Роза-пионерка

Адрес: Звонарский переулок, 1

Роза Эпштейн была убеждена, что ей не повезло со школой. Во всех фильмах о пионерах, ребята учились стрелять; создавали агитбригады; ходили в походы; помогали колхозникам собирать урожай; ловили шпионов и разоблачали попов. Весёлые и задорные юные ленинцы, под пение труб и грохот барабанов, маршем проходили по улицам городов. Старики смахивали непрошеные слёзы радости, суровые военные отдавали честь, а дети гурьбой шли следом, пытаясь держать шаг. В Розиной же школе всё ограничивалось скучными собраниями и унылым драмкружком, в который учеников затягивали силой. Курсы юных санитарок, созданные учительницей ботаники, через несколько месяцев превратились в подобие старорежимного девичьего клуба, где над Розиным энтузиазмом лишь посмеивались. Мальчишки дрались и тайком курили, а девочки сплетничали, мечтая выйти замуж за лётчиков. В классе, разбитом на звенья, по очереди и нехотя, зачитывали новости из газет, вяло брали обязательства лучше учиться или спорили, что сильнее: «Честное Ленинское» или «Честное Сталинское».
— Ты, Эпштейн, — привычно отмахивалась пионервожатая, — сначала тройки исправь, тогда будут тебе походы в Крым и прыжки с парашютом. Напомни-ка, что завещал нам Владимир Ильич?
— Учиться, учиться и ещё раз учиться, — чеканила Роза и, пристыженная, уходила.
Дома её ждал отец, вернувшийся с работы из Планетария. Будучи астрономом, он мыслил совсем другими категориями, исчисляя время миллионами лет. Иногда Розе казалось, что отец и не подозревает, в каком напряжении живёт молодая советская республика, окружённая со всех сторон врагами.
— В Испании пришли к власти фашисты, — говорила она.
— В Испании? – поправлял очки папа. – Не помню, рассказывал ли я, работники Барселонской обсерватории Фабра предположили наличие атмосферы у Титана. Что скажешь?
— Обед на столе, — вздыхала Роза.
Мама работала в Наркомпросе и неделями не бывала дома, читая лекции по губернским городам.
— Я бы на твоём месте, Розка — закуривала она, — Бога благодарила, за то, что в Москве учишься. Наш отдел на той неделе проводил занятия с руководством партячеек рязанских колхозов. Ах, какие там люди, – мать нервно затягивалась папиросой. — Сплошное зверьё!
Роза с негодованием затыкала уши.
Но, всё же, настоящее пионерское дело нашло её. Во Дворце пионеров была создана секция «Юных Моряков» и Роза одна из первых записалась туда, немедленно получив задание взять шефство над старым революционным матросом Петром Петровичем, живущем в Звонарском переулке. Старые раны, побои царских офицеров и каторга изрядно подорвали здоровье мученика Кронштадта, вынуждая его время от времени прибегать к самолечению спиртом. В эти дни он окончательно запускал себя, что не подобало гордому облику большевика-орденоносца. Роза отпаивала красного балтийца чаем, стирала вещи и убирала комнату, а морской волк писал благодарности во Дворец пионеров.
Неизвестно сколько длилась бы эта связь, но во время очередного запоя, альбатрос революции очнулся и, увидев Розу, моющую его окно, завопил, — Ты кто?
И запустил в пионерку пустой бутылкой. Та отпрянула назад, ноги соскользнули с подоконника, и Роза полетела вниз на булыжную мостовую переулка…

На суде Петра Петровича, приняв во внимание происхождение и былые заслуги, оправдали. Безутешная чета Эпштейнов переехала в Петроград к родственникам. И история эта так бы и забылась, если бы в Звонарском не начали происходить странные вещи. Припозднившиеся жильцы стали встречать юную пионерку, деловито спешащую по переулку. Напевая матросскую песенку, та отдавала салют и шла дальше, а, вот, со встретившими её, начинали происходить всевозможные несчастья.
— Розка за погибель свою мстит, — шептали старухи.
Исчезла «пионерка» только с началом войны, да так больше и не появлялась.