Дневник Анны Аллендорф

2-я неделя великого поста.
27 февраля 1900 г. Воскресенье.

Сегодня Женино рожденье и последний день гулянья, завтра опять в институт. Мне туда и хочется и нет, сама не знаю как. Утром принесли от Кемарского* 2 торта: один миндальный, который заказала мама**, а другой в виде калача, вероятно от Карповых. Еще. Пока Женя не встал, мы с Леной пошли гулять; погода, по-моему, сегодня очень хорошая. Мы никого не встретили. К часу пришли Ермоловы и Миша Архангельский и принесли конфект и пресс-папье в виде собаки. Мне сначала было как-то скучно и по очень глупой причине: не с того, не с сего, мне вдруг показалось, что на меня, даже мама, совсем не обращает внимания сегодня. И мне стало грустно, но потом всё это прошло. В сумерки мы сидели все вместе в нашей комнате и болтали. Наконец. Зажгли лампу, но только мы уселись читать, как звонок. Это был Серёжа Карпов***, который днём приехать не мог, потому что они все уехали на дачу. Он привёз из своей оранжереи букет цветов для Жени. После чая он уехал.
Я призналась, что ещё не учила немецкого к понедельнику и зря сказала маме, но мама, конечно не рассердилась. Я много думала о Шнакенбурге.

*Кемарским принадлежало несколько домов в самом центре Нижнего Новгорода. В1840 году кондитер Кемарский открыл свою кофейню
**Мама — Эмилия Александровна Локенберг
***Скорее всего, из семьи купцов 2-й гильдии Карповых

28 февраля 1900 г. Понедельник.
Какая тоска, надо идти в институт, а мне страшно не хочется. Я встала в 7 часов, что бы до ухода в институт написать в дневник. За 1 уроком, русским, А. А. сказал, что на вечере стихи будет говорить Коновалова. Я ей немного завидую. У нас в институте небывалое чудо: m-lle Ingorne (?) не пришла по болезни, а она, вот сколько времени я не учусь, никогда не пропускала. За арифметикой у нас сидела начальница. Меня теперь очень радует то, что Л. Б. всё со мной, а не с Н. М., которая вечно с Л. Ш. Мы с Лелькой вели очень интересные разговоры про наши книги и про масленицу. Когда мы, т. е. Надя и Нина Крыловы и я, шли домой, то встретили О. П. Е. За обедом у нас был Серёжа Карпов. После обеда мы пошли с Леной погулять, но никого не встретили. У нас был Бударин.

29 февраля 1900 г. Вторник.
Не особенно счастливый день для меня. За большой переменой Н. М. сказала мне: «Аня, уйди на минутку. Мне надо сказать кое-что Лёле П.». Я хотела остаться, но Лёля П. сказала: «Нет, Аня, уйди». Это меня страшно обидело и я. Не говоря ни слова, убежала в класс. Мне страшно хотелось плакать, но я сдерживалась. Л. П. просила у меня прощения и, вообще, всеми силами уверяла, что любит меня гораздо больше Наташи М. Таким образом я успокоилась, но меня ждало ещё другое испытание. За историей О. П. спросил меня на один вопрос. Я начала отвечать, но, вероятно, не так, потому что он вызвал С., а мне не сказал ни слова, и мне пришлось сесть. Я села и должна была до крови закусить губу, чтобы не заплакать. Мне было так грустно, так грустно. В 1-й раз я ему не ответила. Я уже не могла слушать, а слёзы против воли текли по щекам. Как только он отвёртывался, я вытирала свои слёзы, но мне всё-таки кажется, что он заметил, что я плакала, и, наверное, считает меня теперь за дуру. Он не спросил меня больше ни на один вопрос, и думал, что я не учила уроки. Мне бы надо было поступить совершенно иначе, ведь я могла ответить на все вопросы, которые он предлагал другим. Я бы должна была всё время поднимать руку, что бы он видел, что я знаю урок, но я этого не могла. Мне казалось, что, как только я заговорю, я заплачу. После урока я скорей убежала с Лелькой подальше, что бы никто не видал, и плакала долго и горько. Лёлька утешала меня, как умела, но я стояла на своём, что он меня ненавидит. Мне было так неприятно всё это, что я хотела пойти к нему (т. е. не на дом, а тут где-нибудь в институте) и сказать ему, что бы он не думал, что я не учила урока, а, что я просто смутилась и не могла ничего сказать. Но мне не пришлось больше увидать его в этот день и, значит, теперь до пятницы он будет обо мне плохого мнения. Да, ничего не поделаешь. Весь день дома я всё думала об этом, и мне было очень грустно. После обеда мы ходили с Леной гулять и встретили много знакомых. Вечером учили уроки.

Март.
1 марта 1900 г. Среда.
Мы сегодня не пошли в институт, что бы идти в церковь. Вернувшись из церкви, мы позавтракали, а потом отправились гулять, но никого не встретили. После обеда мы ещё немного погуляли, а. затем, засели за уроки. Женя пошёл к Шнакенбургу и очень долго не приходил. Меня это очень беспокоило, но, наконец, он пришёл и рассказал, что Шнакенбург играет на кларнете. В 9 ½ часов я легла спать. Погода тёплая. Только очень ветрено. Я много думала о О. П. Е.

2 марта. 1900 г. Четверг.
Встала я сегодня очень рано, ещё не было 7 часов, и принялась писать дневник. Меня сегодня, наверное, спросят из русского и из географии. Я боюсь. Только бы мне хоть мельком увидеть О. П. Е. Мне надо с ним поговорить, но не хватает на это смелости, а то он ещё, пожалуй, меня за дуру сочтёт. Я бы желала, что бы он сам как-нибудь заговорил об этом. Конечно это глупости, с чего он вдруг заговорит со мною? Но, всё-таки, мне этого хочется. Завтра у нас история, я вызубрю назубок, пусть он меня тогда спрашивает. Я буду всё время поднимать руку, что бы он видел, что я хорошо знаю урок.
У нас было русское изложение. Я совершенно не знаю, как я написала, уж очень длинное изложение. За большой переменой Л. П., Н. М. и я бегали, как сумасшедшие и было очень весело. За немецким писали экстемпораль (???). После географии мы пошли домой Н. М., Н. К. и я, а за нами шёл О. П., а мы, вместо того, что бы свернуть, где всегда свёртываем, пошли всё прямо и прямо, куда он шёл.. Я теперь очень раскаиваюсь в своём поступке, потому что он Бог знает, что будет обо мне думать. Эта мысль мучила меня весь день. Вечером мама играла на рояле.

3 марта. 1900 г. Пятница.
Меня не из чего не спрашивали. За историей я всё время сидел как на иголках. Мне было совестно посмотреть ему прямо в глаза. Я всё время поднимала руку, что бы он видел, что я хорошо знаю урок. Он меня спросил на один вопрос, и я ему верно ответила. Это придало мне бодрости и, даже, может быть, он меня вовсе не так ненавидит, как я думаю. После истории был немецкий, и меня спрашивали.
После обеда мы с Леной погуляли, а, затем, учили уроки. Я страшно боюсь завтра естественной истории: в среду я не была и не слышала, что там рассказывали. Завтра нам ещё принесут русское изложение, и я тоже написала не особенно хорошо. Вечером мама играла на рояле.

4 марта. 1900 г. Суббота.
Меня спрашивала Н. Ник. Соловьёва из французского. Не знаю уже сколько она мне поставит. Домой пошло нас очень много, и мы шли по каким-то малознакомым улицам. Нам было очень весело. Но Лёлька взяла у меня мой платок, потому, что мне было очень жарко, да и забыла отдать, а я низкая, презренная тварь не сказала моей милой, дорогой маме правду, а сказала, что оставила его в институте. Я весь день себе испортила таким образом. Мне было так неприятно, что я соврала маме, которая думает, что я никогда не вру. Зачем? Зачем?
Вечером была Лиза Т. и мы провели с ней время довольно приятно.

