Письма супруге на ст. Топильная. 1912 год

22 мая 1912 год. Москва.
Дорогой Лидок!
Твоё письмо от 19-го получил вчера. Спасибо! Меня очень радует, что дети поправляются; я надеюсь, что пребывание на юге и тебе полезно, и, может быть, ты пополнеешь немного, что тебе следовало бы.
Не писал тебе три дня, потом что никаких особых событий не было, кроме того, я знал, что ты к Б. поедешь, значит, только скопятся письма, а, кроме того, эти дни я чувствовал себя неважно. Дело в том, что с воскресенья у меня заболело горло, я усиленно полоскал, но на службу ходил. Сегодня утром проснулся весь потный, очевидно был жар и горло очень красное. Я остался дома и вот всё сижу. Сейчас должен приехать Костя. Хочу его спросить, можно ли выходить. На улице сейчас в тени до 19, дома же сидеть в одиночестве страшно тоскливо.
Любовь Мих. с детьми уехала на дачу в пятницу 18-го. Всё зовут к себе; как-нибудь обязательно поеду.
Две книжки о Рюгене я сегодня отправил Васе заказной бандеролью.
На Рюген я написал в Badedirection и просил выслать все проспекты, какие у них там есть.
До сего времени никаких накладных листов я не получил. У Веры Владимировны выясни этот вопрос и напиши мне, сколько выслать и куда. Во всяком случае, срок первой половины взноса только 1-го июля.
Только что был Костя; нашёл, что у меня сильная фолликулярная ангина; рекомендовал посидеть дома и сказал, что пройдёт совершенно дня через два; впрочем, он сказал, что днём я могу выходить и быть на службе; вечером же рекомендовал не выходить.
Звонила Таня и сообщила, что она выдержала экзамен и завтра Марья Т. и она собираются в Екатеринослав.
У Алексея Ивановича умерла в Смоленске его сестра и, наверное, он там ещё задержится некоторое время.
Адрес Москальской: Одесса, Малый переулок, №3, кв. 6.
Ну-с, тысячу раз целую и крепко, крепко обнимаю мою славную Лидусю. Целуй детей. Вспоминают ли они меня?
Привет всем твоим.
Саша.

24 мая 1912 год. Москва.
Дорогой Лидок!
Сегодня, придя на службу, я был очень и очень обрадован видом двух объёмистых конвертов с печатями и гербами рода Гаркушевских.

С наслаждением перечитывал твои и детские письма. Очень рад, что Вам живётся там хорошо. Так и должно быть, конечно. Всегда на родине, особенно на такой чудной, как Юг, должно чувствоваться на душе веселье.
Видимо, всё-таки письма получаются там не вполне аккуратно. Ты пишешь от 22 числа, а моё от 18-го ещё не получала. Я же твои письма получаю очень аккуратно на второй день (письмо от 22-го получаю 24-го).
Как я тебе писал в предыдущем письме, у меня сделалась ангина; ещё в воскресенье чувствовал себя неважно, но в понедельник был на службе, а во вторник, посмотрев горло, решил остаться дома. К обеду приехал Костя и сказал, что ангина в сильной форме и что у меня чувствуется по пульсу большой жар. Вечером пришёл Миланов, тоже меня смотрел и надавал массу советов. Таким образом, было два даровых доктора и по всем вероятностям, ангина их испугалась, т. к. в среду я встал и пошёл себе исправно на службу, где теперь дела, по случаю проезда – масса. Сегодня я чувствую себя вполне нормально, горло совсем не болело.
Вчера уехала М. Т. с Таней, но я вечером, всё-таки, боялся выходить, т. к. рисковать в такие серьёзные дни не стоит, а, кроме того, быть одному в квартире, да ещё нездоровым – прямо невыносимо. Поэтому я распростился с ними по телефону и просил их тебя поцеловать крепко, крепко при приезде. Они же уехали на вокзал уже в 10 ½ ч., а поезд их отходит в 1 час ночи. На квартире они никого не оставили. Увидишь их, передай им ещё раз моё извинение, что не приехал провожать. В Екатеринославе они собирались пробыть дня четыре, пять, а затем в деревню.
Костя сообщил, что им нашли какую то необыкновенную француженку.
Как-то звонила наша бывшая Fräulein, и сообщила, что она нашла тебе хорошую кухарку, и сказала ей, что бы явилась к нам в конце августа. Ты её просила об этом?
Сегодня с утра был очень жаркий день, и вот к обеду собралась сильная гроза.
Дом рядом с нами начали строить. Крайне неприятно!
Как К? Едет ли за границу? Может быть, я поеду с тобой на шесть недель. Получу, наверное, наградных рублей 250-300.
Поцелуй крепко детей, скажи им, что их письма доставили мне огромное удовольствие, и что я их внимательно читаю несколько раз. Как будет посвободнее, обязательно напишу.
Тысячу раз целую мою славную, дорогую, единственную, любимую Лидусю.
Целуй веру и её детей.
Твой вечно Саша.
P.S. Паша шторы опускает аккуратно. Анна Тимоф. на Кавказ не едет. Теперь сидит без прислуги.

