Пингвин

Вступление.
Охота никогда не привлекала меня. И дело тут не в том, что не люблю оружия или являюсь вегетарианцем. Отнюдь. Готов поверить, что точный выстрел доставляет охотнику ни с чем не сравнимое удовольствие. Не тот, сделанный по всем правилам: с остановкой дыхания и плавным нажатием на спусковой крючок, а стремительный, совершённый по наитию, навскидку. И грохот ружья, и зверь, валящийся в снег, и бешеный стук сердца, — Попал, попал!
Ты, поддавшись восхитительному головокружению, приваливаешься спиной к берёзе, и видишь спины егерей, бредущих по глубокому снегу к подстреленному зверю.
— Знатного вы, барин, кабана добыли, — радуется подбежавший слуга, протягивая тонкого стекла стакан, до краёв наполненный янтарным коньяком.
Впрочем, кого я обманываю? Какие егери-слуги? Придётся самому ворочать окровавленную тушу. Измазавшись в крови, ампутировать (есть ещё жуткое слово «отнимать») ещё тёплую ногу животного. Видеть все эти разорванные вены, сухожилия, плёнки. Голубовато-белые суставы.
Нет, охота – не для меня!
Вот почему на предложения поохотиться, поступающие от моего старого знакомца Александра, живущего на Ямале, я всегда отвечал твёрдым «нет». Отказывался до тех пор, пока тот однажды не позвонил, сообщив, что собирается «на Стенателя».
***
Примечание
Остяцкий Стенатель — один из видов семейства нелетающих тундровых птиц, отряда пингвинообразных. Первое упоминание в литературе датируется началом XVI века и встречается у Алессандро Гваньини «Описание Европейской Сарматии» (Sarmatiae Europeae descriptio).
Рост взрослого самца 140-160 см. Вес 70-80 кг. Форма тела обтекаемая, что идеально для передвижения в снегу. В отличие от других нелетающих птиц, имеют грудину с чётко выраженным килем, к которому крепится мощная мускулатура, составляющая до 60 % массы тела. У птиц кости трубчатые, что делает их скелет легче и позволяет летать, а у Остяцкого Стенателя они похожи на кости млекопитающих. Питается, в основном, ягелем, но зимой включает в рацион и животную пищу (песцы, арктические волки, молодые олени). Продолжительность жизни около пятидесяти лет. Название своё получил из-за издаваемых во время брачных игр криков, напоминающих стенания. В начале XXI века был признан находящимся на грани вымирания.
***
— Слушай, — удивился я, — разве Стенатель не в «Красной Книге»?
— Успокойся, — беззаботно рассмеялся Александр. – Это не охота, а, скорее, отстрел. У нас в середине октября ходили слухи, что в тундре объявилась стая голов на пятнадцать. Сначала вели себя прилично, ну, может быть, сожрали пару олешек. А, вот на той неделе, напали на стойбище и покалечили оленеводов. Администрация района дело замяла, но уже второй день раздаёт лицензии направо и налево. Так, что поспешай. Если завтра вечером не прилетишь, то послезавтра уйду в тундру один.

Салехард. Аэропорт.
Сделав первый шаг с трапа самолёта, понимаешь – вот он Север! Но, пронизывающий до костей, ветер с Полуя не даёт осмотреться и гонит в здание аэропорта, где ты немедленно попадаешь в толпу: золотоискателей, возвращающихся на Большую Землю, и зорко стерегущих мешочки с добытым золотым песком; торговцев бивнями мамонта, сидящих на штабелях со своим товаром; изрядно выпивших газовиков, закончивших вахту; бесстрастных оленеводов в новых кухлянках.
Тут и там, разведя прямо на мраморных плитах аэропорта небольшие костерки, греются чаем «встречающие» из местных. Переругиваются северные цыганки в длинных юбках из разноцветного меха. Бродят потерявшиеся этнологи, адепты гипотезы С. Герберштейна о загадочном «Лукоморье». Лениво переговариваются золотозубые таксисты, все, как один с татуировкой «Север» на руке. Задирают пассажиров весёлые девицы в шерстяных рейтузах. У стены спит, укрывшись солдатским одеялом, пьяненький шаман.
Александр встречал меня у автобусной остановки, вальяжно развалившись на нартах. Восемнадцать (особый салехардский шик!) голубоглазых хаски лениво переминались с ноги на ногу. В зубах у Александра дымилась знаменитая трубка из кости нарвала (ходили слухи, что А. Чилингаров предлагал за неё новый снегоход «Yamaha»).
— Привет московскому гостю, — помахал мне рукой товарищ и вытащил из снега хорей, покрытый причудливой резьбой. – Садись, поехали.