3-я неделя Великого поста.
5 марта 1900 г. Воскресенье.
Я всё беспокоилась о моём платке, потому, что врать мне не хотелось. Мы были в церкви. После обеда мама отправила меня одну к Т. По дороге я зашла к Пискуновым за платком. Я вошла к ним. Живут они очень бедно. Я была в маленькой душной каморке, где стояли две кровати: Лёлина и её сестры. Я, взяв платок, пошла к Т. Там мы поиграли, погуляли, а в 6 ½ ч. Лиза пошла в институт, а мы с мамой домой. Я очень завидовала Лене и Лизе. Они пошли на литературный вечер, а я, которой так хотелось, не пошла. Вечером у нас были Ермоловы. Лена пришла из института и начала рассказывать, что там было. Она, между прочим, что, когда я шла к Т., О. П. меня видели сказал: «Вон, Аллендорф идёт». Не знаю почему, но это очень обрадовало: мне показалось, что он на меня не сердится.

6 марта 1900 г. Понедельник.
Меня спрашивали из русского стихи «Кабинет Евгения Онегина». Больше не из чего не спрашивали. За танцами Н. Михельсон, Л. Шамонина и я учили историю, но ничего не выучили, потому, что все смеялись. После обеда мы с Леной немного погуляли, а потом засели за уроки. Вечер мы провели очень приятно: Женя рассказывал про своих учителей и так смешно. Да, я забыла ещё сказать, что П. Смирнова дала мне маленькую карточку О. П., где он, правда, очень безобразен, но всё-таки я была страшно рада! Женя принёс из Реального карточку Шнакенбурга*. Ах! Как он хорош! Женя сказал мне, что он рассказал Шнакенбургу, что он моя симпатия и, хотя мне было очень неловко, но я всё-таки была рада.

*«…Инженер Александров в компании с начальником нижегородского отделения Казанского округа министерства путей сообщения Шнакенбургом и с шестью, привлеченными к делу, подрядчиками в течение трех лет (1893-1895) «сооружал» для себя и других тысячные капиталы, представляя в казну счета, ведомости, акты освидетельствования и проч. на никогда не существовавшие работы и поставки.
Результат: Александрову — один год крепости; Шнакенбургу — строгий выговор (не приведенный в исполнение за силой манифеста 1896 г.!)»
В.И.Ленин ПСС т.05. ВНУТРЕННЕЕ ОБОЗРЕНИЕ
Написано в октябре 1901 г.
Впервые напечатано в декабре 1901 г. в журнале «Заря» № 2-3

7 марта 1900 г. Вторник.
Прихожу в институт и, о ужас, Лёлька П. не пришла, так, что мне не с кем сидеть. За первым уроком я сидела с Тепловой, но, всё-таки, это не особенно приятное соседство, и, поэтому, мне хотелось за историей сидеть не с ней, а с кем-нибудь другим. Я уломала Сосонко сесть со мной на последнюю парту. О. П. меня сегодня ни на один вопрос не спрашивал, но зато, спрашивал Михельсон. Он, вообще, на ней помешался, и, вместо того, что бы сказать «Спартака победили», сказал «Михельсон победили». Я ей немножечко завидую. Лёлька П. прислала мне в институт письмо с просьбой написать ей уроки и, вообще, все происшествия, случившиеся у нас. Я ей ответила, но не отослала и теперь мучаюсь, что она будет ждать и подумает, что я не захотела ей написать. Меня спрашивали из немецкого – 12*. После обеда мы с мамой были у портнихи, потом была у нас О. К. Русецкая, а вечером В. П. Булатов

* Оценка по 12-балльной системе.

8 марта 1900 г. Среда.
Я сегодня боялась почти всех уроков, но, к счастью, меня совсем не спрашивали. Только одна неприятность, а именно: в пятницу письменная по арифметике, а к пятнице и без того много уроков и, потом, я очень боюсь письменной. Идя домой, я встретила О. П. После обеда мы погуляли, потом учились, а вечером мама с Леной играли в 4 руки. Погода сегодня чудная, в тени 4 тепла, а уже про солнце и говорить нечего. Я гуляла в драповой кофточке.

9 марта 1900 г. Четверг.
Весна! Весна! Жаворонки прилетели: ах, как хорошо. Я пошла пешком в институт и просто наслаждалась, такая чудная погода! Нам принесли русское изложение. Мне 11, а Лельке 10. Она недовольна. За большой переменой мы с Н. Михельсон просто сходили с ума. Мы непременно хотели встретить внизу О. П., он должен был в это время придти. Мы спросились у А. И. и сбежали вниз, но его нет и нет. Мы решили подождать, но всё-таки неловко перед Николаем швейцаром, потому что он мог догадаться, что мы кого-нибудь ждём. Вот Наташа бросает что-то об пол и говорит мне громко, что бы Николай слышал: «Аня! Я потеряла деньги». И начинает искать, но я не могу уже дальше удерживаться и хохочу, хохочу, как безумная, а Наташа, глядя на меня, тоже покатывается. А, О. П. всё нет и нет. Нам больше дожидаться в передней нельзя, так как это было бы слишком заметно, и мы летим наверх. Только что мы подошли к окну нашего класса, как видим, он идёт. Ну, думаем, будь, что будет и бежим вниз без позволения. Влетаем, как сумасшедшие в переднюю, его там ещё нет, мы прячемся за печку и за вешалки. Вдруг он входит. Мы посмотрели друг на друга и начали хохотать ужасно. Я уж если начну хохотать, то не могу хохотать тихо, а непременно громко и раскатисто. И тут тогда я уткнулась головой в чью-то шубу и смеюсь, смеюсь. Как только он ушёл из передней, мы бросились бежать наверх. Мне было всё-таки очень неловко. Меня спрашивали из географии – 12.
После уроков мы с Наташей решили дождаться О. П., что бы идти с ним вместе. В ожидании его, Наташа схватила на дворе какую-то кошку и начала с ней играть. Вдруг идёт А. Л. Р. и говорит: «Что за чумазая кошка!». Мы расхохотались.
— Ваш портрет, — тихо сказала Наташа, но он, всё-таки мог услышать.
Потом мы шли с О. П. вплоть до семинарии, но, зато, потом страшно раскаивались. Какого он теперь о нас мнения, интересно.
После обеда погуляли, а потом учили уроки, я занималась арифметикой, но у меня ничего не выходит, и я страшно-страшно боюсь завтра письменной. Я уверена, что ничего не сделаю.

10 марта 1900 г. Пятница.
У нас письменная по арифметике и я очень боюсь, очень боюсь. Когда мы ехали в институт, то встретили О. П. Е. с женой. Письменная у нас была лёгкая, но всё-таки последний пример я сделала неверно и мне так досадно, что просто страх, потому что глупейшая ошибка и я её нашла, когда надо было подавать тетради. За историей он меня ни на один вопрос не спрашивал, так досадно! Нам принесли немецкий экстемпораль и мне – 10. Мне так совестно! Ещё перед обедом мы погуляли, а после обеда учили уроки до вечера. Я узнала не совсем приятную новость, а, именно, экзамен Закона Божьего у нас на 6-й неделе. Уж не знаю, когда буду готовиться.

11 марта 1900 г. Суббота.
Сегодня пришла m-lle Ingorne, но она ещё совсем больна и на неё как-то жаль смотреть. У нас не было географии, и мы писали французское экстемпораль. Наташа М. плакала, потому что m-lle больна и всё время была очень скучная. Мы пошли домой Лёлька П., Лена Ш., Наташа М. и я. Лёлька очень скоро нас оставила, потому, что живёт близко от института, а мы 3 пошли дальше, но было очень скучно. Мы встретили Шнакенбурга.
Вечером Лена была у Елеонских, а я у Тилинг и мы провели время очень приятно.
Я представляюсь, что мне очень жалко, что Лёля больна. Я заключаю это из того, что она всё время зябла, хваталась за голову и, наконец, сказала, что у неё болит горло. А, вдруг, у неё дифтерит. Я бы желала, что бы я беспокоилась, но на самом деле ничего подобного нет, потому что я гадкая, гадкая девчонка.

12 марта 1900 г. Воскресенье.
Утром были в церкви. Когда мы шли из церкви, то на другой стороне шли Тилинг, и мама сказала, что бы я пошла и пригласила Лизу ко мне. Но мне не хотелось, потому что там были Овен (???), но Тилинг сами подошли к нам и мама сказала, что я ужасно неподступная и, что она терпеть не может. Мне было это ужасно неприятно. С Лизой было очень скучно. Вечером у нас были Оля Елеонская, и меня пригласила к себе. Я была так рада, что сначала расплакалась, а потом захохотала, как безумная. Я теперь всё мечтаю об этом.