26 мая 1912 года. Москва.
Дорогая, милая Лидочка!
Пишу тебе третье письмо в Топильное. Наверное, туда письма идут ещё дольше. Я думаю, что ты едва ли выехала туда раньше 26-го числа.
Теперь здесь всё время продолжает стоять страшная жара: сегодня в тени 22 градуса, что для Москвы очень много.
Я, слава Богу, совершенно поправился, да и необходимо это, т. к. дела очень много. Вчера, например, я вышел из дому на вокзал в 7 ½ утра, был в Управлении, потом опять на вокзале и только в 11 ч. вечера пришёл домой. Лёг спать около 12 часов.
Тут Романченко ещё по телефону вызывал; сегодня опять утром в 8 часов был на вокзале; зато, после обеда в 7 часов залёг и вот сейчас 8 ½ я только что встал и собираюсь идти опять на вокзал, где много дел. Завтра как раз Проезд. Москва вся разукрасилась*, везде по трамвайным столбам и фонарям – флаги, стяги и транспаранты. На домах вензеля и гирлянды. На сами торжества я идти не думаю, хотя есть возможность получить билеты. Москва наводнилась теперь всякими приезжими: много гвардии из Петербурга, всякого рода делегации с окраин и т. д. Вся Мясницкая усыпана толстым слоем песка.
Романченко нанял квартиру в здании Метрополя (как раз в самом центре Москвы) во 2-м этаже за 2 000 руб. По-моему, очень дёшево что-то. И говорит, семь комнат очень удобные, но я немного сомневаюсь в этом.
Пиши мне, моя дорогая, единственная, любимая деточка.
Крепко, крепко целую тебя и деток.
Привет Вере Владимировне и всем.
Твой вечно Саша.
P.S. Ленино рождение 24-го апреля. В мае Эрино – 31-го числа**.
*Приезд Государя Императора с семьёй в Москву на открытие:
— (рядом с храмом Христа Спасителя) памятника Александру III работы скульптора А. М. Опекушина. Монумент был возведён на народные пожертвования и снесён в 1918 году во исполнение декрета «О снятии памятников, воздвигнутых в честь царей и их слуг»
— музея изящных искусств имени императора Александра III (впоследствии — Музей изобразительных искусств им. А.С. Пушкина)
**Наверное, имеются в виду сестра и брат А. А.

28 мая 1912 года. Москва.
Дорогой, милый Лидок!
Сегодня я почему-то ждал от тебя письма, но не пришло. Наверное, с приездом в Топильное, правильность корреспонденции несколько будет нарушена. Последнее твоё письмо я получил 24-го числа. Буду ждать завтра. Сегодня получил от Ани письмо с вырезкой из газеты, которую я тебе посылаю. Она очень довольна, что получила права и наняла уже другую, более поместительную квартиру*.
Я сейчас только вернулся с вокзала, где был сегодня с 8 ч. утра. Встречали всё разных чинов. Приехал в 9 ч. 10 мин. наш министр Рухлов**, военный советник Сухомлинов**, земледелец Кривошеин*** и государственный контролёр Харитонов****. В 1 час дня пришёл свитский поезд «Б», который у нас и высаживался. В 2 часа дня пропускали императорский поезд «А», который тихим ходом прошёл на Императорский Павильон к Николаевской дороге. В окно я видел государя и двух великих княгинь.