Дорога.
Он вывел нарты на дорогу, пристроился в хвост колонны машин, и мы поехали в сторону Салехарда. По мере приближения к городу, движение становилось всё плотнее, и я не успевал вертеть головой, разглядывая: оленьи упряжки; гигантские джипы с колёсами, закованными в сверкающие цепи; ГИБДД-шников в тулупах, верхом на заиндевевших лосях; снегоходы всевозможных марок; армейские грузовики; буеры с надписью «Зато у нас холодно» на парусе.
Ближе к центру с нами поравнялись изящные санки, запряжённые десятком голубоватых лисиц. Юноша в клетчатой кухлянке лениво говорил с кем-то по iPhone.
— Песцы, — пояснил Александр. – Хипстерская мода.
Наши нарты резко заложили вправо, и мы остановились.
— Вот мы и дома, — гостеприимно распахнул решётку кованых ворот Александр.

Дом.
— Жена с детьми сейчас гостит у родителей, — посетовал Александр, — так, что разносолов не обещаю. Пельмени с муксуном будешь?
— Наверное, — неопределённо пожал плечами я. – Скоро твои вернутся?
— Где-то через неделю. Дороги занесло, так, что придётся плыть по Оби на рейсовом ледоколе. А, у речников с расписанием вечная путаница.
Он сходил на кухню и вернулся с бутылкой 35-летнего «Kinclaith».
— Ого, — у меня перехватило дыхание. – Неплохие напитки употребляешь.
— Спокойствие, — ухмыльнулся хозяин. – Саму бутылку я в тундре подобрал, а внутри тёщин самогон. Изумительная вещь! На весенней мошке настоян. На гнусе, проще говоря. Сивуху убирает на раз, лучше всякого угля.
Выпили по рюмке. Самогон, действительно, оказался неплохим, но, почему-то с цветочным привкусом. Вторая пошла веселее, а к третьей подоспели знаменитые пельмени с муксуном, которые закончились на удивление быстро.
Александр принёс холодец из оленьих ушей.
— Тут вся изюминка в тюленьем жире, — пояснил он.
Разлили самогон, и тотчас на улице грянул выстрел, за ним другой.
— Местное население разбирается? – с деланым безразличием спросил я.
— У нас, слава Богу, не Москва, — раскладывая холодец по хув-анам, обиженно ответил Александр. – Это дружинники волков отстреливают. В тундре со жратвой сейчас туго, вот они в город и лезут. Котов гоняют, крыс, но, в основном, на помойках подъедаются.
— За народную дружину! — поднял я рюмку.
— По последней, — чокнулся хозяин. – Завтра чуть свет на охоту.

Сборы.
Самогон на гнусе, и вправду, оказался чистейшим. Голова наутро не болела, наоборот, в ней появилась некая звенящая пустота, будто часть мозга была вымыта тёщиным продуктом.
Когда я спустился вниз, то Александр уже погрузил в снегоход рюкзаки и покуривал костяную трубочку. Его бесстрастное лицо охотника было обращено на восток, где над горами вставало крохотное прозрачное солнце. Мне почему-то тут же вспомнились татуировки на руках аэропортовских таксистов. Хорошо, что я в этих краях на охоте, а не по какой-то иной причине.
— Сейчас заскочим к Шемановскому, — зевнул Александр, — и в путь.
— Мне бы переобуться, — кивнул я на свои демисезонные «Timberland». – Нет у тебя чего-нибудь, типа, валенок?
— Там и переоденемся, — ответил он.
Загадочный Шемановский оказался «Ямало-ненецким окружным музейно-выставочным комплексом имени И.С. Шемановского», в который мы проникли через вход «Для сотрудников». Внутри Александр тотчас отыскал некую милую даму в строгих очках и отвёл её под локоток в сторону.
— Клянусь Вам, Нурсафа Салимгареевна! Ничего не потеряем… Коллега из Москвы…, — доносилось время от времени. – Когда это было-то?.. В целости и сохранности!
Вскоре он вернулся, и быстро повёл меня гулким холодным коридором к дверям с надписью «Хранилище». Там, на уходящих в бесконечность стеллажах, стояли разнокалиберные картонные коробки. Пахло кожей, мышами и мокрой тряпкой.
— Сейчас принарядимся, — потёр ладони Александр и сбросил вниз несколько ближайших коробок. Из них на пол посыпались драные кожаные портки, облезлые меховые куртки, разномастные рукавицы, нечто напоминающее сапоги, какие-то накидки, обрывки шкур, ремни и берестяная кора. Вывалив содержание нескольких коробов, он принялся копаться в образовавшейся куче, время от времени, обращаясь ко мне.
— Тебе кисы из выростка или неплюя? Размер малицы какой? Вот этот гусь подойдёт?
— Из неплюя. Три икса. Подойдёт, — наугад отвечал я.
Переодевшись, мы, точно два самоедских вождя, вышли на улицу.
— Занятное хранилище, – заметил я, пытаясь прикурить на ветру сигарету. – Откуда такие богатства?
— Оленеводы по весне везут, — ухмыльнулся Александр. – А, мы с мужиками, как на охоту идём, перехватываем у музейщиков. Вроде как во временное пользование. Один чёрт, через год-другой спишут.
— Не пойму, зачем оленеводам сюда одежду привозить?
— У музея с ними договор о скупке предметов народных промыслов. А, самоедам, по поверьям, строго-настрого запрещено вещи с умерших носить.
— В смысле, с покойников? – я содрогнулся.
— Это Ямал, брат, — пояснил Александр, холодно блеснув глазами. – Тут иногда и не поймёшь, кто покойник, а кто ещё нет.