13 марта 1900 г. Понедельник.
Письменный А. П. так и не принесла. Вообще, меня сегодня не из чего не спрашивали. Придя домой, нам вымыли голову, а вечером мы пошли в баню. Я чувствую себя очень скверно: мне холодно, аппетита нет и, потом, я страшно устала. К этому присоединилась ещё лёгкая зубная боль, но, впрочем, на неё я не обращаю внимания, потому, что к завтрому она, наверное, пройдёт. Я ничего об этом не сказала маме, потому, что она сама очень устала, и мне не хотелось её беспокоить. Когда я легла в постель, зуб заболел сильнее, но я закуталась в одеяло и постаралась скорее уснуть, что мне и удалось.

14 марта 1900 г. Вторник.
M-lle Ingorne опять не пришла и мы занимались с Н. Н. Соловьёвой. За историей сегодня было очень хорошо: он меня спросил на 3 вопроса. За немецким, А. К. на меня разозлилась, потому, что я не приготовила примеров. После обеда мы гуляли, а вечером у нас был В. П. Булатов. Я забыла сказать, что мне из геометрии 12, а из русского 11.

15 марта 1900 г. Среда.
В институте мне сегодня не здоровилось и я поэтому не завтракала. Мама очень испугалась и прислала за мной Машу. Для меня ужасное мучение (что, конечно, очень глупо), когда за мной присылают. При этом страдает моё самолюбие. Вечером учила уроки.

Я тут несколько времени не писала, потому, что была больна. У меня была очень сильная жара, но теперь я опять думаю приняться аккуратно вести дневник.

31 марта 1900 г. Пятница.
Кроме уроков у нас сегодня экзамен по Закону Божьему, которого я не особенно боюсь. Первый урок у нас был арифметика и мы с Маней Сосонко, у которой тоже экзамен, отказались от этого урока, и пошли учить Закон Божий, но ничего не учили, а всё время разговаривали. Было очень, очень хорошо! За вторым уроком у нас был экзамен. М. Сосонко так боялась, что расплакалась, но потом успокоилась и отвечала хорошо. Я совсем не боялась и отвечала спокойно и хорошо. Когда я вышла из приёмной, я не знала куда мне идти и решила не ходить в класс, а остаться с теми, которые зубрили к экзамену. Мы очень весело провели время: болтали глупости, хохотали. Потом Лена держала экзамен, ей 12 и мне тоже. Третий урок у нас был история, последний урок в этой четверти, а я ещё была не спрошена. Когда О. П. вошёл, мы стали просить его почитать нам что-нибудь, но он сказал: «Я не могу этого, так, как ещё Аллендорф не спрошена» и стал меня спрашивать. Я немного ответила из урока, но потом он стал меня спрашивать на вопросы, то, что он рассказывал в начале года и я почти ничего не знала. Больше он меня ничего не спросил и сказал: «Довольно с Вас». Я села и заплакала. Л. Михайлова сидела со мной и старалась меня утешить, но я всё плакала. Я делала так, что бы О. П. не заметил, что я плачу и, когда он отворачивался. Вытирала слёзы, но он всё-таки увидел это. Когда он вышел из класса, все подбежали к журналу и закричали: «Тебе 12». Я была ошеломлена. И потом, вдруг, заплакала, сама не знай почему, потому ли, что он мне прибавил.

НОВАЯ ТЕТРАДЬ.

15 июня 1901 года. Пятница.
Утром ходили с Леной на откос. Жара была страшная. Мы там сидели на траве под деревьями, и было очень хорошо. За обедом мы получили почту. Эря (???) пишет, что у Жени какая-то боль в пояснице и кровохаркание, хотя доктор уверяет, что это не от лёгких. Это нас очень взволновало, значит ему опять хуже. Лена заговорила со мной на эту тему и сказала, что это очень плохо. Я начала уверять, что это ничего, только невралгия. Этими словами я хотела только себя утешить, потому что на самом деле это меня беспокоит не меньше, чем её. Только она говорит об этом, а я всегда скрываю и боюсь об этом говорить. Кончилось тем, что мы чуть не поссорились, и Лена сказала, что со мной ни о чём нельзя говорить. Это меня огорчило. Кроме того захворала мама. У неё сильный жар. По-моему нет ничего хуже, когда больна мама. Мне было ужасно грустно на душе, я плакала, и целый день было ужасно тоскливо. Погода была такая чудная, мне хотелось наслаждаться всем, но не могла, потому что мысли не давали мне покоя. Вечером у нас были Миша Ермолов и Ник. Викт. Шверин*.

*Шверин Николай Викторович (3.07.1872) Окончил Московский университет, работал в Нижнем Новгороде в земстве.

16 июня 1901 г. Суббота.
У мамы утром было 37, и она была бодрее, что меня очень обрадовало. Мы писали письма, потом читали Чехова рассказы. Получили письмо от Эри: Жене не лучше, не хуже.
У мамы жара больше нет. Я очень рада и, если бы не Женя, я была бы очень счастлива. После обеда мы ходили гулять. Погода была восхитительная, совсем не жарко и так как-то хорошо пахло липами. Мы заходили к Б., но они уехали на пароходе. Мы прошли по откосу в Мининский садик и потом домой. Собирается гроза, кругом чёрные тучи. Вдруг поднялся страшный ветер и разогнал облака, но ненадолго. Появилась новая туча, и пошёл дождь. Было так хорошо и свежо. Мы взяли с ленной зонты, калоши и пошли гулять на двор. Спать легли часов в 11. Даже позднее. Мама спросила, согласны бы мы были поехать одни с Леной на Миссури до Астрахани, и, что она бы нас отпустила. Но мы не согласились, по-моему, ужасно соскучишься.

17 июня 1901 г. Воскресенье.
Утром ходили с Леной в церковь. К обеду пришёл Тилинг, и мама говорила, что её очень беспокоит Женя, тогда и мне сделалось грустно. После обеда ходили гулять, и я купила карамели у Кемарского, а потом раскаивалась, потому что сказать маме мне это не хочется, а скрывать тем более.
Ура! Ура! Ура! Как я рада! Эря пишет, что специалист по болезням лёгких сказал, что у Жени просто невралгия, а кровь из носовой области. Мама тоже очень рада.
Меня единственное немного беспокоит, что у меня флюс, да, впрочем, это пустяки. Уж больно я рада, что Женино положение неопасно. Ура!!!
Между прочим, я написала письмо Саше.
Мама предложила нам вместе читать от завтрака до обеда. Я ужасно рада, по утрам мы будем гулять, потом читать вместе, а после обеда будем что-нибудь делать. Всё это меня очень радовало, и мне было очень, очень весело. Вечером Матрёна сообщила нам, что она с Николаем посадила курицу на яйца и что один цыплёнок уже вышел. Ещё радость. Я так давно желала иметь клушку. Этого цыплёнка взяли от матери, прикрыли ватой и посадили в горшок. Вечером мы сидели на балконе часов до 11.

18 июня 1901 г. Понедельник.
Утром ходили с Леной на откос; сидели там и читали, а потом погуляли ещё немножко внизу и к завтраку вернулись домой. Нас застал небольшой дождик. После завтрака читали с мамой, но недолго, а потом пошли в кухню: мама стала варить варенье, Лена ей помогала, а я всё время возилась с цыплёнком, а потом пошли с Николаем в дровяник, где гнездо курицы и вынули из-под матери ещё 3-х цыплят. Ещё совсем маленьких. К обеду пришёл А. Н. Кейзер и пригласил нас ехать с ним в Пустынь* в пятницу в 7 ч. утра. Я очень рада. После обеда мы пошли к А. Н. К. в сад и играли там с детьми его квартирантов, очень милыми ребятками, особенно одна девочка, одетая мальчиком. Пили там клюквенный квас. Вечером у нас был Миша Ермолов. Да, я забыла ещё написать, что скончался Н. Н. Колачевский.

