— Вот ты, объясни мне, Данилыч, — Пётр взял из миски солёный огурец, помял и бросил обратно, — как мне с детьми дворянскими поступать? Отправляешь их, недорослей в Европу. Деньги, чины по возвращению сулишь. – Царь невесело усмехнулся. – Одного требую, учитесь там, сукины сыны, дабы Отечеству затем пользу принесть. Уедут, молодцы. Глядишь, а через полгода все тайком вернулись.
— Галопом по Европам, — Меньшиков согласно покивал.
— Что?
— Так они, мин херц, промеж себя, говорят, — Данилыч ехидно улыбнулся.
— Но почему? – Пётр уставился круглыми глазами на Меньшикова. – Ведь те же немцы с голландцами сущий парадиз на земле строят. Чистота, ночью улицы освещены, на дорогах никто не озорничает, люди приветливы, науки знают, над копейкой не трясутся, а в дело пускают.
— Истинно говоришь, мин херц, — согласно затряс головой Меньшиков. – Настоящий плезир, не то, что у нас.
Меньшиков налил чарку и продолжил, — Вот, только вино у них кислое. Квасу днём с огнём не сыщешь. И капусту не квасят. Вместо баньки, в кадушках моются. Дома зимой не топят, в колпаках спят. На улице пхнёшь кого, так он сразу в магистрат бежит жаловаться. Девки, первым делом не на кавалера, а на его кошель пялятся. А если пожрать захочешь…
— Ты, что мелешь, дурак! – Пётр хватил кулаком по столу.
— Да я что ж? – струхнул Меньшиков. – То и говорю. Варвары мы, мин херц. Как Бог свят, варвары.