Разгружаться от багажа он пришёл на Курский вокзал, и, кроме того, ещё с Николаевской пришёл разгружаться литера «М», в котором приехала государыня Мария Фёдоровна из Петербурга******.
Вся площадь перед Курским вокзалом была уставлена фурами «Ступин и К», в которых повезли вещи во дворец.
Погода сегодня чудная, но слишком жаркая.
Если бы я не устал так сильно (т. к. пришлось быть всё время на ногах), то поехал бы в Кремль или вообще в город. Но, думаю сейчас пообедать, а потом залечь спать.
Вчера вернулся из Смоленска Алексей Иванович и вчера же поехал в Царицыно. Анна Тимофеевна осталась без горничной и кухарки; помогает ей жена швейцара, но она боится оставаться на ночь в квартире одна, когда уезжает Лидия Мечиславовна. Я думаю, впрочем, что эта последняя ещё долго не уедет. На Кавказ, однако, Анна Тим. думает поехать, т. к., по-видимому, её Китти не плодородна, или же кот оказался не на высоте своего положения. Квартиру она менять не будет.
Ну, тысячу, тысячу раз целую мою бесценную, дорогую Лидусю. Целуй крепко детей и передай привет В. Вл.
Твой вечно Саша.
P.S. Кстати, Аня открывает гимназию, кажется удачно. Фон Брин – губернский предводитель дворянства, Демидов — председатель губернской земской управы*******.
*Скорее всего, речь идёт о новом помещении для прогимназии в Нижнем Новгороде.
**Сергей Васильевич Рухлов (1852 — 1918) Русский государственный деятель, министр путей сообщения (1909 — 1915), член Государственного Совета, действительный тайный советник.
***Владимир Александрович Сухомлинов (1848 — 1926) — русский генерал от кавалерии, военный министр.
****Александр Васильевич Кривошеин (1857 – 1921) — российский государственный деятель. Главноуправляющий земледелием и землеустройством.
*****Пётр Алексеевич Харитонов (1852 — 1916) — государственный деятель Российской империи, крупный чиновник, министр.
******Императорский поезд Николаевской железной дороги для путешествий вдовствующей императрицы Марии Федоровны. Состав включал 10 вагонов.
*******Видимо, это пояснение к вырезке из газеты.

30 мая 1912 года. Москва.
Дорогая моя бесценная Лидочка!
Вчера получил твоё письмо от 26 мая. Кирино и Шурино письмо, конечно, получил, о чём тебе и писал. Наверное, теперь уже ты получила это письмо.
Посылаю тебе твои снимки. Все 6-ть довольно удачны, так что я заказал ещё 1 экземпляр всех напечатать. Снимаешь ли ты в деревне?
Вчера за этими снимками на Петровку я отправился со службы в 5 часов на трамвае. Но, доехать удалось только до Ильинских Ворот. Дальше пускали только пешком, так как ожидали Проезда Государя, который был в женском дворянском институте у Красных Ворот. Итак, от Ильинских Ворот до KODAKа на Петровке шёл пешком. Оттуда поднялся вверх до бульваров и хотел ехать буквой «А», но, оказалось, что «А» ходит только до Трубной площади, а дальше ни проезду, ни проходу нет. Пошёл себе тихо, в надежде, что, когда доберусь до Мясницкой, то Проезд уже состоится, но перед Мясницкими Воротами в несколько рядов были протянуты верёвки. Мне удалось ласковыми разговорами с полицией проникнуть через три ряда верёвок и очутиться на самой Мясницкой против Гусятникова переулка; на тротуарах стоял всего один ряд публики; тут перейти через Мясницкую пристав ни в коем случае не разрешил, и пришлось ждать минут 20, пока не показался автомобиль Государя. Он ехал в открытом автомобиле с наследником, двумя княжнами и государыней. За ним Марья Фёдоровна в закрытом; потом потянулись Александр Михайлович* с Ксенией**, Николай Николаевич***, Константин Константинович**** с сыновьями и т. д. и масса придворных экипажей. Благодаря этому Проезду обедать я сильно запоздал.
Государь совершенный блондин, даже не шатен – светлее меня.
Получил я от Badedirection «Binz» подробный проспект, издания 1912 г. (такой же, как послал Васе, но только новее).
Мне кажется, тебе всё же лучше ехать в Binz. Всё-таки ближе. Может быть, мне удастся проводить тебя туда, устроить там и недельку там покупаться. Романченко обещался устроить.
Говорила ли ты об этом с К.? Или же, по каким либо обстоятельствам умолчала.
Binz – это преимущественно детский курорт (средняя температура моря в июле и августе – 19 градусов). Сообщи мне свои дальнейшие предположения.
Тысячу раз целую мою милую, славную девочку Лидусю.
Целуй крепко Шурика и Кирусю.
Вспоминают ли они меня?
Вере Влад. привет.
Бобу и Юру целуй.
Твой вечно Саша.

