Двадцатого августа 1812 года император всероссийский Александр I приватно встретился с генералом от инфантерии князем Кутузовым. И, наверное, впервые за три месяца войны государь почувствовал, что делает правильный выбор, назначая этого грузного, немногословного старика главнокомандующим.
— Только в отступлении, Ваше Величество, — мягко убеждал Михаил Илларионович, — наше спасение. Пусть Бонапарт растянет обозы, а тут и осень-матушка не за горами. Пушечки и телеги с провиантом в грязи увязнут. Пусть дождик французов помочит, да непогода потреплет.
Александр рассеянно слушал генерала. После истеричных депеш Барклая, которые доставляли забрызганные грязью и кровью адъютанты, старомодная речь Кутузова убаюкивала и несла успокоение.
— Вот он сидит усталый, седой воин, — вглядывался в лицо Михаила Илларионовича император. – Герой Измаила, ученик Суворова, потомок великих князей русских. Соль земли нашей, опора трона, защитник веры.
— … первых чумных сейчас в Яхроме держат, — толстые губы Кутузова тронула улыбка. – По команде, за сутки в Москву доставят.
— Позволь, князь. — Александр помассировал виски, сосредоточиваясь. — Ты говоришь в Яхроме чума?
— Чумные больные, — пояснил тот. – По моему распоряжению из Калмыкии завозятся. Аккурат, перед вступлением Бонапарта, будут размещены в Москве. Неделя-другая и от армады французской один пшик останется. Перемрут родимые, — Кутузов по-старчески захихикал, затряс животом.
Император изумлённо молчал.
Князь, не дождавшись одобрения, занервничал
— Можно, конечно, запалить город, — он осуждающе покачал головой. – Но, убытков. Убытков-то!
— Никакой чумы, — Александр вскочил, зашагал по кабинету. Щека его нервно дёргалась. – Никаких поджогов, отравлений и… что ты там ещё наизмышлял?
Кутузов обиженно надул щёки.
— Завтра жду с другим планом.
Князь тяжело встал, поклонился и вышел.
Александр, не отрываясь, смотрел на кресло в котором только что сидел генерал.
— Надо будет узнать где он глаз потерял, — мелькнула мысль.
