Письма Л.В. Аллендорф (Гаркушевской) из Германии (о-в Рюген)
15 июля 1912 года
Дорогой мой Сашурка. Вот на какой бумаге пишу. Целая простыня. (Пишет на листе формата А4) Сегодня в 6 ч. 15 мин. приехали в Германию. Я тебе в 11 ч. послала телеграмму. Почта здесь рядом. Но буду писать всё по порядку.
В Варшаву мы приехали без опоздания, но наш поезд, из-за ремонта, не остановился возле вокзала, а дальше моста. Пришлось переходить тут, но носильщик был и усадил нас на пароконного извощика (Она так и пишет «извощик». Не хочется менять), который и привёз нас быстро на Вельский вокзал. Такса извощику 1 р. 5 коп., но он просил больше, т. ч. я ему прибавила. На Вельском вокзале долго ждать не пришлось, так как скоро подали наш поезд. От Варшавы шёл уже весь состав германский и проводники все немцы. Хоть и по России ехали, а, казалось, что уже едем не в своей стране, т. ч. в Александрове и не почувствовалась резкая перемена. Детей я уложила спать ещё до Александрова нашего, M-lle кофе пила, а мне в Александрове проводник позвал носильщика, и с ним я пошла взять билеты, и потом передала ему три билета, и поручила сдать багаж до Германии. Он это и сделал и принёс мне билеты (три билета по 21 м. 45 пф.) и квитанцию в мой вагон. Вожатому заплатила 3 марки. Напрасно я и меняла так много денег на марки, так как и русскими могла платить, так как и билеты и багаж всё это берётся и сдаётся на русской границе. Паспорта берутся перед подходом к Александрову и возвращаются в вагон же, когда стали в Александрове. M-lle паспорт совсем взяли: она возвращаться должна со своим швейцарским. В Александрове поезд стоит часа два. Когда двинулись дальше, то я всё же не могла спать, так как приходили смотреть паспорт германские жандармы, а в Т. (не разобрал, что это за город) показывали большой багаж. Сундуки, конечно, и не раскрывали, и я могла бы прямо дать ключи проводнику, но мне хотелось ещё разменять деньги. Таким образом, я легла спать только в 1 ч. ночи. Прекрасно все мы спали до 5 ч. А в 6 ч. 15 мин. наш поезд подошёл к Берлину. Затем наши носильщики положили все вещи на ручную тачку, и мы через несколько минут ходьбы были в своей гостинице. Номер пришлось взять один, но большой и в нашем номере теперь приготовлены четыре постели (две детские). Плата всего 9 марок в сутки. Кофе напились в ресторанчике, точной копии того, какой был в Westphol. Но обедов здесь совсем нет, так что ходили обедать в ресторан при гостинице Монополь. Ресторан большой, но подешевле и средний. Взяли четыре супа, четыре жарких, четыре морожен и зельтерскую воду. И всего заплатили 5 м. 60 пф. После кофе привели себя в порядок, пошли дать тебе телеграмму, а потом отправились в Тиргартен (парк в центре Берлина). Там посидели и дети уговорили взять билеты и подняться на Колонну Победы. Ну и лестница! Видно, конечно, весь Берлин оттуда, он прекрасный! Оттуда сошли, взяли извозчика и поехали отдыхать. Сейчас дети и M-lle в номере отдыхают, а я в читальне тебе пишу. Дала детям слово, что поедем на автомобиле ещё в Зоологический сад. Надо поехать, да и делать нечего, так как воскресенье, а погода чудная – жаркая. И чего я волновалась, выезжая за границу? Ничего нет страшного. И границу переезжая, и здесь в Берлине чувствую себя совсем спокойно. Хороший город Берлин. Тут легко чужому жить, даже и слабо владеющему языками. В Москве мне кажется труднее устроиться даже русскому, чем здесь иностранцу. Дети очень довольны. Ведут себя отлично, мечтают об море, т.к. очень жарко. Завтра пошлю тебе открытку. Скучаю страшно, что я за границей без тебя… Целую тебя много-много раз.
P.S. Вчера из Варшавы послали тебе телеграмму и открытку. Посмотри большой ключ от буфета в зеркальном шкапу. Целую.
18 июля 1912 года
Дорогой Саша. Вчера приехали в Бинц (Брокгауз и Ефрон: Binz — морские купальни на о-ве Рюгене, 18 км восточнее Бергена, с многочисленными дачами и отелями. Преимущества Б. составляют прекрасные буковые леса, песчанистый с легким наклоном берег, лишенное камней дно моря и сильные волны). Я тебе писала из Берлина в воскресенье и, выезжая в Бинц, во вторник отчёт, и послала открытку, в которой сообщала об Иване Александровиче. Теперь ты его уже видел и всё узнал. Поездка в Бинц была очень интересной, и дети были в восторге. В 1 ½ дня мы были в Штральзунде, а в два часа наш поезд, разделив на две части, перевезли на двух пароходах на остров Рюген (остров в Балтийском море, к востоку от Хиддензе. Крупнейший остров в пределах Германии).
