Первая советская экспедиция в Тибет, под руководством академика Фёдора Ипполитовича Щербатского и пламенного революционера-калмыка Василия Алексеевича Хомутникова, состоялась весной 1922 года. По возвращении в РСФСР, В. А. Хомутников предоставил в НКВД отчёт о встрече с Делай-ламой и походный блокнот с разведданными. Щербатский же, направился прямиком в Колтуши, где уже несколько лет работал академик Иван Петрович Павлов.
Прибыв в институт с двумя гружёными подводами, Щербатский расцеловался с Павловым и уединился с ним в кабинете.
— Как и обещал, дорогой мой, — начал Фёдор Ипполитович устало опускаясь в кресло, — собачек тебе привёз. Лхаса апсо, местных терьеров и ещё каких-то. Кажется все живы-здоровы, да, и Бог с ними.
— Феденька, — всплеснул руками Павлов. – Отслужу! Проси, требуй, чего хочешь.
— Пустое, — отмахнулся Щербатский. – Тут вот какая пакость приключилась.
Он закрыл глаза, и некоторое время сидел, собираясь с мыслями.
— Мой тяжкий крест в экспедиции, — продолжил Щербатский, — или, иначе говоря, герой революции товарищ Хомутников, выкрал у монахов некую реликвию.
— Боюсь, что ты меня не удивил, — криво улыбнулся Павлов.
— Погоди, выслушай до конца, — вздохнул Фёдор Ипполитович. – В одном из монастырей этот болван Хомутников, обнаружил заросшего шерстью дикаря, подобранного в горах монахами. Полагаю, что в детстве он был потерян, но сумел каким-то чудом выжить в дикой природе.
— Тибетский Маугли?
— Другой версии у меня нет. Монахи же, считали несчастного неким родственником Йети и держали в стенах монастыря.
— И комиссар его украл?
— Представь себе! – Щербатский встал и нервно заходил по кабинету. – Хочет выставлять в Кунсткамере, как «жертву религиозного мракобесия». А? Каков сукин сын?
— Фёдор, прошу тебя, успокойся, — Павлов подошёл к шкафу, достал графин с наливкой и две хрустальные рюмки. – Весь мир летит в тартарары. Что в этом кошмаре судьба никому не нужного дикаря? Сейчас распоряжусь выдать тебе формалин.
— Какой, к дьяволу, формалин? – Фёдор Ипполитович нервно рассмеялся. – Маугли живёхонек. Спит себе в клетке на подводе во дворе.
Павлов бросился к окну.
— Вон там, — подошёл к нему Щербатский, указывая на телегу, укрытую брезентом. – Давал ему всю дорогу снотворные порошки. Так и довёз. Теперь же дело за тобой. Приказано сделать будущему экспонату прививки от бешенства, чумки и прочего. Я же, извини, умываю руки.
Спустились вниз. Павлов, при свете керосиновой лампы долго разглядывал спящего дикаря.
— Удивительное существо человек, — наконец резюмировал он. И, обращаясь к Щербатскому, добавил, — Что же касаемо Кунсткамеры, то уверяю тебя, что никаким экспонатом ему не быть. Завтра же поеду в Петроград и умру, но добьюсь, что бы Маугли остался у меня в институте.
Фёдор Ипполитович обнял друга и поспешил откланяться, сославшись на усталость.
Наутро Иван Петрович Павлов был уже в Смольном, где на удивление легко добился аудиенции с военным наркомом.
— Сожалею, профессор, — не отрываясь от бумаг, мельком взглянул на него Троцкий, — но, смогу уделить только две минуты.
Павлов, не мешкая, тотчас горячо заговорил о привезённом из Тибета пленнике, комиссаре Хомутникове, человеческом достоинстве, гуманности и уникальности для науки так внезапно явившегося артефакта.
— Вот мандат, — Троцкий стремительно подписал один из лежащих перед ним бланков. — Вижу, что Вы человек порядочный и будете пользоваться им только в случае крайней необходимости.
— Премного благодарен, — растерялся Павлов, — однако комиссар Хомутников…
— С этой бумажкой, — оборвал Троцкий, — можете расстрелять его ко всем чертям. Теперь же, извините. Занят.
«Предъявитель сего, Павлов Иван Петрович, действует по приказу председателя Революционного военного совета РСФСР тов. Троцкого Л. Д. Просьба ко всем советским, партийным и другим организациям оказывать тов. Павлову И. П. всяческое содействие» гласил мандат.
Иван Петрович позвонил из канцелярии в Институт и пообещал быть завтра с хорошими новостями. Затем, любовно оглаживая лежащий в кармане пиджака документ, направился на склады Военно-хозяйственной академии РККА, получать уже полгода как обещанные консервы, спирт и медикаменты для лаборатории.
