Мальчишка-послушник отворил дверь и, почтительно поклонившись, пропустил гостя вперёд. Микула, пригнувшись, что бы не задеть головой о притолоку, шагнул внутрь. В горнице за столом, уставленном плошками с горохом, сидела женщина. Она подняла глаза на вошедшего и кивнула.
— Рада тебя видеть, Микула Бовович.
— Княгиня, — прижал руку к груди гость.
— Садись, — не то приказала, не то попросила хозяйка, указав на место напротив.
Микула, гремя сапогами, подошёл, снял подбитую куньим мехом шапку и неловко опустился на край лавки.
— Алёша, — окликнула княгиня послушника, — оставь нас.
Тот бесшумно затворил дверь и исчез.
— Благодарим тебя, — княгиня говорила, не поднимая глаз от работы, выискивая порченые горошины и отбрасывая их в глиняную миску, — что так скоро на зов явился.
Микула молча кивнул, неотрывно следя за тонкими пальцами хозяйки. Признаться, он был изрядно сбит с толку. Несколько дней назад в сельцо прискакал гонец с княжеской грамотой, в которой Микулу немедля требовали ко двору. И хотя он уже лет пять, как находился не у дел, старый воин собрался и поспешил на зов. Здесь же его в избе, а не в тереме встречает княгиня. Где князь? Для чего была такая спешка, ведь не горох же перебирать пригласили?
— Уж не прогневайся, что здесь принимаю, — продолжала хозяйка, — но дело у меня секретное, не для чужих ушей. И за горох прости, да я с девичества привыкла, как понадобится с мыслями собраться, так рассыплю его и, знай, по плошкам раскладываю.
Микула крякнул и сел поудобнее на скамью, всем своим видом давая понять, что готов сослужить любую службу, а до остального ему и дела нет.
— Князь с дружиною на западную границу ушёл, дай Бог только к осени и вернётся, — княгиня тяжело вздохнула. – Мне же поручил тебя встретить и от его имени разговор тайный держать.
Микула понимающе склонил голову.
— Тяжёлые времена нынче настали, — продолжала она. — Соседи зубы на наши земли точат; по лесам разбойники шалят; союзники верные и те, поглядывают, как подороже предать. Дружина из сил выбивается, коней не рассёдлывает. А, уж витязей отважных, что буйны головы сложили и не перечесть. Почитай каждый день тризны правим.
Княгиня подняла глаза.
— Нам бы сейчас все силы в единый кулак собрать, да ударить по недругу западному. Так, что бы дух из него вон.
— Ты не томи, матушка, — положил ладонь на рукоять меча Микула, — говори, что делать должно? В чём пособить могу?
— А, вот в чём, — зашептала она. – Держит князь войско немалое на границе с хазарами, а полки эти, ох, как бы сейчас пригодились. Да только неведомо нам, не затевают ли набег степняки? Не собирают ли рать?
— Ага, — поскрёб бороду Микула.
— Хотим просить немедля на юг отправиться, и все приграничные городки с заставами объехать. Старых друзей поищи, с купцами вина попей, послушай, что люди промеж себя говорят. Да и не мне старого вояку учить. Князь не раз говаривал, что лучше тебя для такого дела не сыскать.
— Вот оно как, — привстал и вновь сел на лавку Микула. Расстегнул ворот, вытер лоб ладонью.
— Али не справишься? – нахмурилась княгиня.
— Разговоры, — простонал тот. – Разговоры я заводить не силён.
— За это пусть душа не болит, — потеплела голосом хозяйка. – Встань-ка, подойди к окну.
Микула тяжело поднялся и, отдёрнув рогожку, выглянул во двор. Там, привалившись спинами к забору, сидели на земле двое. Первый — саженного роста, смеясь, что-то рассказывал второму – коротконогому верзиле.
— Присмотрись, — заговорила княгиня, — оба с тобой поедут. Который повыше, Добрыня из рязанских купцов. Родитель его к торговому делу приставил, да наш удалец враз папашины денежки пропил и в бега подался. Поколесил по светушку, погулял. Любого перепьёт-переговорит; в пляс пустится, никто не угонится; девок перепортил – не сосчитаешь. А тронешь, прирежет и глазом не моргнёт. Вот за последние подвиги его у нас порешить и хотели, да я отстояла. Решила, пусть ещё поживёт, глядишь, пригодится.
Микула хотел было что-то сказать, но смолчал.