В 3 ½ часа мы пересели в Путбусе на узкоколейную дорогу и в пятом часу были в Бинце. Вокзал …(не разобрал) маленький. Сели сейчас же в экипаж гостиницы «Виктория» и покатили. Как вошли в переднюю, так сейчас хотели и назад, но, увы! У нас неприятности оказались с багажом: не пришёл, и до сих пор его нет. Так вот, всё по порядку. Человек от гостиницы говорит, что часто багаж идёт пароходом, что придёт в 6 часов вечера, и он поедет его искать. Я решила ночь переночевать в этой гостинице. Где же на ночь глядя искать другую, когда дети и так устали. Гостиница «Виктория» отвратительная; видно третьего разряда. Сегодня с утра бросилась искать другое помещение. Отель «У Шмит…» (???) и другие такие – всё занято. Ведь теперь сезон. Оказались две комнаты свободными в гостинице «Furstenhof», я сговорилась и сказала, что через час приду сказать наверняка. Хотела по дороге ещё зайти в некоторые отели, но ничего не нашла. Привела детей с m-lle; им очень понравились и комнаты и гостиница, т. ч. я остановилась в «Furstenhof». Это было в 12 часов дня, а в 1 ½ часа мы уже переехали и сели обедать. Кормят хорошо, и гостиница выглядит прилично. Цена такая: мой пансион 9 марок, дети по 6-ть и m-lle 8 марок – всего 29 марок в день. Две комнаты во втором этаже с балконами. Я буду спать с детьми. Гостиница эта находится на набережной (наши балконы хотя и выходят в бок, но море видно), четвёртый дом от начала пляжа (противоположный конец пляжа от той гостиницы в которой стоял Кон. Ал. Я так рада, что уже устроилась, хотя, отсутствие сундуков меня беспокоит. Мы не смогли переменить белья и платьев – грязные. Не знаю, что и делать, если их потеряют.
19 июля.
Пишу на другой день. Вчера вечером пароходом, наконец, пришли наши вещи, мы, наконец, смогли отмыться и надеть всё чистое. Каждый вечер в нашей гостинице в 7 ½ вечера музыки, а эти дни и фокусник. Что тебе сказать об Бинц? Городок очень красивый, но это не тот не тот блестящий курорт, в котором мы были за границей. Видно, что Конст. Алек. не видел заграничных богатых курортов, если ему Бинц показался настолько блестящим, что он даже мог посоветовать в нём останавливаться. Не нужно ехать в З… (не разобрал), когда Бинц – то, что я искала. В более скромном месте будет скучно. Это специально немецкий курорт. Без немецкого языка здесь просто с голоду можно погибнуть. Французский язык никто не знает: ни в отелях, ни в аптеках, нигде… Мне кажется, что даже французский язык здесь не любят. Во всяком случае, что меня поражает, здесь не делают усилий понять иностранца – это не то, что в Швейцарских курортах. Да они иностранцами и не заинтересованы, да их здесь почти и нет. Но местечко красивое и оживлённое. Погода тёплая. Все купаются, но перепадают дожди, и меня в воду пока не тянет. Дети сейчас гуляют в лесу, который от нас в двух шагах. Я довольна и буду ещё более довольна, если мой Саша приедет. Сегодня напишу тебе телеграмму. Может быть, и письмо от тебя получу. Пиши уже по адресу в гостиницу. Перед выездом дай сюда телеграмму. Не знаю, удастся ли выехать тебя встретить в Путбус. Здесь такой акцент немецкого языка, что трудно объясняться. Целую тебя. Лида.
P.S. Пришла на почту послать телеграмму, и получила три твоих письма. Позавчера вечером была и ничего не было, вчера не было, а сейчас сразу три письма. Спасибо. Приезжай. Как тебе удобней, что бы пробыть до первого сентября.
20 июля 1912 года.
Дорогой Саша. Посылаю нарочно эту открытку, что бы ты мог иметь представление о местных дамах. Как они, так же и их кавалеры поражают своей полнотой и цветущим видом.
Вчера отправила тебе письмо и получила три твоих. Погода сегодня очень плохая: хотя и тепло, но весь день идёт мелкий дождик. Настроение духа с утра у меня поэтому очень тоскливое.
21 июля – 3 августа 1912 года.
Мой бесконечно любимый Сашик. Сегодня, час тому назад, пошла на почту и получила твоих два письма: от 17-го и 18-го. Как я тебе вчера писала, я вчера тоже была на почте, но ничего не получила. Теперь уже я думаю, что твоё письмо от 17-го было вчера, но мне его не дали. Сегодня тоже он пересматривал письма и возвратил мне мои листки, говоря: «Ничего нет!». Но, я узнала по конверту твоё письмо и попросила его ещё раз посмотреть. Оказалось даже два твоих письма. Говорит, что не разобрал… Я теперь написала там заявление, что бы пересылали в гостиницу «Furstenhof». Посмотрю, будут ли аккуратно пересылать…
Сегодня у меня настроение духа уже не вчерашнее. Наверное, оттого, что от тебя есть письмо, и что погода стала лучше. Утром проснулась – солнце, потом набродили тучки. То есть солнце, то нет. Но с 2-х часов небо очистилось и стало хорошо, но было бы ещё лучше, если бы не сильный ветер. Я исполнила желание детей и взяла кабинку (большая стоит 5 марок в неделю). Они в восторге насыпали кругом песок и теперь украшают еловыми шишками, которые набрали в лесу. Для детей лучшего ничего и придумать нельзя, как Бинц. Нам тоже не будет скучно, т. к. масса прогулок и интересных мест. Эти дни погода была неважная (только четверо суток, как мы здесь) и то мы перед вечером гуляли в лесу, а вчера далеко ходили по пляжу и остались очень довольны. Я с нетерпением жду тебя.