*Свято-Успенского мужского монастыря Саровская пустынь

19 июня 1901 г. Вторник.
Утром мы с Леной гуляли и самым неожиданным образом с реалистом Леманом: он меня остановил и спросил Аллендорф ли я. И когда я ответила утвердительно, сообщил, что хочет плыть в Петербург и оттуда заехать к Жене и просил сказать ему адрес последнего. Я сказала, а он предложил передать ему что-нибудь, но я просила ему только кланяться. Потом Лена бросилась его догонять со мной, и мы ещё спросили, когда он едет, что бы всё это передать маме. Реалист предложил ещё сегодня зайти к нам, что бы мы могли, если нужно, передать посылку для Жени. Домой мы пришли только к завтраку, после которого мама нам стала читать, а мы работали. Леман, согласно своему обещанию, пришёл, но посылки ему никакой не дали, а мама только поговорила с ним. К обеду пришёл А. Н. Кейзер и рассказывал про Колю и Шуру Колачевского, что они совсем больны. Шуру всё время тошнит и когда он шёл с ними по улице, то Шура вдруг заявил, что посидит немножко, потому. Что идти дальше не может. Бедный мальчик! За обедом мамы не было, она ушла к доктору. Что-то он ей скажет? Меня это немного беспокоит. Пока мамы не было, я хотела сослужить ей службу, а именно, привязать резеду, которая не держалась прямо, к палочке. Принялась я за это, но как-то нечаянно потянула её и вырвала с корнем из земли. Я ужасно испугалась, что делать? Мама очень огорчится, если узнает. Сначала я хотела воткнуть в землю и сделать это вообще незаметно, но потом решила просто сказать маме, когда она придёт домой. Так я и сделала. Мама совсем не рассердилась и только посоветовала воткнуть корень поглубже в землю. Зененко* прописал маме липу и больше ничего, но жар у мамы всё ещё есть 37,8. Это меня очень беспокоит. Про Женю Семён Ник. сказал, что его боли очень естественны, так как он ведёт теперь такой спокойный образ жизни, отчего у него и сделался застой крови. Мама теперь совсем не беспокоится. Вечером мы сидели на балконе и болтали разные разности.

*Зененко Семён Михайлович – врач. Избирался гласным городской Думы и ведал санитарным состоянием Нижнего. Жил на Б. Печерской.

20 июня 1901 г. Среда.
Утром опять гуляли, и нас застал дождик. Возвращаемся домой и кого мы видим у нас на балконе? Дядю Костю. Оказывается он едет кататься по Волге, но только завтра, а сегодняшний день он остаётся у нас. Он привёз нам 2 коробки конфект. Он предложил на обратном пути взять Лену с собой в Москву, а оттуда на свою дачу. Я думаю, что Лену ни за что не отпустят. После завтрака ходили с папой и дядей Костей гулять, и нас застал страшно сильный дождь. Перед обедом опять подняли вопрос о Ленином отъезде в Москву и уже совершенно серьёзно. Мне мама предлагает поехать на это время в Пустынь к Кейзеру, но я расплакалась, потому что ведь тут моё рождение приходится и, вдруг, даже Лена уедет. Мне предложили праздновать в четверг, но, по-моему, это уже совсем не то и всё моё удовольствие будет испорчено.

22 июля 1901 г. Воскресенье
Сегодня служба на кладбище. Погода прелестная, так что было хорошо. Когда кончилось, мы пошли поздоровались с пасторшей и спросили, можно ли прийти к ним после обеда, они, конечно, согласились. Идём дальше, видим одну барышню, которая продаёт книги на вокзале, и она нам сообщает, что дядя приехал; мы, конечно, побежали скорее домой и застали его там. Он привёз мне прехорошенькую линейку, коробочку для перьев, ножик, карандаши и носовые платки от дяди Ади, мне эти вещи очень нравятся. До обеда время прошло в разговорах и рассказах, а после обеда дядя и папа* пошли отдохнуть, а мы принялись за наши обыкновенные дела. Вечером ходили на откос.
* Александр Александрович Аллендорф

24 июля 1901 г. Вторник.
Утром сделали очень большую прогулку с Леной. Жара нестерпимая. У нас за завтраком был Ал. Ник. и Тилинг. После завтрака я ходила в библиотеку и взяла «Жена бургомистра» Эберса. Мы с Леной заперлись в её комнате. Вдруг, звонок. Оказывается это молодые Щёчкины и Галина Петровна, которая позвала нас ехать с ней в Павлово. Мне бы очень хотелось, но нельзя из-за дяди. Когда они ушли, мы опять отправились в Ленину комнату, читали и болтали там. Дядя предлагает ехать на ярмарку, я страшно рада. Только бы посвежело, а то эта жара не особенно приятна. В тени +26.
Часов в 7 мы поехали на ярмарку на электричке (наверное, трамвай) первый раз по Полевой улице. На ярмарке было очень интересно ходить. В главном доме играла музыка. Потом дядя угостил нас сливочным мороженым и ягодным квасом. Мы ещё походили немного по главному дому, по Бразильскому Пассажу и часов в 10 вернулись домой. Мне было жалко, что не купили пряников. Пока нас не было, приходила Ольга Петровна Карпова и молодая Шеффер. Мне всё-таки жалко, что они нас не застали.

25 июля 1901 г. Среда.
Мама была у Ольги Петровны и она нас приглашала к ним. Мы, наверное, поедем в субботу. После завтрака нас с Леной позвал Ал. Ник. Кейзер к себе есть мороженое, мы, конечно, не отказались. Было довольно-таки скучно и только приятно есть мороженое. Тени у него в саду очень мало и мы совсем изжарились.
После обеда мы опять валялись и чуть не поссорились. Дело в том, что Лена сказала, что у Карповых она мне не будет позволять рано вставать. Это меня разозлило, но Лена первая помирилась.
Пошли было в сад, да там воздух отвратителен, так, что гулять неприятно. По правде сказать, мне очень хочется переехать на другую квартиру, на хорошую улицу, а то, тут я очень боюсь по вечерам пожаров. Кроме того, мне хотелось бы квартиру с хорошим садом, да только мы всё равно не переедем, потому что контракт (???).
От Лёли Пискуновой нет и нет писем, это меня очень огорчает; хочу ей завтра опять написать.
Наши собираются на кладбище; не могу сказать, что бы мне туда хотелось, лучше бы куда в другое место.
Ходили на кладбище, а оттуда зашли к Мише Ермолову. У него болят ноги, и поэтому он к нам не ходит, он их сжёг на солнце.
Вечером у меня было отвратительное настроение: меня всё раздражало, и я всё чего-то боялась, а, главное, пожаров.
Да, мы сегодня получили открытку от Жени, он пишет, что здоров. Слава Богу!

26 июля 1901 г. Четверг.
Опять нестерпимая жара! Кажется, ещё жарче, чем все эти дни. Это ужасно! У нас была Ольга Петровна и теперь решено, что мы поедем в субботу. Ура! Получили письмо от Жени, он пишет, что ему лучше, но что доктор сказал, что ещё год ему придётся прожить в санатории. Это ужасно! Но он очень соскучился и ему позволят приехать к нам повидаться в августе. Я ужасно рада буду его видеть. Когда мама кончила читать письмо, она заплакала, потому что она тоже очень тоскует. Я ушла в папину комнату и тоже плакала, потому, что мама плакала, и потому, что о Жене я раздумалась, и потому, что мы с Леной рассорились из-за того, что я у неё вырвала Женино письмо, но мы, конечно, скоро помирились. Ах, если бы Женя приехал!
Я скоро дочту «Жена бургомистра» и пойду за другой книгой.
Сегодня хоронили Долгову
Вечером мы ходили за покупками с мамой, и я взяла в библиотеке «В небесах» Фламмариона*. Мама купила нам пирожного и марципановых конфект. Я была очень рада. Дядя тоже ходил гулять и принёс нам мармелад и очень вкусную карамель.

* «В небесах и на земле». Камиль Николя Фламмарион (фр. Camille Nicolas Flammarion) — французский астроном, популяризатор астрономии.