— Другой, — продолжала княгиня, — мужицкий сын Илья из-под города Мурома. Родился калекой-безноженькой, по избе только ползать и мог. Как подрос, так матушка его в казан посадила. В нём он по селу и раскатывал – ладонями от земли отталкивался. Натерпелся, бедняга, колотушек от мальчишек соседских. Руки-то у паренька, как клещи – поймает, надвое разорвёт, да без ног за обидчиками не угонишься. На его счастье шёл как-то через село знахарь, напоил страдальца целебным зельем, враз и вылечил. Взял Илюшенька дубину, обошёл дворы соседские, побил-покалечил своих мучителей, а затем поклонился отцу с матерью и ушёл странствовать, силушку тешить. Принял его князь в дружину, да уж больно свиреп отрок. На всех волком смотрит, на каждое слово за палицу пудовую берётся. Один только пройдоха Добрыня с ним и якшается. Приручил, как пса цепного, да подле себя держит.
Микула одобрительно хмыкнул.
— Третьим возьмёшь Алёшу-послушника. Этот к ратному делу не пригоден, но лучшего толмача не сыскать. Все языки на белом свете разумеет, любую грамоту прочтёт. Может рану заговорить, а случится нужда и яд смертный изготовит. Проворен отрок, что твой хорёк. Кольнёт тихохонько отравленным шильцем в бок и душа из человека вон.
Княгиня встала, подошла к сундуку, стоящему у стены и вынула оттуда внушительных размеров кошель.
— Трать с умом, но не скупись. Помни, что вести твои дороже злата-серебра.
Микула хотел было ответить, но не нашёлся и лишь поясно поклонился.
***
Узнав, что его ждёт поход на дальнюю границу, а беззаботной жизни приходит конец, Добрыня собрался было утечь из города. Разумному человеку, рассуждал он, никак не место в голодной степи, где ни поесть досыта, ни вина попить. Того и гляди, кончишь свои дни с хазарской стрелой в спине.
— Подадимся, — соблазнял Добрыня Муромца, — в земли Новгородские. Наймёмся караваны торговые охранять, вот где раздолье-то. Пока купцы на ярмарке красный товар продают, ешь себе, пей или спи всласть.
— Скучно так-то, — гудел Илья.
— А, захочешь подраться, — подмигивал товарищ, — так полны леса разбойничков. Уж поверь, братец мой, в пути и мечом помашешь, и копьём поколешь.
Признаться, наш молодец не раз подумывал, не собрать ли самому весёлую лесную ватагу, но уж больно претило жить в лесной глуши, кормя клещей с комарами.
Заручившись согласием Муромца, Добрыня отправился к городским воротам, пошататься среди караульных и разведать, как бы половчее улизнуть ночью. Тут-то он и услышал, что в город прискакал старый воин Микула Бовович. Появился, да и схоронился неизвестно где. Нет его ни в палатах княжеских, ни на постоялом дворе.
— Видать, — перешёптывались стражники, — дело какое затевается. Микула просто так с печи не слезет, на коня не сядет.
— Не по наши ли души, — призадумался Добрыня, — старик заявился? Не с ним ли на границу завтра ехать?
Ещё сызмальства, живя в отеческом доме, Добрыня наслушался историй о славном богатыре Микуле. О том, как тот, во время похода на кривичей, выкрал из осаждённого города княжну, увёз в свой лагерь и под пыткой выведал, где прокопаны тайные ходы за крепостные стены. Рассказывали, что как-то раз, пируя в доме у византийского купца, Микула, проиграв хозяину в кости шапку золота, недолго думая, зарезал его, перебил слуг, да и был таков. Ни из одного набега не возвращался богатырь без доброй добычи. Не находил денег — забирал скот. Не было скота — угонял жителей в полон.
— Нет, — решил для себя Добрыня, — не с руки Микуле Бововичу на дальнюю заставу отправляться, что б там бедствовать, да от голода выть. Обождём-ка мы с Илюшей в бега пускаться, авось, не прогадаем.
Вернувшись, Добрыня лёг рядом с беззаботно храпевшим Муромцем и, решив положиться на судьбу, немедленно уснул.
***
На рассвете четверо всадников покинули город. Первым ехал, погружённый в невесёлые думы, Микула Бовович. Следом за ним неуклюже трясся, закинув за плечо громадную палицу, Илья. Не выспавшийся Алёша то и дело клонил голову и отчаянно зевал. Замыкал шествие ухмыляющийся Добрыня, время от времени тайком прикладывающийся к фляге.