Ты спрашиваешь о туфлях. Конечно, купи (но только, пожалуйста, попросторнее), ведь я надеюсь, что ещё и купаться здесь будешь. Здесь многие носят белые брюки при разных пиджаках. Может быть, свои белые захватишь? Они в зеркальном шкапу. Купальный костюм и, если нужно, белые туфли, можно купить в Бинц. Я здесь видела в витринах хорошие. Смокинг я уж не знаю, стоит ли привозить? Здесь просто. Посмотрю ещё завтра в воскресенье. Большинство дам на улице ходят в шарфиках и без шляп. Да, я хотела тебе раньше написать, да всё забывала. В Торн (сейчас город Торунь в Польше) (на немецкой границе) за папиросы берут пошлину. Много ехало русских и почти все платили. Не знаю, много ли приходилось платить – но платили.
Насчёт денег так: я разменяла в Берлине 300 руб. = 647 марок 70 пф. Из них у меня ещё осталось 400 марок с чем-то, да русскими деньгами есть 600 руб. Я плачу в день 29 марок за пансион (203 марки в неделю), следовательно, клади на неделю с другими расходами 100 руб. Мне кажется, лучше если ты с собой возьмёшь не меньше 600-800 руб. Лучше пусть останется и привезём обратно, чем бояться, что вдруг не хватит.
Сегодня просыпаемся, а на море два броненосца. Опять по улицам и штранду (от немецкого Strand – пляж) расхаживают матросы и офицеры.
Ты мне напиши, как думаешь устроиться здесь: будем спать с детьми или отдельно? Надо заранее похлопотать, а то мой номер настолько небольшой, что если туда постель поставить, то другой мебели и не будет. Да и удобно ли тебе будет с детьми?
Ну, и целую тебя бесконечное число раз. Пиши. Иду сейчас с детьми на пляж.
Лида.
Письма А. А. Аллендорф к жене в Германию (о-в Рюген)
13 июля 1912 года.
Дорогая Дуся!
Сегодня ты только уехала, а я уже тебе пишу письмо. И писать-то, собственно, нечего, ноя рассчитал, что, если напишу завтра, то на Рюгене письмо будет только в среду, а я хочу, что бы во вторник письмо было уже там и, что бы ты его получила в день твоего приезда. Надеюсь. Что ты мне будешь писать каждый день, я постараюсь так же.
Итак, после того, как ваш поезд отошёл от перрона, я долго ещё шёл вслед до самого конца платформы, затем повернул и медленно пошёл через площадь к моей остановке трамвая №6, на который водрузился. У Метрополя пересел на № 24 и к 3 ½ ч. прибыл в Управление, где сейчас же мне сообщили, что Романченко ждёт с нетерпением, и я пошёл прямо к нему в кабинет.
К 6-и часам пришёл домой, Паша подала обед, затем залёг спать и только что проснулся, и начал писать тебе письмо. Сейчас приходил швейцар с предложением прислать плотников завтра для починки пола. Я это разрешил в надежде, что всё это закончится при мне.
Идя по площади Брестского вокзала (Белорусский вокзал), я всё мечтал и представлял себе, что в скором времени поеду к вам и тогда настроение, по-видимому, будет много лучше.
Погода ясная, но холодная. Всего сейчас около 10 градусов. В нынешнем году вообще погода крайне неустойчивая, то холодно, то жарко. Думаю, что на западе несомненно погода лучше.
Очень и очень жду твоих телеграмм из Варшавы и из Берлина.
Сегодня в управлении в моё отсутствие кто-то всё звонил по телефону. По всему вероятно это Константин Локк о поездке завтра к нему на дачу. Тем не менее, ввиду серьёзного значения поездки моей в Петербург – завтра придётся мне целый день знакомиться с материалами для совещания, и я едва ли выберусь из Москвы.
Вот что значит писать любимой жене, и не заметил, как исписал 4 страницы, а казалось. Что и на две материала не хватит. Итак, моя крошка, будь здорова и весела. Тысячу раз целую тебя и деток.
Твой вечно Саша.
14 июля 1912 года.
Дорогая Лидуся!
Сейчас за обедом получил твою телеграмму из Варшавы. Спасибо тебе за неё! Я очень рад, что до Варшавы ехать было удобно; надеюсь, что и дальше поездка твоя будет удачной.
Видишь, на западе жарко; здесь же погода ясная, но прохладно. Так, что я надевал пальто, когда шёл на службу.
Сегодня с утра пришли плотники и начали приводить в порядок паркет. Дела с ним довольно много, наверное, они протянутся дня три.
Как ты уже знаешь, завтра я поеду в Питер на один день на совещание по переустройству станции Кусково. Сегодня я говорил уже с Романченко, что числа 25-го думаю ехать в отпуск. По-видимому, он ничего против этого не имеет. Итак, я в скором времени снова увижу свою драгоценную Лидусю. Признаться, мне очень хочется пожить на свободе без определённых дел недельки четыре, почему я с нетерпением ожидаю времени своего отъезда.
В Петербурге, кстати, я зайду, потороплю насчёт разрешительного свидетельства (???).
Сегодня звонил мне Костя и сообщил, что во вторник Люб. Мих. хочет делать себе прорез зоба. Мне её очень жаль!
Во вторник или в среду он хочет поговорить со мной опять.
Пиши мне, пожалуйста, подробней, как ты ехала, и какое впечатление произвели на тебя немцы.