У озера.
Всю дорогу я дремал, удобно привалившись к спине товарища, пахнущей горелой травой и копчёным окороком. Мне снилось, что еду верхом на огромном лосе вдоль берега реки. По воде неспешно плывут крохотные айсберги, и на каждом сидит пингвинёнок Linux. Несмотря на все понукания, лось входит в ледяную воду, которая сразу же добирается до моих ног. Становится жутко холодно, а проклятый зверь упорно бредёт, забираясь всё глубже и глубже, пытаясь дотянуться мордой до ближайшего пингвинёнка. Понимая, что лося не остановить, я отталкиваюсь от его спины, валюсь в стылую чёрную воду… и просыпаюсь.
— Вот и озеро, — говорит Александр. – Приехали.
Я осматриваюсь и не вижу не только озера, но даже снежного бугорка, за который можно было бы зацепиться глазу.
— Видал когда-нибудь такую красоту? – Александр простирает руки к низкому небу, словно благодаря Бога, за то, что тот убил и заморозил всё живое вокруг.
— Фантастика, — фальшиво улыбаюсь я.
— Фотоаппарат прихватил? Снимай, пока светло. Покажешь своим в Москве, что такое простор и ширь.
Достаю «мыльницу» и, даже не глядя в видоискатель, покорно щёлкаю несколько раз. С таким же успехом я мог бы дома сфотографировать чистый лист бумаги. Тут, чёрт возьми, даже горизонта нет, а заснеженная тундра переходит в такое же белёсое небо, которое за спиной вновь переходит в тундру.
Александр тем временем, утоптав площадку, ставит небольшую палатку.
— Господи, — думаю, — почему палатка белого цвета? Не красная, не оранжевая, не чёрная! Случись что, нас здесь в жизни не найдут.
— Только не пойму, — спрашиваю вслух, — где озеро-то?
— Да, вот же, — топает ногой Александр. – Под нами.
— Ага, — знаю, что выгляжу страшно глупо, но всё равно спрашиваю. – А, как ты это понял?
— Да-а-а-а, — вздыхает товарищ, и с сожалением смотрит на меня. – К снегу-то приглядись. Видишь, как лёг?
Покорно смотрю «как лёг» снег под моими ногами, как лёг чуть дальше, как лежит повсюду.
— Вот оно в чём дело! – лживо улыбаюсь и, сняв со снегохода рюкзак, несу к палатке.