*

**

***

****

1 июня 1912 года. Москва.
Милая моя, дорогая Лидочка!
Вчера получил твоё письмо от 27 мая, хотя на конверте штемпель «Топильная, 29 мая».
Очень я рад, что ты увидишься со всеми твоими старыми друзьями, и, надеюсь, с ними не поскучаешь. Обо мне, дорогая крошка, не беспокойся! Скучать совершенно некогда. Сегодня, например, я обедал только в 7 ½ ч. и хотел было немного отдохнуть, а вечером идти проведать Анну Тимофеевну, но не тут-то было: звонок по телефону за звонком – то с Курской дороги, то с Казанской, то с Николаевской о пропуске вагонов, сдаче вагонов и т. д. Вот и сейчас пишу тебе письмо, и всё жду, что опять позвонят. Уже десятый час, а всё ещё светло; в кабинете у меня окно открыто; с тех пор, как ты уехала, в Москве установилась жара, да ведь какая – в тени 24-25 градусов, а для Москвы, среди душных каменных домов, это очень много. Асфальт на тротуарах совершенно расплавляется. В Управлении ходишь всё время мокрый. Я теперь утром, а иногда и днём перед обедом становлюсь в ванну под душ и окачиваюсь холодной водой.
В квартире у нас всё благополучно: вот только моли порядочно: преимущественно в занавесках в спальне и в портьере, которая прикрывает кровать и тюфяк в столовой. Паше я велю через день всё это вытряхивать: последнее время, кажется, стало меньше.
Ремонта пока никакого не делал; управляющий всё видимо ждёт моего приказания, а я как-то не особенно тороплюсь, в надеждах, что успеется. Он предлагал уже добавить печи, но я пока не соглашаюсь. Этим можно испортить вид комнат. Велел позвать монтёра с завода, что бы с ним поговорить.
Получила ли ты снимки свои, сделанные в Москве? Мне они очень нравятся. Снимаешь ли ты в деревне? Делай, пожалуйста, больше снимков и пришли мне. Числа 5-го мне, наверное, придётся поехать в Питер уже на более продолжительное время – на съезд по зимнему расписанию.
В воскресенье думаю съездить навестить Алексея Ивановича в Царицыно. Потом необходимо съездить и к Локкенбергам. Нужно также зайти и к Поливановым.
Целую тебя много тысяч раз. Крепко поцелуй от меня Шурика и Кирусю.
Передай привет В. В., целуй так же Бобу и Юру.
Твой Саша.

3 июня 1912 года. Москва.
Дорогая Лидочка!
Ты, крошка, всё-таки редко сравнительно пишешь, а, главное, неравномерно. Поэтому я сегодня утром дал телеграмму, так как беспокоюсь. Теперь уже седьмой час, а ответа всё ещё нет.
Завтра я уезжаю на съезд в Петербург по зимнему расписанию. Придётся пробыть там, пожалуй, не менее двух недель, так что приеду обратно только к 19-20 июня. Когда думаешь ты приехать, напиши обязательно, что бы соответственно подготовить свои дела.
Пиши мне теперь в Петербург па адресу: Знаменская площадь, Большая Северная гостиница. Об этом я дам тебе телеграмму завтра.
Сегодня утром пришёл ко мне Ваня Поливанов* чуть не в 8 часов; я, как раз, только что умылся и был «где-то». Они уезжают сегодня со скорым на Нижний. Т. е. Ваня с Лилей и с двумя мальчиками. Лёва** с девочками уехали уже раньше. Лиза перешла в 8-й класс с золотой медалью, Оля – с серебряной. Ими Ваня очень гордится.
Тётя с Аней выезжают позднее. Вечером я провожаю сегодня их на Курском вокзале.
Необходимо мне ещё сегодня съездить к Анне Тимофеевне, т. к. давно там не был, а обещал быть, а то завтра уеду, а она и знать об этом не будет.
Как ты, моя девочка, себя чувствуешь? Поправляешься-ли хорошенько, загорала-ли? Как детки? Хорошо ли играют со своими маленькими кузенами? Поедешь ли ты в Екатеринослав? Будешь ли гостить у Марии Тимофеевны? В случае каких-либо изменений в твоих планах телеграфируй в Петербург. Большая северная гостиница. Мне.
У Локкенбергов и Ал. Ив. так до сих пор и не был: всё некогда.
Тысячу раз обнимаю тебя и крепко, крепко целую всю.
Целуй деток и Веру Владимировну.
Твой вечно Саша.
* Иван Львович Поливанов — сын Л. И. Поливанова русского педагога, литературоведа, общественного деятеля, основателя знаменитой Поливановской гимназии.
** Лев Львович Кобылинский — поэт, переводчик, теоретик символизма, христианский философ, историк литературы. Внебрачный сын директора частной мужской гимназии Л. И. Поливанова.