Самое выгодное мне было бы выехать числа 28-го в субботу, тогда вернуться можно было бы к 1 сентября.
Напиши мне время отхода поезда из Берлина, с какого вокзала и т. д.
По словам управляющего, ремонт помещения для котлов у них будет числа 18-го закончен, и тогда они попробуют нагрев, а так же исправят все затворы печей.
Крепко, крепко целую тебя и деток. Не забывай меня и пиши чаще.
Твой вечно Саша.
15 июля 1912 года.
Дорогая, милая Лидочка!
Сегодня около 2-х часов я получил твою телеграмму из Берлина и очень, очень порадовался. Теперь уже буду ожидать от тебя сначала открытки, а потом и письма.
Сегодня я буду, по возможности, краток, т. к. ещё не обедал, а нужно кое-что сложить, собрать нужные бумаги и ехать на вокзал. Из Петербурга получена телеграмма, что наше совещание вместо 1 ч. дня переносится на 8 ч. вечера – таким образом, может быть, если совещание затянется, то выеду из Питера только во вторник вечером и буду здесь в среду. Завтра ты письма от меня не ожидай.
Сегодня с утра опять были плотники. Полы очень плохи и с ними много возни. Ушли они только недавно, я лично за ними долго присматривал.
Погода сегодня была опять жаркая и в 2 ч. дня собралась довольно сильная гроза, и был ливень.
Вот ты теперь в Берлине ходишь, а я в Москве сижу, так странно, как подумаешь об этом.
Как вели себя дети в дороге и как проехали через таможню, и как устроились в багажном? Напиши мне обязательно подробно обо всём этом.
Тысячу раз целую тебя и детей.
Твой вечно Саша.
17 июля 1912 года.
Дорогая, милая Лидочка!
Вчера не писал тебе, так как был в Петербурге, куда уехал в воскресенье вечером. В Петербурге всё время был в Министерстве по разным делам. Совещание по Кускову было в 8 ч. вечера, а кончилось около 10 ½ ч. Оттуда я прямо на извозчика и едва только поспел к курьерскому поезду к 11 ч. вечера. Сегодня в 10 ч. приехал и прямо на службу. Сейчас только приехал, пообедал и теперь пишу тебе. Поездку мою в Петербург нельзя назвать удачной в служебном смысле, так как своими показаниями на совещании я несколько запутал то дело, из-за которого поехал. Думаю, что начальник дорог остался не особенно доволен моей миссией. По правде сказать – это меня немало волнует, а, главное, очень меня расстроило. Как на человека нервного – всякая неудача на меня сильно действует.
Несколько подвёл меня Митинский (???).
К Лебедеву я звонил по телефону: договорился с его братом. Юрий Ив. Оказывается должен приехать через день, через два.
Погода в Петербурге жаркая и душно очень. Сегодня в Москве тоже жара: 23 в тени. Вчера же в Москве была очень сильная гроза и целый потоп, так что утром, когда я ехал с вокзала ещё были следы от вчерашнего ливня.
Открытку твою из Варшавы получил. Спасибо!
Как же ты доехала и устроилась на Рюгене. Я прочёл в газетах о том, что там мостки под публикой подломились. Дусенька дорогая, будь, пожалуйста, осторожной и не ходи совсем на причал. Я с нетерпением ожидаю времени своего отъезда. Ехать решил обязательно в конце следующей недели. Думаю заказать себе завтра лёгкий костюм.
Вообще, теперь я об этом исключительно мечтаю и занимаюсь усиленно, что бы всё срочно закончить.
Письмо это пойду сам снесу в почтамт и брошу в заграничное отделение. Через сколько дней ты получаешь письма? Пиши обо всё подробно. Целуй крепко детей. Тысячу раз целую тебя.
Твой вечно Саша.
18 июля 1912 года.
Дорогая Лидочка!
Вчера, только я отнёс на почту письмо к тебе и возвращался домой – получаю твоё письмо из Reichskrone (Отель «Корона Карла Великого»).
Обрадовался страшно. Слава Богу, что вы хорошо устроились в Берлине. Сегодня я с утра ожидал телеграммы твоей из Rugen(а), что бы знать, что вы уже, наконец, доехали на море. До сих пор, однако, не получил. Получила ли ты мои письма и как долго они идут в Rugen.
Теперь я тебе, как ты скажешь, опять ничего не пишу о вечернем времяпровождении. Представь себе: сижу дома и занимаюсь. Я теперь так полон мыслью скорее поехать к тебе, что целый день занимаюсь, что бы за мной не было каких-либо срочных, неотложных дел.
Сегодня со службы я вернулся только в 7 часов. Пообедал и вот пишу тебе.
Плотники уже закончили поправку наших полов, но отопление ещё не пробовали. Сегодня я сказал управляющему, что мы будем с ним заключать новое условие на один год.
Погода опять установилась жаркая: теперь после захода солнца держится 19 градусов.
Как-то ты, моя крошка, поживаешь? Пиши мне подробнее: стоит ли покупать мне новые туфли – жёлтые? Может быть, там в августе прохладно?
Напиши так же, сколько примерно взять денег: ты теперь-то знаешь, сколько стоит тамошняя жизнь. Напиши так же, когда ожидать поезда из Берлина, и когда приходит в Binz. Непременно сообщи твой адрес, что бы можно было телеграфировать о времени выезда. Особенно интересно узнать твои впечатления о Binz(е).