27 июля 1901 г. Пятница.
Я проснулась в 5 часов утра, окно у нас было открыто и мне ужасно захотелось посидеть у него. Мама, которая тоже проснулась, позволила мне посидеть в одной рубашке у окна! Ах, как было хорошо! Прямо я никогда этого не испытывала. Было ещё совсем не жарко, солнце ещё не взошло, и лёгкий ветерок так приятно освежал меня. Лёгкие розовые и белые облачка неслись по небу. Вдруг, взошло солнце и осветило деревья. Это было так красиво! В 6 часов я легла и проспала до 9 ½ часов. Встала и опять та же жара, не то, что в 6 часов, но с этим можно помириться, но, что гораздо хуже, у меня флюс, вот это ужасно неприятно. Я полоскала рот водой, прикладывала холодные компрессы, но это ровно ничего не помогает. Мама тоже заметила. Я всё время плакала, потому, что это, правда, ужасно, когда мне предстоит какое-нибудь удовольствие, оно всегда портится флюсом. Ездили мы в Саратов, у меня был флюс. Поехали к Кейзер, опять. А, теперь едем к Карповым и та же история. Ведь это ужасно! Как бы я была счастлива, если бы этого не было, но, видно, не суждено.
Вечером мы ходили за покупками.

28 июля 1901 г. Суббота.
Мама разбудила меня в 7 ½. Погода стояла восхитительная: ясно, но не так жарко. Дядя с папой поехали нас провожать. Приезжаем, а парохода ещё нет. У пристани стоит только 4-х часовой. Мы в полной уверенности, что он будет стоять у пристани, стали на него, так как на самой пристани было жарко. Вдруг наш пароход тронулся. Мы спрашиваем, — Куда?
— На Сибирскую пристань*.
Мы в отчаянии. Папа побежал к капитану, но тот ничего не мог сделать, и мы должны были ехать. Ах, это было ужасно. Да, главное! Корзина с нашими вещами осталась на пристани, и мы боялись, что матрос снесёт её на пароход, и она уедет. Ужасно неприятно это было. Приехали мы на Сибирскую, оттуда побежали на Финляндскую пристань. Взяли билеты и…
…капитан приказал пристать у Карповской дачи, что было очень приятно…
…часам к 2-м приехали мы к Карповым, всё-таки тут очень хорошо! Сегодня не так жарко, так, что мы все гуляем.
Оказывается, завтра у Карповых устраивается спектакль и «живые картины». Сначала мне было всё-таки неприятно, что мы не участвуем, но потом ничего. В «живые картины» нас всё-таки пригласили участвовать. Я буду нимфой и малороссиянкой, а Лена боярыней. Сегодня мы гуляли почти всё время одни, потому что Карповы готовятся к спектаклю. Мы качались на качелях, ходили в овраг. Нам отвели приятную комнату. Она мне очень нравится, такая большая, с видом на Волгу, прелесть! Вечером мы сидели на площадке.

* Сибирская пристань в Нижнем Новгороде, на правом берегу реки Волги, на территории Нижегородской ярмарки, от стрелки реки Оки вверх по Волге. Брокгауз-Ефрон. 1890 -1907.

29 июля 1901 г. Воскресенье.
Мы встали в 7 часов: погода была восхитительная, прохладно, но ясно. Волга была тихая, тихая. Мы решили пойти в Кстово*. Туда идти было хорошо. Там мы посидели на нашем дереве и отправились назад. Стало очень жарко, так, что нам хотелось скорей дойти до дому. Там уже все встали и были очень удивлены, что мы были в Кстово. Соня дала мне книгу «Гред» Эберса **, я была очень рада и мы уселись в нашей комнате читать. Вдруг, мы услыхали, что кто-то приехал, по-видимому, Рутницкий, так нам послышалось, по крайней мере. А, потом, когда Лена пошла купаться, она, проходя мимо моего окна, крикнула. Что Рутницкий или Д. И., ей очень не хотелось, что бы это был Д. Вот я и ждала в тревоге, кто это. Оказалось, что Рутницкий. Я обрадовалась.
За обедом все говорили о Казани, так как он поступает в Казанское юнкерское училище***. После обеда мы сходили на площадку, пили там чай и, наконец, в 7 часов актёры удалились, что бы приготовиться к спектаклю. Рутницкий заговорил о Жене и меня ужасно разозлил, говоря, что Женя сам виноват, хотя это и правда, но меня раздражает, если это говорят посторонние. До спектакля мы ещё покачались на качелях, а потом отправились.
Давали пьесу «Задача №1371». Сама пьеса, несомненно, довольно глупая, но играли они все очень хорошо. После спектакля были «живые картины»: «Нимфа», в которой участвовала я. «…», тут Серёжа в костюме солдата стоял, отвернувшись от Сони, изображавшей малороссийскую девушку. «Колдунья» представлялась испуганной боярыней (Лена) и страшной колдуньей (Коля Голь) у колодца. Наконец. Последняя изображала жатву, тут участвовали Соня, Сара, Коля, Серёжа и я. По окончанию «живых картин» мы ещё немного танцевали, а после ужина разошлись по своим комнатам.

*Известен с XIV века как деревня Кстовская. Ряд версий связывает название деревни с крестом: «кстится», «кстовый» — креститься. Окрестности Кстово заселяли мордовские и татарские племена. Население занималось бурлачеством, плетением металлической сетки, сезонной подработкой.
**Георг Мориц Эберс (1837-1898) — немецкий ученый-египтолог и писатель.
***Казанское пехотное юнкерское училище — военно-учебное заведение Российской императорской армии, готовившее офицеров пехоты.

30 июля 1901 г. Понедельник.
Встали поздно, вышли на площадку и что же? Волги совершенно не видно из-за страшного дыма, перед нами сплошная стена дыма. Это всё горят леса. От дыма как-то себя скверно чувствуешь, но скоро мы к нему привыкли. Пароходы шли, и всё время давали тревожные свистки.
После завтрака и до обеда играли в крокет. Я была в партии с Леной и с Рутницким, и мы проиграли. После обеда ходили кормить кошек, у них их 14 и все они сидят на крылечке и ждут подачки. Кроме того Соня кормила своего петушка, который совершенно ручной. Когда мы вернулись, кавалеры предложили идти на кегельбан, и тут началось самое весёлое время: мы играли в кегли, что, по-моему, очень интересно. Бегали на «гигантах», качались на качелях и пр. Часов в 7 пришёл Булычевский* пароход, на котором Коля Голь и Рутницкий уехали. По правде сказать, я была очень рада, что они уехали, без них как-то лучше. Вечером Сара, Серёжа, Лена и я ещё долго сидели на площадке и разговаривали.

* Пароходы вятского купца Т. Ф. Булычева.

31 июля 1901 г. Вторник.
Дыма как-то меньше, так, что даже немножко видно тот берег, но всё-таки есть. После завтрака играли в крокет, и сегодня я играла гораздо лучше, чем вчера. Вдруг, кричат: «Курбатовский* снизу пристаёт!». Тут ждут Аполлинарию Петровну с Гришей и потому все подумали, что это они, а, так как мы собирались уезжать сегодня, то мы могли очень удобно засветло доехать на Курбатовском. Мы побежали одеваться, но оказалось, что он вовсе и не пристаёт, а это просто так показалось.
После обеда опять катались на «гигантах». Это для меня громадное удовольствие. Потом все ждали парохода. Его всё нет и нет. Я ушла в нашу комнату и читала Надсона. Он мне ужасно нравится. Часов в 8 пили чай на площадке и тут решили остаться до завтра, а то было уже поздно, а парохода всё нет и нет. Нам предложили написать письмо маме и послать с садовником, который ехал в город. Сначала Лена пошла писать, а я осталась на площадке. Серёжа стал декламировать «Христианку» Надсона и я с удовольствием его слушала и тут же решила тоже побольше учить наизусть. Когда Лена кончила, я пошла писать, но, к сожалению, много не могла, так как садовник уже уезжал. Вечер мы провели замечательно приятно. Все были как-то поэтически настроены и декламировали разные стихотворения. Потом ходили с Эм. Вас. и Соней по парку и они предложили Лене читать с ними зимой немецкие книги. Лена, конечно, согласилась.
Лёжа в постели, я всё думала, что вот теперь мама беспокоится о нас и ждёт нас домой, и эта мысль меня ужасно мучила.

* Пароходы судовладельца Устина Саввича Курбатова.