5 июня 1912 года. С. Петербург.
Дорогая, милая Лидочка!
Вчера в Москве, перед самым отъездом, получил твоё письмо от 31 мая. Прдыдущее было от 27-го. Я сейчас же написал открытку Вере, но, наверное, она уже запоздает. Закрытое письмо написать не успел бы, т. к. торопился на поезд, на который было у меня заказано место.
В Петербург приехал в 9 часов утра и почему-то решил остановиться в Hotel Dagmar на Садовой. Помнишь, где Трипольский останавливался и Анна Тимофеевна, кажется, тоже. Гостиница чистенькая, но старомодная и номера страшно маленькие. Вообще, конечно, самое лучшее в Петербурге останавливаться в Европейской. Есть ещё Северная, да она очень далеко от мест наших заседаний. Съезд происходит на углу Екатерининского канала и Невского, в том доме, где при нас помещался Волжско-Камский банк. Съехались представители всех дорог и очень интересно обменяться мнениями. Я на этот съезд отправился в качестве заместителя Сергея Филипповича Романченко.
Петербург, как всегда встретил холодом и сыростью. В Москве вчера была такая жара и так душно, что в вагоне нечем было дышать и от духоты и жары у меня пошла кровь носом, чего я очень вначале испугался. В Петербурге утром оказался дождь и прямо-таки холодно, так что в суконном костюме – как раз.
Дел на съезде очень много. Сейчас 7 ½ часов, со съезда пришёл в 6 ч., пообедал и пишу тебе. Наверное, затянется и придётся пробыть здесь числа до 19-го.
Обязательно напиши мне, как твои дальнейшие планы, т. к., в зависимости от этого, я буду или спешить вернуться в Москву и просить Сергея Филипповича, что бы он сам принял участие в заседаниях, или же останусь здесь до того времени, когда ты приедешь, т. к. на съезде заниматься интереснее, чем в Управлении, тем более, что получаю суточные.
Несмотря на то, что Вера Владимировна не любит телеграмм, принуждён был послать, что бы ты знала мой адрес и писала бы сюда. Вообще же, Паше я оставил несколько конвертов, что бы она твои письма присылали мне сюда.
Навещу непременно Юрия Ивановича, если он никуда не уехал, а также и Никол. дорогу.
Тысячу раз целую тебя и детей.
Поцелуй Веру Влад. и её крошек.
Твой вечно Саша.

7 июня 1912 года. С. Петербург.
Дорогая, милая Лидочка!
Сегодня я получил твоё письмо от 2 июня. Слава Богу, что ты с детьми хорошо проводишь время в деревне.
Я вот уже третий день в Петербурге и, по-прежнему, не нравится мне этот город. Вот и солнце светит, но, тем не менее, совершенно не чувствуешь лета. Холодно, сыро и как-то неприятно.
До 6-и часов вечера я на съезде, потом обедаю, затем прихожу обыкновенно домой и занимаюсь. Был у Юрия Ивановича, но никого не застал, так как он с семьёй уехал в деревню.
Сегодня я был в нашем старом доме: заехал к Ильяшу, что бы продул мне ухо, а то в Питере от насморка, опять заложило. Швейцара Александра уже нет, вместо него какой-то латыш. Ильяш меня сразу узнал и был очень любезен. Сказал, что они очень жалеют, что мы уехали, так как теперь там поселились Рубахины, у которых по вечерам постоянные оргии, шум, гам и т. д., и по этому поводу часто вспоминает таких приятных жильцов, как мы. Липины и Мурузи тоже уехали. Цены на квартиры хозяйка подняла чуть не в полтора раза. У Остен-Сакенов случилось несчастье. Они отправили недавно девочку вперёд в деревню с бонной. Там девочка внезапно заболела скарлатиной и умерла до их приезда. Это ужасный случай!
Старший дворник тот же, но я его не видел.
Вообще, в Петербурге цены на квартиры значительно поднялись.
Тысячу раз целую и обнимаю тебя. Целуй детей наших и Вериных.
В. В. я целую ручку.
Твой вечно Саша.

