Это было сто лет назад. Я учился в пятом или шестом классе и был пионером. Может быть, не самым лучшим, но достаточно качественным, если такое слово здесь применимо. Носил красный галстук и верил, что учась на «хорошо» и «отлично», выполняю свой долг перед Родиной. Мечтал о подвигах и жалел, что нет войны, на которой можно было бы прославиться. Поэтому, когда наша вожатая объявила, что класс берёт шефство над ветераном Великой Отечественной, я немедленно записался в добровольцы. Впрочем, согласия никто и не требовал, а нас просто разбили на тройки, которые должны были по очереди навещать фронтовика.
И вот в один прекрасный день я с двумя одноклассниками, Оленем и Тарасом (клички — производные от фамилий) вылезал из троллейбуса напротив пятиэтажки нашего подшефного.
— Не люблю я этих старух, — Тарас мрачно сплюнул.
— Причём тут старухи? – не понял я.
— А к кому мы идём-то? – засмеялся Олень. – К бабке-ветеранше.
— Ну и что же, — я нисколько не был огорчён. – Может быть, она лётчица. Или снайпер. Или разведчица.
— Увидим сейчас, — Тарас развернул бумажку с адресом и направился к нужному подъезду.
Дверь нам открыла высокая старуха в чёрной строгой юбке и мужском, чёрном же пиджаке.
— Пионеры? – строго спросила она. – Уже четверть часа вас дожидаюсь.
— Нам когда сказали, тогда и приехали, — вроде как извинился Олень, и мы прошли в квартиру.
Единственная комната выглядела бедно и как-то сурово. Крашеные бурой краской досчатые полы, такого же цвета табуретки и стол, тюлевые занавески, металлическая кровать, застеленная серым покрывалом, обшарпанный сервант с набором хрусталя и фарфоровыми фигурками. На стене висела репродукция «Демона» Врубеля, застекленная рама с множеством старых фотографий и отрывной календарь.
Старуха подошла к столу, раскрыла ученическую тетрадь.
— Из какого класса? Как фамилии?
Мы ответили.
Она внесла нас в список и записала время, поглядев на часы.
— Так и быть, отмечу, что вовремя пришли.
Мы стояли у стены и смотрели на её спину.
— Теперь так, — старуха повернулась на табурете и уставилась на Тараса. – Ты пойдёшь в магазин. Вот список и деньги. Знаешь, где магазин?
Тарас кивнул и, подмигнув нам, вышел.
— Картошку чистить умеешь? – она уже обращалась к Оленю.
— А чего там уметь-то? – буркнул Олень. Скорее всего, он надеялся свалить вместе с Тарасом за покупками.
— Ступай на кухню, — приказала ветеран. – Две кастрюли начистишь.
Затем, не замечая меня, старуха ушла в ванную, где принялась громыхать какими-то тазами. Вышла она с цинковым ведром и куском мешковины.
— Когда будешь мыть, — строго сказала она, кивнув на полы, — тряпку чаще отжимай. И воду меняй.
Всё шло как-то неправильно. Я, по-честному, рассчитывал, что нас угостят чаем, и мы будем рассматривать фронтовые фотографии, слушая рассказы о войне и боевых товарищах. Ну, может быть, полили бы цветы или протёрли пыль. Починили лампу со старинным плафоном или помогли расставить книги на полках…
Полы я вымыл и пошёл на кухню докладывать старухе.
— Дома тоже так моешь? – скривилась она. – Ещё раз давай.
Я сменил воду, встал на четвереньки и опять взялся за тряпку. Тем временем, вернулся Тарас и, наградив меня дружеским пинком, шмыгнул на кухню, где бабка учила Оленя, как правильно срезать кожуру с картошки.
— А где сдача? – послышался старухин голос. – Тут не всё.
Минут десять до меня доносилось, — «Батон за пятнадцать», «двести пятьдесят грамм», «две пачки», «да вот они макароны», «а, сколько, по-вашему?».
Я снова вымыл пол, отнёс ведро с тряпкой в ванную и сел на табурет. На кухню идти не хотелось. Наконец появилась бабка. За ней шёл красный от злости Тарас и унылый Олень.
Она опять села стол спиной к нам и принялась что-то отмечать в своей тетради.
— Ставлю вам по «тройке», помощнички, — недовольно сказала старуха. – Присылают кого ни попадя.
Тарас на цыпочках подошёл к бабке и сделал вид, что бьёт её табуретом по голове. Чтобы не засмеяться, я зажал рот ладонью и отвернулся…
— Хрен я ещё сюда поеду, — сказал Олень, когда мы вышли из подъезда.
— ГИДРА старая, — Тарас погрозил окнам старухи кулаком.
— Ага, ГИДРА, — согласился я.