НОВАЯ ТЕТРАДЬ

1 августа 1901 г. Среда.
Чудная погода! Совсем не жарко, но совершенно ясно и никакого дыма. До завтрака снимали коров и Крошку (Серёжиного пони), которую продают. Серёжа катал меня на ней. После завтрака Серёжа, Лена и я болтали, и было очень интересно. Рассматривали книги, и я читала рассказ «Неудачник». После обеда опять играли в кегли и бегали на «гигантах», вообще, было очень весело.
Всё ждём парохода, а его нет и нет. Мне сделалось грустно, что мы вот опять тут останемся, а мама беспокоится. С горя я стала учить «Иуду» Надсона и выучила довольно много. Ужасно мила была Эм. Вас. Видя, что нам грустно, она позвала нас в свою комнату, показала все свои картины и заняла нас разговорами. Было уже совсем темно, когда мы увидели какой-то лёгкий пароход. Думали, что Булычевский. Но, оказалось, что нет. Стало холодно и мы пошли домой, вышли опять, а парохода всё нет и нет. Наконец мы с соней увидели большой лёгкий пароход, я думала, что Волжский, но он пристал в Великом Враге*, и тогда уже не было сомнения, что это Булычевский. Я побежала сказать Лене, мы оделись и пошли на пристань. Мы с Леной всё думали, что мама будет недовольна нашим поздним приездом. Мы вынули книги и стали читать, а Маша, Карповская горничная, провожавшая нас, задремала. Скоро и мне захотелось спать, и, так как, из рубки все разошлись по своим каютам, я тоже легла и скоро уснула. Перед самым Нижним Лена меня разбудила. Был уже 2-й час. Мы взяли извозчика и поехали домой. Мама совсем не рассердилась, что мы так поздно приехали. Я этому очень рада. Лена ещё пришла к нам в комнату, и мы болтали. Между прочим, мама рассказала, что у Е. на даче всё сгорело. И лес и дом, и он сам еле выскочил из окна. Мне их жаль.

*Великий Враг — село в Кстовском районе Нижегородской области.

2 августа 1901 г. Четверг.
Утром поздоровались с папой и дядей и всё время болтали. Да, я забыла написать, что мама ещё рассказывала о пожаре, бывшем напротив нас, но он только начался и его сейчас потушили. От Жени и Эри известия ничего. У Жени была маленькая лихорадка, но только простудная, а не от лёгких. Они собираются на Иматру*.
Сегодняшний день прошёл как-то ужасно быстро и незаметно. От Лёли Пискуновой нет и нет писем, не знаю, что это значит. После обеда мама, Лена и я ходили за покупками, и я взяла в библиотеке французскую книгу «Histoire de Sibylle»**. Когда мы шли назад по Грузинскому переулку, то Александр Николаевич увидал нас и зазвал к себе. Его большой дом мне очень нравится: комнаты большие, высокие, светлые. Мы там немного посидели, как вдруг услышали пожарных. Мы скорее пошли смотреть, где горит, но где-то далеко и мы не дошли. Идём назад, а уже пожарные тоже возвращаются. Вечером у нас была Ольга Леонтьевна.

*Иматра – местность на берегах Вуоксы. Популярный курорт для состоятельных петербуржцев с начала XIX века. С 1892 г. открыто железнодорожное сообщение с Петербургом.
** Книга фр. писателя Октава Фейе, автора романов о великосветской жизни.

3 августа 1901 г. Пятница.
Как раз сегодня через месяц у нас молебен, я всё-таки рада этому. Теперь я всё думаю об институте. Получили вчера письмо с Иматры от Жени и Эри, они в большом восторге, я вчера забыла это написать.
Читала «Histoire de Sibylle». Так себе, пока не особенно интересно. Лена с m-me Тилинг, я думаю ей ужасно интересно на новую квартиру прямо приехать, которую она даже не видала. Я бы желала переехать на такую же хорошую улицу, как они. Мы им послали торт на новоселье. От Эри мы получили телеграмму, что он едет через Рыбинск и будет тут в воскресенье утром.
После обеда мы ходили в сад к Бурмистрову*. Ах! Как там хорошо! Вот бы там жить. Тенистый сад с разными гротами, беседками, вот там, наверное, никогда не бывает жарко. Одна беседка с видом на Волгу и там должно быть особенно хорошо в разлив. Кроме сада мы осмотрели ещё оранжереи и были поражены чудными цветами. Особенно меня удивили азалии, таких больших я ещё нигде не видала. Вечером у нас сидел Миша Ермолов.

*сад купца 1-й гильдии Дмитрия Михайловича Бурмистрова и его жены Варвары Михайловны (урожденной Рукавишниковой)

4 августа 1901 г. Суббота.
Утром ходили с Леной довольно далеко гулять. Потом нам мыли головы. К завтраку приходил А. Н. Кейзер с Платошей (???). Я кончила «Гред» и читала «Histoire de Sibylle», но пока скучно. Я теперь буду читать каждый день по 2 главы по-французски, а остальное время буду уделять русским книгам.
Получили письмо от Жени, в котором он описывает поездку на Иматру. Он в восторге, да я думаю, ведь он целый год кроме санатория ничего не видел.
Вечером мы ходили с мамой, и она купила конфект – марципану.

5 августа 1901 г. Воскресенье.
Погода ничего себе. Довольно прохладно +17. Ходили в церковь. Всё ждали Эрю, но его нет и нет. Пароход очень опоздал из-за дыма. Посылали Николая на пристань, но он не узнал ничего определённого.
Когда мы сидели за обедом, вдруг раздался крик: «Пожар!». Мы, конечно, бросились на балкон, смотрим… ничего нет. Оказывается горело на Малой Печерке в архиерейском доме. Мы, т. е. Лена и я пошли с дядей посмотреть, но когда пришли, уже всё кончилось. Пожар был потушен, а пожарные уехали, и мы решили пойти на пристань, и справиться, не пришёл ли пароход. Приходим, спрашиваем, да так, говорят, часов в 6-7, но так. Как теперь было только 5, то мы ждать не стали и отправились домой. Только что отошли немного от пристани, видим, пристаёт Самолётовский* пароход. Мы, конечно, опять туда. Это был тот пароход, на котором и должен был приехать Эря. И вот, наконец, он сходит с парохода. Я была ужасно рада его видеть. Так рада, что ужас. Он поехал на извозчике, а мы на элеваторе**. Одно только омрачало мою радость, Эря сказал, что после Иматры у Жени опять поднялась температура, и его в нижний пока не пускают, а ему так хочется, бедному, мне его очень жалко. Вечером сидели все вместе.

*«Самолёт» — одно из трёх крупнейших российских дореволюционных пароходств на Волге.
** Фуникулёр

6 августа 1901 г. Понедельник.
Эря пришёл и принёс нам конфект, которые он привёз из Петербурга, 2 коробки шоколадной соломки. Мы получили письмо от Жени и он опять пишет, что уже очень соскучился. Бедный! Я только теперь поняла каково ему не видеть маму целый год, а я когда была у Кейзер, как о ней соскучилась. Каково должно быть ему! Кроме того Эря получил письмо от Катиной (???), которая тоже в санатории, где она подробно описывает всё, что делал и говорил Женя после Эриного отъезда. За это письмо я её ужасно полюбила. Женя очень раскис, когда уехал Эря и лежал, а Катина сидела у него и его занимала. Он всё говорил о доме и, главное. О маме, уж очень он о ней соскучился, потом, вдруг, заговорил о смерти, но Катина скорей переменила разговор.
Её письмо произвело на меня ужасное впечатление, так, что я плакала, уж очень мне его жалко.
Сегодня. Наконец. Шёл дождь, это было ужасно приятно, дым весь рассеялся. Пыль вся прибита. У мамы болят зубы и это тоже очень неприятно.
После обеда мы ели шоколад, а потом пошли к Эре. Я там валялась на Liegenstuhl (шезлонг), который Эря привёз из санатория. Очень удобно на нём.
Я выучила второй столбец «Иуды». Вечером легла очень рано спать.

7 августа 1901 г. Вторник.
Встала сегодня пораньше, что бы успеть написать Жене письмо, а то у меня совершенно нет времени, ничего не делаю, а некогда. Французское чтение занимает у меня очень много времени, так, что на русский остаётся очень мало, а книга у меня интересная. Ходили с Леной гулять. Думали будет дождь, но нет. Зато дыма совсем нет, такая благодать!
Перед завтраком мама с Леной пошли к портнихе, а оттуда хотели пойти к Кейзер, поздравить её с рождением.
Читала по-французски. После обеда неожиданно пришли Тилинг, Лиза и m-me. Я Лизе очень рада. Мы всё время оживлённо болтали и крайне приятно провели время. Когда они ушли, мы отправились к Кейзер. Сначала мы там играли на дворе, а после ужина пошли домой. Алекс. Ник., Ольга Леонтьевна, Платоша и Мика пошли нас провожать. Ах, как было хорошо! Небо было звёздное, на Волге всё ясно видно, пароходы были освещены и отражались в воде.
Легли спать в 12.