9 июня 1912 года. С. Петербург.
Дорогая, милая Дуся!
Сегодня получил твоё письмо от 5-го, вчера от 3-го. Паша аккуратно пересылает их мне. Поцелуй крепко детей за их записку и скажи, что я очень обрадовался, увидев, что они ещё не разучились писать. Получили ли дети мои открытки из Петербурга?
В прошлом письме ты спрашивала, сколько получила за Терновку (?). К сожалению, к сожалению, в Петербурге у меня под руками нет необходимых данных, наверное, сказать не могу. По моему, 8 150 бумагами и деньгами 150 или 200, не помню. Собко прислал вместе с крестьянином 702 р. 12 к. За прежнюю аренду им всё уплачено.
В Петербурге мне не очень нравится, главным образом из-за погоды. Сегодня, например, мы занимались в прекрасном помещении на Невском, на солнечной стороне, тем не менее, часа в 2-3 зажигали электричество, так как было темно. Дожди почти беспрерывно идут, хотя в Москве, как сказал один, только что приехавший сослуживец, продолжает стоять жаркая, летняя погода.
Снимки, которые ты прислала, мне очень понравились. Я тоже нахожу, что Кира похудела в деревне и, кажется, выросла. Она очень живая девочка, а, потому, конечно, при жаре и при постоянной беготне ей полнеть трудно. Но, это ничего: в полноте тоже ничего хорошего нет, особенно для детей. Была бы весела и чувствовала себя бойко и здорово – это главное.
Оказывается, у Романченко в Петербурге имеется дом.
Твои поручения относительно поденной и пр. – постараюсь исполнить, так как я думаю съездить на той неделе на день, на два в Москву.
У Анны Тимофеевны был накануне своего отъезда сюда. Ветеринар сказал ей, что кошечка её свободна. На Кавказ она хотела ехать числа 15-го. Боюсь, что раньше 15-го июля не выберется.
Тысячу раз целую тебя и детей.
Вере Влад. целую ручки, Бобу и Юру целуй.
Твой вечно Саша.

10 июня 1912 года. С. Петербург.
Дорогая Лидочка!
Вчера вечером получил твоё письмо от 6-го, адресованное уже на Петербург. Очевидно, по каким-то странным обстоятельствам, письма сюда идут скорее, чем в Москву. Как я уже тебе писал, все твои письма мною здесь получены и снимки так же. Что бы исполнить все твои поручения, я думаю съездить в Москву числа 12-13-го. Затем придётся, наверное, опять приехать сюда на несколько дней.
Наиболее серьёзная работа по согласованию поездов главной линии будет закончена во вторник, в среду. Останутся более мелкие вопросы, для решения которых можно будет приезжать.
Должен откровенно сознаться, дорогая Лидуся, что я всё-таки сильно по тебе соскучился и с крайним нетерпением ожидаю твоего приезда. Особенно по вечерам чувствуешь, что нет близкого человека с которым можно было бы поделиться впечатлениями дня, вопросами своей службы и т. д. Я, конечно, говорю это не для того, что бы ты ускорила что ли свой приезд., а просто потому, что хочу быть вполне откровенным. Во всяком случае, однако, считаю за самое главное, что бы ты и дети хорошенько поправились бы, а для этого наиболее полезным мне кажется именно пребывание в родных краях.
Что же Николай Порфирьевич? Приедет ли в Нововремевку и куда Купчиновы переезжают на зиму – об этом что-то ты ничего не пишешь. Есть у них определённые предположения?
Числа 13-14-го пиши уже на Москву, так как там я получу письма вернее.
Теперь уже я начинаю мечтать о Вашем приезде: времени осталось не так уж много. Всего только две недели. Отпуск я, наверное, получу, но когда неизвестно. Ты знаешь, как всегда в министерстве это затягивают. В этом отношении казённая служба неприятна.
Ну, всего хорошего! Тысячу раз целую тебя, ножки. Ручки и губки. Детей крепко целуй.
Вере Влад. целую ручку. Бобу и Юру тоже целуй.
Остальным твоим родным привет.
Твой Саша.