Документ, выданный Л. Д. Троцким, действительно творил чудеса и на следующий день академик, подскакивая на ухабах, мчался в Колтуши, сидя в кабине грузовика. По прибытии в Институт, он распорядился разгрузить машину и немедленно потребовал к себе коменданта.
— Лука Ильич, — возбуждённо заговорил Павлов, когда тот вошёл в кабинет. – Ты не представляешь, какие богатства я привёз.
Комендант, работающий с Иваном Петровичем уже без малого лет тридцать, схватился за сердце.
— Неужто, рентгенографический аппарат получили?
— И его тоже, — счастливо засмеялся Павлов. – А ещё муфельные печи, центрифугу, весы, германские микроскопы. Бог мой, всего и не перечислишь!
— Иван Петрович, ушам своим не верю.
— Я сам не верю! – академик сбросил плащ, полез в шкаф за наливкой. – Поехал хлопотать за нашего Маугли, а, поди ж ты, как всё счастливо обернулось. Как он, кстати? Надеюсь, здоров?
— С дикарём незадача вышла, Иван Петрович, — потупил глаза комендант.
— Что? – вмиг посуровел Павлов.
— Дело такое, — замялся комендант. – Намедни вечером покормили мы собачек и сели с лаборантами перекусить. Аккурат, напротив клетки с дикарём.
— Ну, дальше, дальше, — нетерпеливо перебил его Павлов.
— Сидим, ужинаем. А этот из-за прутьев так нас глазами и ест. Мы сжалились, человек как-никак, хотя и звероподобный. Плеснули ему в миску щец, ложку дали, хлебца. Так он вмиг всё умял и кивает, мол, благодарит. Зазорно нам стало, в клетке живую душу держать, пустили к столу. Каши с говядиной дали, ну и, как положено, чарочку поднесли.
— О, Господи, — охнул Павлов.
— Выпил, сердешный, — продолжал комендант, — и сомлел. Залопотал по нашему, хотя и плохо. Китаец он, Иван Петрович. Обыкновенный маньчжурский китаец. Одичавший только.
***
Фёдор Ипполитович Щербатский, навестивший Павлова в канун Рождества, привёз на извозчике ящик грузинского вина и коробку настоящих кубинских сигар.
— Кстати, как там наш Маугли? — как бы невзначай, поинтересовался он, вертя в пальцах бокал с тёмно-рубиновым «Мукузани».
— Маугли? – делано удивлённо наморщил лоб Иван Петрович. – Ах, вот ты о ком!
Он снял трубку телефонного аппарата и что-то быстро прошептал в неё. Через минуту в дверь постучали, и на пороге возник улыбающийся молодой китаец в ладном кожушке и потрёпанной будёновке.
— Знакомься, мой лаборант, — указал Павлов на вошедшего.
Фёдор Ипполитович, удивлённо взглянув на академика, сделал шаг к китайцу, кивнул.
— Товарис, — сияя улыбкой, лаборант сложил ладони под подбородком, поклонился.
— Ну? – задорно подмигнул Павлов другу.
— Не может быть! – опешил тот.
— Рождественское чудо, — развёл руками Иван Петрович. – Вот, Феденька, прошу любить и жаловать, тибетский Маугли. Да будет тебе известно, что сей юный господин зарабатывал на хлеб насущный контрабандой опиума во Владивосток. Однако, в один чёрный день, его клан подвергся нападению конкурентов и был полностью истреблён.
— Плохая человека, — нахмурил брови Маугли.
— Наш дружок, — обнял китайца за плечи Павлов, — не будь дураком, пустился в бега. Сначала скрывался в тайге, но не чувствуя себя в безопасности, решил уйти в горы. Там-то его, обросшего и еле живого от истощения, подобрали монахи, приняв беглеца за подобие Йети.
— Глупая монаха, — осклабился лаборант.
— Придя в себя и отъевшись, паренёк решил было дать дёру из монастыря, но тут на сцене появился некий комиссар-атеист и ты, Феденька, со своими снотворными порошками.
— Каков анекдот, — прошептал Фёдор Ипполитович.
— Теперь же перед вами, — театральным жестом указал на китайца Павлов, — не жалкий контрабандист, а сотрудник Института, имеющий паспорт и получающий честно заработанный паёк.
— Подожди, — округлил глаза Щербатский. – Ты и бумаги ему сумел выправить?
— Пара пустяков, – отмахнулся Иван Петрович. – Маугли сократили до Мао. Сложнее было сочинить фамилию. Но, мы с комендантом взяли русско-китайский словарь и за вечер подобрали. Мао Цзедун.
— Милость Востока, — машинально перевёл Фёдор Ипполитович.