От мамы на твоё имя вчера пришло письмо. У них там, слава Богу, всё благополучно. Мама прислала тебе так же снимки детей в деревне. Уже с 1-го августа она с Аней думает быть в городе, что бы подготовлять гимназию к открытию в новом помещении.
Ключ от полубуфета в твоём зеркальном шкафу.
Тысячу раз целую тебя всю. Крепко целуй детей.
Твой вечно Саша.
19 июля 1912 года.
Дорогая Дусинька!
Пишу на твоей бумаге, т. к. своя вся вышла. Сегодня я довольно сильно тревожился, не получая от тебя никаких известий. Дело в том, что ты в своём письме из Берлина от воскресенья писала, что завтра напишу тебе опять. Но этого второго письма я не получил. Наверное, у тебя в Берлине было много хлопот, и ты не успела. В среду вчера я ожидал телеграмму из Rugen(а), но не было. Сегодня только после обеда около 7 часов мне принесли твою телеграмму. Слава Богу! А, то, не получая известий, как-то теряется связь, не знаешь: в дороге ли ты, или в Берлине задержалась и т. д. Теперь я опять спокоен! Пиши мне моя душа чаще! Получаешь ли ты аккуратно мои письма? Всё-таки долго идут. Первое письмо твоё из Binz(а) я не рассчитываю получить ранее воскресенья.
Совсем было забыл тебе написать, что земельный сбор отправил, письмо в казначейство написал и О. А. выслал 20 руб.
Очень мне хочется поехать к Вам в субботу на следующей неделе – тогда буду в Binz(е) в понедельник. Вот тогда уже погуляем вместе! Очень мне интересно, как ты там устроилась. Имей в виду, что бы мы с тобой, по моему приезду, имели бы хорошую комнату. Теперь я по вечерам, представь, сижу дома и никуда не выхожу. Только вот пойду сейчас бросить письмо на почтамт, а потом приду и опять за писание докладов, приказов и т. д. – всё опасаюсь, что бы не задержали.
Тысячу раз целую тебя всю.
Твой вечно Саша.
20 июля 1912 года.
Дорогая Лидочка!
Сегодня утром получил твою открытку из Берлина, где ты сообщаешь, что видела дядю, и что он возвращается в пятницу. Вследствие этого я пришёл сегодня со службы раньше, и, действительно, ровно в 5 ч. подъехал извозчик и дядя с вещами. Я встретил его, дал ему время привести себя в порядок, расспросил всё подробно про тебя и детей, а затем повёз его в «Эрмитаж» (Неглинная улица, дом 29/14) обедать. Он выглядел очень бодро, но уже за обедом ведёт себя крайне скромно; ел консоме и котлету и пил содовую воду.
Сейчас вернулись домой. Я его устроил в детской, где поставил кровать для гостей. Да, после обеда я нанял автомобиль и прокатил его по Москве, показал памятник Скобелеву (стоял на месте нынешнего памятника Юрию Долгорукому), были в Петровском парке и пр. Он в восторге от тебя, детей и твоей самостоятельности. Как-то ты поживаешь в Binz(е) и какое впечатление он на тебя произвёл? Мне всё интересно, а приходится ждать и ждать письма, когда-то оно придёт.
Я сегодня хотел себе купить серый костюм, но приезд дяди это отсрочил. Необходимо будет завтра пойти к Манделю.
Погода в Москве установилась опять страшно жаркая: 23 градуса в тени. Пыль и вонь везде страшная.
С Костей всё никак не могу сговориться по телефону; то его нет у телефона, то меня куда-нибудь вызовут. Завтра обязательно постараюсь его добиться.
Тысячу раз целую тебя и обнимаю. Поцелуй крепко детей.
Твой вечно Саша.
21 июля 1912 года.
Дорогая Лидочка!
Всё-таки долго идут письма из Binz(а). Вот уже в четверг получил телеграмму, а писем ещё нет. Сейчас проводил дядю на Курский вокзал и поезд при мне отправился в Нижний. Всё провожаю и обеспечиваю места. Народа теперь едет на Нижегородскую ярмарку масса и без меня пришлось бы дяде лишний день просидеть в Москве. Я же ему устроил маленькое купе.
Сегодня я вернулся со службы в 5 ч. Оказывается, дядя заполнял себе ванну, пришлось дожидаться, пока он не выкупается. Зато, выкупался, оказался очень доволен, и я его повёз к Тестову («Большой Патрикеевский трактир» И. Я. Тестова. Сейчас на этом месте стоит памятник К. Марксу) обедать. Оттуда мы пошли пешком до Лубянской площади, сели на трамвай и приехали к Мясницким Воротам. Здесь пошли гулять по Чистым Прудам. Показывал, где дети катаются зимой на коньках, а весной на осликах. Он в восторге от нашей квартиры и её местоположения.
Дела свои я сильно пододвинул, но сегодня получаю внезапно повестку от члена уездной сессии Московского Окружного Суда, что бы завтра я явился к 12 часам в г. Дмитров, в качестве свидетеля по иску подрядчика Зайцева к Савеловской ж.д. на 80 000 руб. Я и Зайцева-то забыл (он был у меня подрядчиком на Савеловской линии в 1900 году, 12 лет тому назад). Придётся завтра утром ехать и потерять, таким образом, целый день. Ничего не поделаешь, а то оштрафуют, так как уже поздно писать о неудобстве личной явки. Завтра надо утром ехать уже в 7 ч., а теперь первый час.