12 июня 1912 года. С. Петербург.
Дорогая Лидочка!
Вчера получил твоё письмо от 8 июня. Положительно в Петербург приходят письма скорее, чем в Москву. Очень рад, что ты и дети чувствуете себя хорошо на Юге. Мне кажется, что самое лучшее и правильное было бы – это купить именьице с усадьбой именно в Екатеринославской губернии. Может быть, поручить подыскать что-нибудь подходящее какому-нибудь Екатеринославскому коммерсанту, потому, что, сидя в Москве, самому заниматься этим нет возможности. Во всяком случае, мне кажется, это будет лучше, чем дом в Москве.
Сегодня день жаркий, чему я очень рад и впервые за целую неделю моего пребывания здесь я надену сегодня китель.
Съезд наш изобилует всякими вопросами, и я думал, что меня на вторую половину заменит Романченко, но он не выражает желания это сделать, а, напротив, сегодня уезжает и просит меня закончить дело и подписать окончательную схему согласования. Тем не менее, я думаю дня на три, четыре съездить в Москву, что бы сделать нужные распоряжения по дому, а затем в субботу быть снова в Питере с тем, что бы к следующей субботе, т. е. к 23 совершенно освободиться. Во всяком случае, я тебе напишу более или менее точное время своего приезда в Москву.
Представь себе в Петербурге, в этой гостиничной обстановке я по тебе скучаю ещё больше, чем в Москве. Там всё-таки находишься как-то среди знакомой обстановки, которую ты сама же устроила, а потому и чувствую себя лучше. Тут же в гостинице с этими ресторанными обедами, музыкой и т. д. – иногда прямо не нервы действует.
Ну, веселись и отдыхай хорошенько, моя любимая, бесценная, славная крошка! Целую тебя тысячу раз, целуй крепко Шурика и Кирусю.
Вере Влад. целую ручку. Бобу и Юру тоже целуй.
Твой Саша.

14 июня 1912 года. С. Петербург.
Дорогая моя Лидуся!
Сегодня, придя со съезда, я застал твоё письмо от 11-го июня и Верину открытку. Передай Вере, что я очень рад, что дети подружились и так хорошо играют друг с другом, и очень жалею, что лишён возможности самому посмотреть на всех. Надеюсь, что когда-нибудь в Крыму на нашей даче увижу подрастающее поколение опять вместе.
Завтра я еду на два дня в Москву специально, что бы исполнить твои поручения. В понедельник утром буду опять в Питере.
Дела тут затягиваются. Неприятнее всего, что находишься в полной зависимости от своих соседей: то Южная дорога не даёт своих данных по приводу поездов (за неготовностью), то Николаевская запаздывает. На будущей неделе придётся окончательно подписывать схему движения поездов и согласовывать её с почтовым, тюремным и военным ведомствами. Ввиду некоторых трений у меня с представителем почты и телеграфа, которого я, кстати, обвинил в несвоевременном приходе писем с Топильной, «почтовый генерал» сильно вспылил и, наверное, будет высказывать свои особые мнения, на которые надо будет иметь возражения. Одним словом, самое раннее, я могу выехать из Питера 22-го и 23-го утром быть дома, что бы подождать Вас. Я с таким нетерпением жду тебя, моя славная дочка, что каждую задержку на съезде принимаю за личную обиду. Во всяком случае, 21-го я дам тебе телеграмму в Мировую, освобожусь ли я окончательно к 24-у. 23-го я приеду, а 25-го придётся опять ехать в Питер, заканчивать дела и подписывать протоколы.
Дорогая Лидуся, конечно, я безумно скучаю по тебе; иногда меня прямо разбирает тоска и хочется бросить всё и поехать к тебе.
Из Мировой ты поедешь, наверное, с вечерним поездом, в котором нет 1-го класса. Поэтому доплату возьмёшь в Александровске. Нужно будет купить 2 взрослых и 2 детских билета. Стоят они около 23 руб. Дашь носильщику 25 р. и велишь купить, сама же иди с детьми сразу в 1-й класс. Если же, почему-либо, в самом Александровске ты этого не успеешь, то в пути дашь деньги кондуктору, что бы он купил доплату.
В Петербурге эту неделю стоит невыносимая жара; ты знаешь, как бы вроде бани. Просто дышать нечем. Всё время обливаешься потом. Вообще, судя по данным «Нового Времени», у Вас на юге холоднее, чем на севере, например, вчера в Ялте было 14 градусов, Одессе 13, в Петербурге – 20, в Москве – 21.
Целую тебя тысячу раз. Целуй деток и всех своих.
Твой вечно Саша.