8 августа 1901 г. Среда.
Утром у нас был Маклаков из Павлова, и сказал, что в коммерческом ученье начинается 22-го августа. Лена очень жалеет, что, вот, прошло лето, опять приедут пансионеры (???), а я рада. Потом она сказала, что, вообще, не ждёт от этой зимы ничего хорошего, я после этих слов ушла и заплакала. Почему? Сама не знаю. Уж не предчувствие ли это?
Ещё перед завтраком мы пошли за хлебом, и зашли за Эрей. У него сидел Модестов.
У папы уже начались экзамены.
После обеда мы с Леной ходили гулять и из-за каких-то пустяков поссорились. Это было очень неприятно, и теперь я решила всегда стараться сдерживаться.
У нас сидел Миша и мы все, исключая маму, ходили в Мининский садик. Миша очень боится, что приедет Соня, а квартира ещё не готова, и он этим как-то подавлен.

9 августа 1901 г. Четверг.
Утром мы все сидели и болтали с дядей, он сегодня уезжает. Потом я читала по-французски, теперь всё-таки гораздо интересней. Хочу опять написать Л. Пискуновой, не знаю, что с ней сделалось, не пишет. К завтраку ни дядя, ни Эря не пришли, а уехали в «Восточный Базар»*. К обеду они явились и принесли нам фунт** икры, а маме – конфект. После обеда мы отправились с Леной в разные лавки, а когда пришли домой, у нас сидел Миша Ермолов. Оказывается Соня приехала вчера в 1 час, у А. ветряная оспа.
Вечером у нас был ещё Кейзер и Вас. П. Булатов. Эря решил ехать к Карповым послезавтра и мы с ним до 15-го. Я всё-таки рада и, главное, рада, что с Эрей.
В 10 ч. дядя уехал, мне это всё-таки жалко, я так привыкла к нему. Все пошли его провожать, а мы легли спать.
Завтра очень много дел: надо сходить к Тилинг, надо кончить французскую и русскую книгу, надо писать дневник, кончить письмо Л. Пискуновой и проч.

*Часть Нижегородской Ярмарки
** 400 грамм

10 августа 1901 г. Пятница.
Встала пораньше, что бы приняться за дело. Дочитала свою Sibylle, которая, под конец, мне понравилась и «Кремнистый путь»*, а, затем. Отправилась в библиотеку и взяла «Jack» А. Доде, но, оказывается, конец у неё вырван. После обеда пошла к Лизе Тилинг, провела там время очень приятно. Их квартира мне очень нравится: большие светлые комнаты и небольшой садик. Мы очень оживлённо болтали, и мне даже не хотелось уходить. Прихожу домой и слышу, что у меня была Л. Пискунова. Мне, конечно, было очень и очень досадно, что она меня не застала, ведь я о ней очень соскучилась. Мама предложила мне пойти к ней. И, вот, Лена, Матрёна и я отправились. Приходим туда, звонимся, выходит какая-то барышня, которую я приняла за Лёлину сестру. Спрашиваем дома ли Лёля.
— Кто? – говорит.
— Да, Лёля Пискунова.
Но барышня говорит, что Пискуновы тут не живут. Вот так пассаж! Оказывается, Пискуновы переехали, а куда не знает. Досадно!
Пришли домой. Мама уже всё уложила для завтрашней поездки, но говорила между тем, что мы вряд ли поедем, так как небо обложено тучами и предвидится дождь.

*Сборник стихов Георгия Ивановича Чулкова (1879-1939) — поэта, прозаика и литературного критика.

11 августа 1901 г. Суббота.
Просыпаюсь и что же? Дождик! Мама даже советовала мне не вставать, а продолжать спать, но я этого не могла и начала одеваться. Между тем, мама послала к Эре узнать, хочет ли он ехать. Эря решил ехать, и вот, несмотря на дождь, мы отправились. Сначала я даже заочно была не рада, что мы едем, но потом всё это прошло и стало очень весело. Дождь перестал, и показалось голубое небо. Пароход, по обыкновению, пришёл вместо 9-ти в 10. Ехать было не очень весело, так себе. Пароход пристал, по нашей просьбе, у Карповской дачи и вот мы у них. Застали мы их всех за завтраком и тут же присоединились к ним. Оказывается, сегодня уезжает Эмилия Васильевна и, как раз, во время завтрака пришёл «Самолёт» и она уехала. Теперь тут гостит ещё Аполлинария Петровна с Гришей, очень забавным мальчишкой.
В этот день мы гуляли по парку до вечернего чая и читали К. Р.* особенно понравились мне стихи: «Умер», «Уволен» и очень большое впечатление произвело на меня стихотворение «Не говори, что к небесам твоя молитва не доходна». Ночью, просыпаясь, я думала о нём, и мне хотелось выучить его наизусть. Оно ко мне очень подходит, ведь часто мне приходила мне в голову мысль, что Господь Бог не слышит моей молитвы**.

*К. Р. — Великий князь Константин Константинович Романов.
** Не говори, что к небесам
Твоя молитва не доходна:
Верь, как душистый фимиам,
Она Создателю угодна.

Когда ты молишься, не трать
Излишних слов; но всей душою
Старайся с верой сознавать,
Что слышит Он, что Он с тобою.

Что для Него слова? О чем,
Счастливый сердцем иль скорбящий,
Ты ни помыслил бы, — о том
Ужель не ведает Всезрящий?

Любовь к Творцу в душе твоей
Горела б только неизменно,
Как пред иконою священной
Лампады теплится елей.

12 августа 1901 г. Воскресенье.
Утром мне было очень хорошо, я как-то всех любила, хотела быть хорошей, погода была чудная, и мне было неудержимо весело. Отправились мы с Леной в овраг, и сначала было очень хорошо: я наслаждалась природой. Волга была голубая, кругом густая зелень, голубое небо, так хорошо – прелесть. Но скоро моё весёлое настроение исчезло. Я выразила желание жить у Карповых во флигеле всё лето. Лена же, наоборот, заявила, что ей было бы гораздо лучше жить в деревне, видеть крестьян и пр. Не знаю почему меня это ужасно расстроило. Говорили мы с ней, говорили и чуть не поссорились окончательно.
С маленьким Гришей мы очень подружились и он к нам совсем привык. После завтрака мы ходили в лес, там было очень хорошо, мы снимались в нескольких видах, и Соня обещала напечатать и мне, и Лене эти карточки. Домой вернулись мы к обеду.
Вечером Эря, Соня и Серёжа учились проявлять карточки, а Лена, Сара и я сидели и читали в гостиной. Было так тихо, хорошо. Сначала я читала К. Р. и выучила 2 его стихотворения. Потом принесли Надсона, он мне так нравится, ужас. Я начала читать его биографию, которая раньше казалась мне неинтересной, теперь же, напротив. Эря обещал подарить мне своего Надсона. Вот радость-то!

13 августа 1901 г. Понедельник.
Опять чудное утро! Мы ходили на самый берег Волги и наслаждались. Волга тихая, как зеркало, голубая, облитая солнцем. Мне не хотелось уходить, и я решила придти сюда с книжкой и сидеть на камне. После завтрака играли в крокет я с Эрей и Сарой. Играла я отвратительно, но Эря не только не сердился на меня за это, но, напротив. Ободрял всё время. Ах, как я его люблю! Просто ужас, так бы для него в эту минуту всё бы, кажется. сделала. Мы, конечно, проиграли из-за меня, и это мне было очень неприятно.
Вечер прошёл не особенно приятно, потому что Эря, как мне казалось, всё только обращал внимание на Лену, а не на меня и я, мне даже неприятно это писать, завидовала ей. Ну, не гадко ли это? Под конец мне всё-таки удалось переломить себя и я перестала завидовать.