Пиши мне, моя детка подробнее обо всём. Я по тебе очень, очень сильно соскучился.
Тысячу раз целую тебя всю.
Деток крепко, крепко поцелуй.
Твой вечно Саша.
P.S. Квитанции из Казначейства получил от Веры Влад. из Топильной.
22 июля 1912 года.
Дорогая, милая Лидочка!
Сегодня, наконец, получил твоё первое письмо из Бинца. Ты понимаешь, что я с особым нетерпением ждал именно первого письма, т. к. первое впечатление очень важно. Жалко, что Hotel Victoria оказался настолько плох, что испортил, очевидно, это первое впечатление. Я лично тоже ничего особенного от этого курорта не ожидал, главное, была бы хорошая погода, что бы можно было использовать купание в море.
В Москве стоит страшная жара: сегодня 26 градусов в тени, прямо дышать нечем.
Как я тебе вчера писал, мне сегодня утром пришлось ехать в г. Дмитров по иску некого подрядчика Зайцева к Упр. Сав. дороги. Меня вызвали в качестве свидетеля. Я встал в 7 утра и уехал на вокзал. Приехал в Дмитров к 12 часам. Ждал разбирательства. Привели к присяге, а в заключении оказалось, что моя дистанция находится в ведении другого члена суда, а этот разбирается только по двум станциям: Дмитров и Вербилки. Мои же станции: Талдом и Савёлово. Тогда меня отпустили, но поезда не было, и я приехал домой только в 6 часов вечера. Так из-за их легкомыслия потерял целый день. Ужасно досадно! Однако ничего не поделаешь и жаловаться не на кого. В заключение ещё у меня разболелись зубы, так что настроение у меня очень невесёлое. Нужно будет хорошо выспаться.
Кстати, мы вчера с дядей вечером гуляли и по чистым Прудам взвешивались. Оказалось, что я вешу теперь 4 пуда 13 ф. (около 71 кг) – прибавился.
Тысячу раз целую мою милую, славную Лидусю.
Детей крепко поцелуй.
Твой вечно Саша.
P.S. Сегодня у Савеловского вокзала встретил Т., едущего на автомобиле.
24 июля 1912 года.
Милая, дорогая моя любимая Дусечка!
Сегодня получил твоё письмо от 20-го. Вчера не писал, т. к. было очень много дела, и вечером я очень устал. А, вот ты, моя дорогая девочка, могла бы писать мне каждый день! Я по тебе страшно скучаю, и мне хочется скорее поехать за границу. Ещё больше я волнуюсь, что ты, наверное, тоже скучаешь. Я вижу это по тону твоего письма, да и, конечно, наверное, в Binz(е) довольно скучно, особенно при плохой погоде. Потому я страшно нервничаю.
Отпуск из министерства я уже получил, но дела свои закончить к субботе не успею. Сегодня имел решительный разговор с Романченко. Он настоятельно просил меня написать для министра записку о состоянии дороги: больше некому писать и кроме того просил ещё быть на открытии съезда по беспересадочному сообщению в среду, после чего он дал слово меня не задерживать. Идти напролом и стоять на своём всё-таки неудобно, так как службу бросать я не намерен. Всё это ужасно действует мне на нервы; если бы я знал, что ты весела и не скучаешь – я был бы спокоен. Теперь же всё волнуюсь. Тем не менее, моя радость, я могу выехать только в среду 1-го августа и самое позднее в четверг. Надеюсь, что ты не особенно рассердишься за мою невольную неаккуратность. Ничего не поделаешь, раз находишься в услужении.
Меня удивляет, что погода у вас неважная. Здесь всё время жара стоит прямо невыносимая. Всё время обливаешься потом. Сейчас 11 ч. вечера, а градусник показывает 23 градуса. Такая температура для Москвы слишком велика. Из окон тянет затхлым воздухом и пылью.
Все твои поручения исполнил. Завтра беру заграничный паспорт. Серенький костюм себе заказал.
Будь же, моя крошка, молодцом, не скучай: всё-таки детям морской воздух принесёт большую пользу. Зато, подумай, целый месяц я буду вполне в твоём и в своём распоряжении. Я с таким нетерпением жду этого, что готов хоть вдвое наработать за это время до отпуска. Тысячу раз целую и крепко, крепко обнимаю тебя и деток.
Твой вечно Саша.
25 июля 1912 года.
Дорогая, милая моя Дусенька!
Сегодня утром я получил от тебя письмо от 21-го числа. Спасибо, что пишешь каждый день. Это для меня много спокойнее. Вчера я написал тебе, что по обстоятельствам дела приходится откладывать свой отъезд до 2-го августа. Хотя мне, конечно, очень хотелось выехать в субботу, как я решил раньше, но, обдумавши теперь всё спокойнее, я нашёл, что это даже лучше, так как всё-таки возвращаться хочется вместе, а чем позже приехать в Москву, тем для детей лучше. Завтра я еду заказывать билеты в Межд. Общ., так как Романченко дал слово, что дольше меня не задержит.
В Москве теперь тропическая жара: прямо дышать нечем.