16 июня 1912 года. Москва.
Дорогая Лидочка!
Сегодня утром приехал из Петербурга, что бы отдать нужные распоряжения Паше. В квартире у нас всё благополучно: никаких переделок без меня не было, да и не могло быть. Из Москвы хотел обязательно выехать завтра в воскресенье, но совершенно вылетело из головы, что по субботам у нас нет занятий в канцелярии, а потому некому написать билет. Если и завтра никого не будет, придётся выехать только в понедельник, и во вторник тогда буду в Питере.
Очень меня волнует вопрос по окончанию всех формальностей на съезде. Во всяком случае. Было бы мне крайне неприятно, если бы к твоему приезду я этого дела не закончил. Поэтому не худо было бы нам с тобой снестись по телеграфу, относительно точного дня твоего приезда. Ты это письмо получишь 19-20-го. По получении его, телеграфируй мне по адресу: «Петербург, Невский 30, Съезд представителей дорог, Аллендорфу» и укажи в телеграмме точно день твоего приезда в Москву. К 26-у, 27-у я, наверное, уже в Петербурге всё закончу. Может быть и к 24-у, но наперёд трудно сказать, потому что находишься в зависимости от других дорог и отчасти от других ведомостей.
На Садовой в «Дагмаре» мне не особенно понравилось: сильно дерут и удобств никаких. По всем вероятностям остановлюсь в Северной гостинице на Знаменской площади.
В Москве жара ещё сильнее, чем в Питере. Кроме того, пыль и грязь порядочная.
Вчера, между Любанью и Петербургом, наш поезд застигла такая гроза с ливнем, что я даже испугался. Деревья выворачивало и бросало; молнии беспрерывно сверкали; от туч в вагоне было темно, как ночью. Поезд дважды останавливался.
Сегодня в Москве после обеда кругом появились тучи, и поднялся ветер. Наверное, тоже будет гроза. Во всяком случае, это лето исключительное по жаре. Я утром, как приехал, сейчас же в ванну и под душ. Иначе не выдержишь.
Итак, моя милая, ненаглядная Лидуся, всё ближе и ближе то время, когда я тебя обниму и расцелую. Ты не можешь себе представить, как я жду этого момента. Так соскучился по тебе, что на ум не идёт ничто другое, как только предстоящее свидание с тобой.
Целую ручки Вере Владимировне. Краснокутским привет. Григорию Тимофеевичу, Марье Акимовне мой низкий поклон.
Тебя и деток тысячу раз целую и крепко, крепко обнимаю.
Твой вечно Саша.

18 июня 1912 года. Москва.
Дорогая Лидонька!
Сегодня утром получил твоё письмо от 15-го. Письмо от 13-го получу, наверное, завтра в Петербурге, куда еду сегодня с вечерним поездом. Хотел непременно выехать вчера, но в канцелярии никого не было и нельзя было написать билет по Николаевской ж. д.
Итак, ты написала, что собираешься быть здесь 27-го числа; к этому времени я безусловно приеду в Москву, закончив все петербургские дела.
Вчера говорил с Анной Тимофеевной по телефону и сообщил, что уезжаю опять в Питер. Она всё возится со своими кошками. Лёля пишет, что приедет в Москву на одну неделю 19-го. А я думаю, что она как плюхнулась у себя в Таганроге, так никуда и не поедет. Бедная Анна Тимофеевна: её всегда кто-нибудь подводит, то кошки, то Алексей Иванович, то Лёля. Сначала не поехала на Кавказ, т. к. ожидала, что кошка окотится. Когда это оказалось мифом, она стала ожидать Лёлю с тем, что бы вместе ехать на Кавказ. Теперь Лёля пишет, что она лечится в Таганроге в санатории, на Кавказ не поедет, но думает приехать в Москву. И вот Анна Тимофеевна с наивностью институтки ждёт, а Лёля и не думает, наверное, выезжать.
Ты ничего не сообщаешь мне, получила ли ты окладные листы и откуда думаешь перевести деньги в казначейство. Наверное, уже из Москвы?
Вчера провожал в деревню тётю Машу с Аней, подумай, досидели до 17-го июня здесь.
Как же ты, крошка, себя чувствуешь? Не будешь ли ты скучать в моём обществе, вкусив деревенскую и степную жизнь? Ты не можешь себе представить, с каким нетерпением я ожидаю тебя и детей. Наверное, при встрече первое время буду тебя даже стесняться.
Тысячу раз целую и обнимаю тебя. Вере Влад. целую ручки. Деток крепко, крепко целуй.
Твой Саша.