мол, куда шёл. Не задерживайся.
А сам домой поспешит. Там уж и баня истоплена, и щи в чугунке преют, и лики с образов смотрят ласково.