В городе, и таком, как Москва, следует предпочесть всё-таки прохладу. Целый день обливаешься потом. Пыль страшная, воздух невыносимый. Аппетита совершенно нет. По утрам, когда пьёшь кофе, мне жара напоминает Ялту и «Джалиту» с её номерами в новом здании, когда утром в расслабленном от жары виде пьёшь чай в номере и намазываешь на хлеб полужидкое масло («Джалита» — пансион, построенный в швейцарском стиле. Имел 150 просторных номеров, новейшее оборудование и мебель по образцам лучших европейских отелей. Гостиница располагалась в месте, защищенном от городского шума, холодных ветров, в двух шагах от моря. Всюду было электричество, вентиляция, подъемная машина, вода в каждом номере, широкие коридоры, гостиные, балконы. Стоимость проживания колебалась от 1 до 15 рублей в разное время года. Можно также было жить на полном пансионе – зимой от 25 рублей в месяц, осенью – от 35-ти. С установлением в Ялте в декабре 1920 года советской власти «Джалита» перешла в распоряжение Наркомздрава, здесь был организован новый пансион. В 1934-м году он получает статус санатория им. Сталина. Во время Великой Отечественной войны, перед тем, как в город вошли гитлеровцы, советские части подожгли «Джалиту»).
Сейчас 8 ч. вечера; в кабинете на солнечной половине совершенно, как в бане; даже цветы, хотя теперь их ежедневно ставят в воду, как-то опустили свои листья.
Относительно размещения нашего в «Furstenhof», тебе виднее, как найдёшь удобным, так и делай. Само собой, мне хотелось бы быть с тобой в одной комнате. Так как, за пансион с меня возьмут так же не менее 9 марок, то я полагал бы, что за эту же цену гостиница может дать и лишнюю комнату. Хорошо было бы, если бы таковая оказалась рядом с имеющимися. Есть ли в Бинце русские газеты?
Я думаю, во вторник дать тебе телеграмму о дне своего выезда. Телеграмму думаю составить так: Am mittwoch (donnerstag) fahre aus – В среду (четверг) выезжаю.
Значит приеду в пятницу или субботу. Ты мне непременно дай ответную телеграмму, что бы я знал, что ты получила и верно поняла телеграмму, а так же это письмо. Ответ примерно такой: Erwarten dich freitag (sonnabend) alles gut (sehr gut) – Ожидаем тебя в пятницу (субботу). Всё хорошо.
Непременно отвечай телеграммой, а то письма, наверное, в воскресенье и понедельник я от тебя не получу.
Итак, моя милая, славная, хорошая Лидуся, до скорого свидания!
Тысячу раз целую и обнимаю тебя и детей.
Твой вечно Саша.
P.S. По вечерам каждый день сижу дома, и никуда не хожу, так как всё ещё есть работа.
26 июля 1912 года.
Дорогая Лидочка!
Сегодня получил твою открытку с видом Wilhelmstrasse. Очень и очень я по тебе соскучился и мечтаю с удовольствием, как через неделю поеду. Сегодня я опять говорил с Романченко и просил его устроить так, что бы мне можно было выехать в воскресенье или понедельник. Но он опять настоятельно просил остаться до четверга, так как, по его словам, Начальник дорог хочет непременно, что бы я был первые дни на съезде по беспересадочным сообщениям, а затем так же на юбилее Нижегородской дороги, который празднуется как раз в четверг, так что я с празднования прямо попаду на поезд. Сейчас 1 ч. ночи, я до сих пор чертил разные графики и писал пояснительную записку, которую Начальник дороги хочет преподнести Министру при его приезде в августе. Теперь я всё сомневаюсь, посылать ли тебе телеграмму завтра или нет. По моим расчётам ты завтра должна получить письмо, из которого увидишь, что я выезжаю только в четверг; с другой же стороны, ты, может быть, не получишь этого письма и будешь меня ожидать в понедельник. Наверное, впрочем, дам телеграмму.
От мамы на днях получил письмо: она велела целовать тебя и детей. Она находит, что дядя очень постарел. Я же скажу, что он выглядит не хуже, чем в прошлом году.
Жара здесь продолжает стоять. Если бы такая жара, да около моря – это было бы хорошо. Можно было бы несколько раз в день купаться!
Как же ты там поживаешь, моя дорогая? Вспоминаешь ли меня? Если бы я знал, что ты не очень скучаешь, я бы относился более хладнокровно к своей задержке. Ну, да ещё хорошо, что совсем не задержали!
Тысячу раз целую и обнимаю тебя и детей.
Твой вечно Саша.
27 июля 1912 года.
Дорогая Лидочка!
Это письмо ты получишь, по всем вероятностям, во вторник, а в субботу, Бог даст, я буду уже с тобой вместе. По всем вероятностям, ты очень сердишься и недовольна тем, что я отложил свой приезд. Но это от меня не зависело и идти напролом, что бы уехать, во что бы то ни стало, было неудобно и некорректно. До сих пор я главную свою работу не кончил, но сдам её обязательно во вторник. Билеты уже заказал на четверг (спальные от Варшавы до Берлина). До Варшавы поеду в общем вагоне, как ты.
Сейчас уже 1 час ночи. Я только что кончил заниматься. Сегодня принял ванну в 10 ч., давно уже не купался. Продолжает стоять здесь удушливая жара. Сегодня, однако, барометр двинулся на дождь: наверное, дело кончится грозой и дождём. В Ялте был опять ливень: вообще. На юге продолжаются дожди и, представь, не так жарко, как у нас здесь.