Охота.
Александр зажёг портативную газовую плитку «KOVEA», и в убежище стало теплеть.
— План таков, — он разложил на газете буханку хлеба, две солёные рыбины и увесистый кусок сала, — сначала обедаем, затем охотимся.
— Понял, — кивнул я, — а, кружки у нас нет? Кипяточком бы погреться.
— Чем погреться, — опять полез в рюкзак Александр, — всегда найдётся.
Он извлёк видавший виды двухлитровый термос, открутил крышку и палатку наполнил аромат тёщиного самогона. Мы сделали по бутерброду и по очереди выпили из крышки.
— Теперь оружие, — Александр расстегнул молнию на брезентовом чехле и извлёк два видавших вида карабина. – Дедовы. С тех времён.
В том, что винтовки были точно «с тех времён», можно было не сомневаться. Единственное, что им не хватало, так это примкнутых штыков. На прикладах выстроились вереницы зарубок.
— Большие зарубки, наверное, означают мужчин, — невесело подумалось мне, — поменьше — женщин, а о совсем маленьких знать не хочу.
— Давай, ещё по капле, для бодрости, — Александр плеснул самогон в крышку, — и начинаем.
Мы выпили и я, жалея, что приходится покидать тепло палатки, полез наружу.
— Ты куда? – искренне удивился он. – Мы же в засаде!
— Хочешь сказать, что Стенатель сам придёт?
— Для чего же тогда на озеро приехали?
— И, зачем, — продолжал я недоумевать, — ему сюда?
— Так, подманим же!
Александр сел поудобнее, зажал карабин между ног, и, прикрыв глаза, затих.
— Пёс его знает, — решил я, — может быть, он сейчас молится богам тундры. Или ищет астральную связь с пингвином. Это же Север!
Не открывая глаз, Александр внезапно испустил глухой стон, затем ещё один, и ещё. Его тело начало раскачиваться, а, стоны перешли в горестный рёв. Всё это напоминало дурно снятую сцену из фильма, в котором отец-охотник случайно пристреливает сына и воет, проклиная злую судьбу.
— Бог мой, — догадался я. – Он же стенает! Подманивает Стенателя.
От усилий, лицо товарища приняло багровый оттенок и вскоре, в последний раз простонав, он замолчал.
— Выгляни из палатки, — просипел Александр. – Не подошёл?
Я приоткрыл полог и долго всматривался в полумглу.
— Пока нет.
— Тогда твоя очередь. Начинай.
Я, подражая ему, закрыл глаза, и представил одинокого маленького пингвина, бредущего по ледяной пустыне. Голые лапы свело от холода, из круглых глаз катятся слёзы, клюв забит снегом.
— У-у-у-у-у! – запричитал я. – О-хо-хо-хо!
Стенал честно и так долго, что начала кружиться голова.
— Мимо, — резюмировал Александр, высунувшись наружу.
Мы выпили, и он зажмурился, готовясь к новым причитаниям.
— Подожди, — осенило меня. – А, для чего пингвины стенают?
— Это у них, своего рода, брачные призывы.
— Вот! – я поднял палец. – Брачные. Может быть надо добавить страсти?
Что бы настроиться на нужную волну, глотнули ещё самогона и решили стенать на два голоса.
О! Как нам застеналось! На мой взгляд, каждая тварь от суслика до полярного медведя, должна была покинуть своё лежбище и, пуская слюни, устремиться к нашей палатке. Озёрные рыбы, парящие в ледяной воде под нами, и те должны были покраснеть от смущения!
— Родился тост! – отдышавшись, налил до краёв Александр. – Специально для московского гостя!
Он выпил и, хлопая в такт ладонями, простенал «Подмосковные вечера».
— Прервёмся, – решил он. – Вылезаем отсюда!
Не закусывая, выпили и выбрались из палатки.
Похоже, что стенания разогнали тучи, и над тундрой простёрлось чёрное небо, усыпанное мерцающими звёздами. Гигантская луна заливала желтоватым светом ледяную пустыню, а перед нами неподвижно стоял Стенатель.
— У! – осторожно сказал он.
— Я же говорил, — завопил Александр, – что к озеру придёт!
Не сговариваясь, для новоприбывшего, была простенана бессмертная «Smoke on the Water».
— У! – округлил глаза Стенатель и склонил голову набок.
— Закон тундры! – спохватился Александр и, принеся из палатки сало, угостил пингвина.
Крышка от термоса где-то потерялась, и пришлось пить из горлышка.
— Сфотографируй нас, — попросил Александр, становясь рядом с давящимся салом Стенателем.
Я сделал несколько снимков. И мы снова выпили…

Эпилог.
Александр подбросил меня до аэропорта.
— Расскажешь дома, не поверят, — усмехнулся он.
— Ещё как поверят, я всё снял на «мыльницу».
— Фотоаппарат подарили Стенателю. Не помнишь?
— Не может быть! — похолодел я.
— Повесил ему на шею, и сказал, мол, владей, — вздохнул Александр.
Видя, как изменилось моё лицо, товарищ достал термос…
— Вы без багажа? – удивлённо спросила девушка на регистрации.
— Только воспоминания, — устало ответил я.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.

*