Во времена моего детства мужское население района, предпочитало носить одежду чёрного цвета. Пальто, брюки, шапки и ботинки — всё было выдержано в одной цветовой гамме. Думаю, что этот окрас действовал на людей успокаивающе. Давал понять каждому встречному, что перед ним свой, близкий по стремлениям и достатку человек. Нормальный рабочий мужик из «пятиэтажки». С крепкими кулаками, любящий футбол, отслуживший в армии, отсидевший по молодости свой «двушник за хулиганку», в меру выпивающий и работающий на одном из близлежащих заводов. Конечно, как в любой социальной группе, изредка попадались вольнодумцы — своего рода паршивые овцы. Один мог напялить на голову белую кроличью ушанку, другой – вырядиться в коричневое пальто, третий – нацепить галстук. К таким относились с недоверием или плохо скрываемым презрением. И если заговаривали о нём, то именовали не иначе, как «тот, что в белой ушанке ходит».
Разумеется, мы старались во всём подражать взрослым, да и родители, при всём желании, не смогли бы предложить детям одежду иных цветов. Двор летом облачался в клетчатые рубашки и «треники» с растянутыми коленями. Осенью – в чёрные куртки и такого же цвета штаны. Зимой – в ушанки, чёрные пальто или телогрейки.
Само собой, мы представляли однородную массу лишь на первый взгляд. Так, новобранец, только что попавший в полк, растерянно озирается среди спешащих по своим делам солдат. Но проходит несколько месяцев и он уже безошибочно ориентируется, легко определяя статус и значимость каждого: по степени изогнутости бляхи, высоте каблука, манере носить пилотку и сотне других, непонятных непосвящённому, мелочей.
Я беззаботно ходил в суконных ботинках на молнии, чёрном пальто с цигейковым воротником и заношенной до проплешин ондатровой шапке. Ушанка, конечно, несколько выбивалась из стиля, но срок её службы вполне уравнивал купеческую ондатру с незатейливым кроликом.
Казалось, ничто не предвещало беды…
Тут, думаю, надо сделать небольшое отступление. Мои детские годы пришлись на время помощи СССР странам Африки. Советские специалисты строили на «чёрном континенте» заводы и электростанции, лечили, преподавали в школах. И так уж получилось, что все знакомые родителей, включая их самих, побывали в жарких странах. Во многих московских квартирах теперь висели жутковатые африканские маски, на полках стояли полированные статуэтки красного дерева, покоились в вазах мохнатые кокосовые орехи. Конечно, играло свою роль, что за год-полтора можно было заработать на машину, дачу или кооперативную квартиру. Мне же родительские друзья привозили комиксы, диковинные безделушки, но, главное, жевательную резинку, ценившуюся в школе превыше всего. И вот, однажды, родители, вернувшись из гостей, принесли пластиковый пакет.
— Тётя Дина из Эфиопии привезла, — деланно равнодушно сказала мама. — Балует она тебя.
— Жвачка? — не поверил я своему счастью.
— Лучше, — улыбнулась она и, словно фокусник, достающий из цилиндра кролика, извлекла на свет демисезонную куртку малинового цвета.
Малинового, сука, цвета!!!
— Это же девчачье! — завопил я.
— В первый раз слышу такую глупость, — фальшиво поддержал маму отец.
— Убейте, не буду носить!
— Ещё, как будешь, — в голосе мамы послышался металл. – Разговор закончен.
Весь вечер я убеждал родителей, плакал, грозил самоубийством, умолял. Всё тщетно.
Утренняя попытка прикинуться больным тоже не возымела успеха. Надо было идти в школу.
На эшафот поднимаются. В моём же случае, ступени вели вниз по лестнице. Я вышел во двор и сел на скамейку. Первым появился Серёга. Ни слова не говоря, он плюхнулся рядом, засунул руку в карман телогрейки и, достав пригоршню семечек, по-братски угостил меня. Помолчали.
— Ты чего сегодня в девчачьей куртке? — выждав мучительную паузу, наконец, спросил он.
— Подруга матери привезла, — простонал я. — Из Африки.
— Ну? — поднял брови Серёга. — Подруга для матери привезла, а ты, нахрена надел?
— Для меня привезла, — вздохнул я.
— Не знала, что ты парень?
— Это у них мода такая.
— У негров?
Я безнадёжно махнул рукой.
— Никак не пойму, кто это рядом с Серым? — скаля зубы, подошёл Оська.
— Нечего ржать, у человека горе, — сурово оборвал Серёга.
— А, похоже, что праздник, — не унимался тот.
— Смеяться будут, — пощупал малиновый рукав Серёга. — Фиг чего сделаешь.
— Родители купили? — посерьёзнел Оська.
Я кивнул.
— Мы, конечно, за тебя, но всем рот не заткнёшь.
Наверное, именно так сказали бы родители из глухой деревни своему сыну, только что признавшемуся в гомосексуализме.
— Ладно, — Серёга встал со скамейки. — Пошли.
И мы зашагали в школу. Я впереди, неся свой крест малинового цвета, а друзья, чуть позади. Как-бы рядом и в то же время отдельно…
Надо мной издевались всем классом. Называли «пидором». Ни «физре» заталкивали в женскую раздевалку. Я дрался, терпел, и, когда оставался один, плакал.
Через месяц к малиновой куртке привыкли и перестали обращать на неё внимание. Я же, неожиданно почувствовал, что чего-то не хватает. Правда, на улице прохожие по-прежнему провожали меня недоумёнными взглядами, но этого было мало. Спасла положение очередная мамина подруга, привезя из Алжира мохеровую вязаную шапку ядовито-зелёного цвета. С мрачной улыбкой мазохиста я натянул её на голову и вышел во двор.
— Ты охренел, — одновременно выдохнули Серёга с Оськой.
— А, чо? — ухмыльнулся я.
