Жил в селе, что пряталось в лесах Шварцвальда, мельник со своей семьёй. Как-то раз, под самое Рождество сломалось что-то в мельничном механизме. В последний раз провернулись тяжёлые жернова и встали.
— Неужели мы на праздник останемся без брецель, штоллен и нежных пончиков с джемом? – разом возопили жители села.
— Ничего не поделаешь, — развёл руками мельник. – Завтра поеду за мастером в Мюнхен.
— Никаких мастеров и отсрочек, — грозно надвинулись на него люди. – Никто не сможет испортить нам светлое Рождество. Иди и мели!
Делать нечего. Простился мельник с семьёй, зашёл на мельницу и запустил жернова. Полдня, скрипя и стеная, крутились колёса, и сыпалась в мешки мука. А, к вечеру, не стало мельника. Раздавил его стопудовый жернов.
— Пусть вдова идёт молоть, — зашумела толпа. – Мы на всё пойдём, но не останемся без муки к Рождеству!
Заплакала мельничиха, расцеловала сынишку и шагнула в дверь мельницы.
Часа не прошло, как горы и леса Шварцвальда огласил предсмертный вопль вдовы.
— Гоните туда мальчишку! – сурово сдвинув брови, распорядился староста. – Помогай пареньку Господь.
Выволокли люди сына мельника из дома и погнали к мельнице. Но, не прошли и полпути, как раздался топот копыт и всадник на чёрном жеребце врезался в толпу.
— Отпустите ребёнка! – рявкнул наездник. – Я Дубровский!
Обомлели крестьяне. На незнакомце шуба бобровая, шапка соболья, а за широкий пояс два пистолета заткнуты. За плечами ружьё, а на боку сабля в серебряных ножнах. Сразу видно, такой шутки шутить не станет.
— Низко кланяемся Вам, герр Дубровский, — осторожно вышел вперёд староста. – Горе у нас приключилось.
Выслушал гость старосту. Спешился, шубу бесценную в снег сбросил и скрылся на мельнице. Вмиг загрохотали жернова, посыпалась в мешки мука. Всю ночь молол незнакомец, а, как зерно закончилось, вышел во двор. Ни слова не говоря вскочил на коня, посадил рядом сына мельника. Затем поджёг мельницу и ускакал прочь. Будто и не было его.