Костюм мой серого цвета, кажется, удачный. Очень меня интересует, понравится ли тебе, или нет. Купил его у Манделя на Софийке (Пушечная улица) в его новом магазине. Выбор там очень большой. Вот шляпу всё ещё не решаюсь купить: панама моя надоела мне, да и грязная какая-то стала. Наверное, куплю круглую, английскую.
Очень, конечно, жалко, что теперь эти дни не буду получать от тебя писем. Это меня, конечно, будет волновать. Но, завтра дам тебе телеграмму, так же во вторник и буду ждать от тебя ответных.
Паше дам подробную инструкцию перед отъездом.
Итак, моя милая, любимая, дорогая до скорого, скорого свидания.
Тысячу раз целую тебя и детей.
Твой вечно Саша.
28 июля 1912 года.
Дорогая, милая моя Лидочка!
Сегодня утром я послал тебе телеграмму о том, что выеду только в четверг. В телеграмме же просил меня известить, как вы там поживаете. Сейчас уже 12 часов ночи, а ответа до сих пор нет. Наверное, придёт завтра утром.
Сегодня после обеда пошёл проливной дождь и сразу захолодало. Настоящее лето вообще изобилует такими резкими переменами.
Чем ближе время к отъезду, тем становится труднее писать: всё хочется прямо переговорить, а, так как думаешь, что через два, три дня после того, как ты прочтёшь это письмо, я сам уже буду в Бинце, то, кажется, не стоит и писать.
Итак, билеты уже у меня в кармане, паспорт тоже, костюм уложен и даже куплены новые штиблеты. В четверг думаю пуститься в путь. Из Берлина я всё-таки дам для извещения ещё раз тебе телеграмму о своём выезде. Может быть, ты меня встретишь в Путбусе. Если, впрочем, тебе почему либо это неудобно, то встречай меня на вокзале в Бинце.
Сегодня вечером провёл время на вокзале, так как там замечено большое скопление публики. Теперь едет масса народу в Н. Новгород на ярмарку. Вечером отправили два дополнительных поезда и всё-таки некоторые не получили места. За границу до сих пор много уезжают. В международном, за неделю до моего отъезда, уже не было ни одного свободного места. На четверг я взял последнее оставшееся место в казённом вагоне.
Итак, моя милая, дорогая крошка, моя любимая Лидочка, до скорого свидания. Целуй крепко деток. Поздравь от меня Киру со днём рождения и скажи, что я в субботу сам её поздравлю и ей что-нибудь привезу.
Твой вечно Саша.
29 июля 1912 года.
Дорогая, милая Лидочка!
Как ты поживаешь? Теперь писем я не получаю от тебя и даже телеграмму ты не прислала вчера. Мою ты ведь получила? Я надеялся вчера, что ты ответишь, но ничего. Сегодня я тоже всё ждал! Наверное, ты рассердилась, что я опаздываю! Сам знаю, что это должно быть тебе неприятно. А, мне, может быть, даже, наверное, это ещё неприятнее, но ничего не поделаешь, придётся считаться с обстоятельствами.
Сегодня уже жары не было, и несколько раз в день принимался идти дождь. Какая-то у вас погода?
По моему расчёту ты это письмо должна получить в четверг, как раз в тот день, когда я выеду. Чем ближе подходит день отъезда, те становишься более нетерпеливым. Прежде считал неделями, и казалось недолго, а теперь дни стали тянуться как недели!
Сегодня целый день был занят, так как Радлов попросился на два дня (вчера и сегодня) отдохнуть. Ему, действительно, перед моим отъездом надо запастись силами. Вот я и дежурил два дня. Сейчас всё время вызывали по телефону, хотя уже 2-й час ночи.
Прости, что мало пишу, но скоро приеду и тогда наговорюсь с тобой досыта.
Тысячу раз целую тебя, мою славную девочку и Шуру с Кирусей.
Твой вечно Саша.
30 июня 1912 года.
Дорогая Лидочка!
Письмо это ты получишь, по моим расчётам, в пятницу, а в субботу, Бог даст, я лично обниму и расцелую мою славную, ненаглядную жену. Больше писем писать уже не буду, конечно. Завтра, как я тебе писал уже, пошлю тебе телеграмму с извещением, что выезжаю в четверг. На этот раз пошлю с уплаченным ответом, а то, пожалуй, ты ещё не найдёшь нужным мне телеграфировать, а я буду беспокоиться, получила ли ты вовремя мою телеграмму. Веришь ли, с таким нетерпением я ожидаю своей поездки, что даже заниматься уже почти не могу. Сегодня Романченко имел неосторожность предложить мне вместо себя съездить на завтра в Петербург, но я поднял такую бучу, что он умолк. Пояснительную записку я ему сегодня передал для начальника дорог. В среду будет открытие съезда по беспересадочным сообщениям, и я там буду присутствовать. В четверг, наверное, с утра зайду ещё в Управление, что бы числиться в отсутствии только с пятницы.
Из Берлина я, наверное, для уверенности дам тебе ещё телеграмму. Если в Путбусе приходится довольно долго ожидать поезда, то встречай меня лучше прямо в Бинце.
Погода в Москве стала холоднее. Днём в тени всего 16-17 градусов. Жары во всяком случае нет, кроме того очень сильный ветер. Об Алексее Ивановиче ничего не слыхал. Ехать к нему у меня положительно не было времени.
Итак, до скорого, скорого свидания. Тысячу раз целую мою ненаглядную, любимую Лидусю.
Поцелуй крепко деток.
Твой вечно Саша.