15 августа 1901 г. Среда.
Последний день на даче! Мне всё-таки немножко жаль, уж очень хорошо гулять и совсем не хочется уезжать и начинать учиться. Читала «Jack» и прочла уже половину. Мы опять играли в крокет, и я играла отвратительно, и чуть не плакала после каждого удара. Вторую игру я отказалась играть, так как первую проиграли из-за меня, и ушла читать.
Все ждём парохода. Аполлинария Петровна с Гришей тоже поедут. Парохода, как нет и нет. Решили ждать до 7 часов, а потом послать за лошадьми. Серёже и Эре ехать надо непременно, у Эри завтра экзамены. Наконец послали за лошадьми и в десятом часу мы на двух тройках уехали, А. П. с Гришей остались до следующего дня. Я в первый раз ехала ночью, но не скажу, что бы было жутко. Эря нам рассказывал Чехова, мы смеялись, болтали. скоро подъехали к городу, подвязали колокольчик и потряслись по мостовой.. Мама была очень довольна нашим приездом, скоро пришёл папа, и мы сели чай пить.. Вдруг мама вынимает из шкапа огромную коробку и там 5 французских конфект. Мы так и ахнули, — От кого?
Оказывается, приехал Дмитрий Петрович Шепелев, привёз Митю и преподнёс нам эти конфекты. Что же? Это очень приятно.
От Жени вести не особенно хорошие, он убавился в весе и температура повышенная. Если бы не это, то я была бы совершенно счастлива.
Серёжа принят в реальное.

16 августа 1901 г. Четверг.
Сегодня молебен в реальном, мужской гимназии и мужском институте. Утром ходили мы с Леной в библиотеку и встретили Серёжу Карпова с реалистами, шедшего на молебен. Вообще, всюду попадались ученики группами и по одиночке, спешившие в своё учебное заведение. Глядя на них, мне тоже ужасно захотелось скорей начать учиться, так интересно молебен и первые дни. Ну, а потом, скоро надоест, конечно.
Я в библиотеке взяла II том «Jack», начала читать и ровно ничего не поняла, наверное там было много вырвано, поэтому я бросила, и решила завтра взять другую книгу.
Нам мыли головы, а потом я писала дневник. Я прихожу в уныние от своего дневника. Что это за дневник? Перечисление голых фактов и больше ничего. Вот у Надсона, так дневник, там он описывает все свои чувства, а у меня это не выходит, я позабываю те мысли, которые были у меня на дне, когда я пишу дневник.
Вечером мы ходили в баню. К чаю пришли И. О. Ремлер и А. Н. Кейзер. Эря пришёл поздно, он был у Шапошникова, который предложил ему урок у Хр-ой в VII классе, там только 5 учеников. Эря взялся.
Спать мы легли в 10 ½.

17 августа 1901 г. Пятница.
Сегодня мы собираемся к Щетинкиным и на ярмарку. Я очень этому рада.
Утром были Маклаковы. Мальчика не приняли в коммерческое, и они не знают, куда его отдать, хотят ещё похлопотать, авось примут. Мальчик сам на вид ничего, не так глуп. В понедельник или во вторник они переселяются к нам. Ваня Щетинкин останется у своих на ярмарке до 10 сентября.
Да, я забыла ещё написать, что Коля Кейзер не принят в гимназию, хотя и выдержал экзамен довольно хорошо. Бедный мальчик! Мне его ужасно жалко, он всё плачет.
Ходили мы покупать в Пчельник коньяк для нашего вина (???) да, кстати, зашли к Смирнову и показали мои башмаки, купленные месяц назад и уже рвущиеся Мне сейчас же переменили их на новые.
В библиотеке взяла «Roman d une jeune home pauvre»*, я очень рада. Сегодня пришёл «Родник»**, но я почти ничего не буду из него читать, кроме «Дети улицы»*** и «Выставка в Риге».
У Щетинкиных мы время провели недурно: пили чай с конфектами и виноградом. Затем отправились на ярмарку. Мне купили драповую кофту и белую шляпу.
Видела я Глашу Кузнецову, которая вышла теперь из института. Ей всё-таки неловко передо мной и она стеснялась.
Вечер мы провели очень приятно, болтая и и кушая пряники и помадку.

* Октав Фелье, 1821-1890) французский писатель. Особенно любил изображать аристократические круги.
**Ежемесячный иллюстрированный журнал для детей.
*** Скорее всего, это польский писатель Януш Корчак. Тот, который написал «Король Матиуш Первый».

18 августа 1901 г. Суббота
Отвратительная погода: холодно +6 и проливной дождь, хотела идти сегодня к Л. Пискуновой, но, верно, не придётся.
Поговаривают о том, что если Гудим-Левкович съедут с квартиры, мы переедем в неё. Я бы была рада, всё-таки много преимуществ имеет она над нашей теперешней, да я, вообще, люблю новое. Сегодня устраивают, как следует, Ленину спальню, там будет очень уютно, и я себе представляю, как зимой после уроков придём туда и засядем с какой-нибудь интересной книгой.
Я сегодня целый день сижу дома, носа не показывала на улицу. После обеда пришёл Д. Шепелев с Митей и Мих. Мих., а потом ещё Тилинг. Лизе я была очень рада, я так люблю с ней поболтать. Говорили мы с ней, между прочим, о конфирмации. И я, и она хотели бы конфирмироваться у другого пастора, уж этот слишком мало воодушевляет. Тилинг скоро ушли, но их пригласили на завтрашний вечер.
Весь вечер у нас просидели Шепелевы и Мих Мих.

19 августа 1901 г. Воскресенье.
Дождя не и то хорошо, +9. Мы, наверное, пойдём в церковь. Встала я сегодня раньше 9-и, так что до церкви успела и почитать, и написать дневник. Отправились мы в церковь, но я опять себя, по обыкновению, вела скверно. Проповедь слушала только одним ухом, это ужасно скверно. Я стараюсь слушать, а потом, вдруг, мысли мои улетают куда-нибудь.
Из церкви мама пошла к Ахматовым, а мы домой, позавтракали и пошли сначала ещё на Покровку, а потом Лена к Елеонским, а я к Пискуновой. Отыскивали мы их дом и увидали какую-то женщину, спрашиваем её, оказывается, она прислуга Пискуновых. Лёли нет дома, она ушла с Пильник и Яковлевой. Мне было ужасно жалко, но я просила прислугу непременно передать Лёле, что бы она приходила завтра. Лёля, по словам этой женщины, ждала меня каждый день, это мне очень приятно. Авось, завтра мы с ней наконец увидимся.
Оттуда уже и я пошла к Елеонским, хотя мне и очень не хотелось. Анна Ивановна и Фёдор Петрович в Петербурге и вернутся они, кажется, 4-го сентября. У Елеонских беспорядок, Вадя шляется, Оля скучает, а Серёжа делает, что хочет. Посидели мы там и вернулись домой прямо к обеду.
К нам пришла О. Елеонская, Коля и Лиза Тилинг. После чая мы танцевали, играли в разные игры и при жмурках случился маленький эпизод, который мог бы кончиться печально. Глаза были завязаны у Эрнста, он бросился за Леной, которая скрылась в другую комнату. Ему говорят: «Горячо, горячо!». Он и пошёл, да слишком далеко, чего мы и не заметили, да вдруг наткнулся на стол с зажжённой лампой и схватил её, да потом, верно, очень сильно отдёрнул руку, стекло и абажур сломались и лампа чуть-чуть не упала, но её поддержала Лиза, а то бы тогда керосин разлился и произошёл бы пожар. Но это скоро забыли и игры продолжались ещё веселее прежнего. Играли в телефон, в санаторскую игру, которую предложил Эря, представляли цирк и т. д. Было очень весело и мы страшно хохотали, как говорится, до упаду, но наконец в 12 все разошлись и мы очень довольные, улеглись спать.

НОВАЯ ТЕТРАДЬ

20 августа 1901 г. Понедельник.
Ходила в библиотеку и взяла «Quatrevingt-treize» Victor Hugo*, я очень рада. Возвращаюсь и вижу на балконе Л. Пискунову, я, конечно, ужасно обрадовалась и бросилась бежать. Сейчас начались разговоры, рассказы о лете и проч. Ей не хочется начинать учиться и быть опять полупансионеркой, я тоже её уговариваю сделаться приходящей, потом мы решили прекратить дружбу с Михельсон и Шамониной. Этому я ужасно рада, но только, как прекратить дружбу я не знаю. Потом я дала Лёле читать свой дневник за IV класс, и мы много смеялись. Обедать оставаться она не хотела, но её уговорили. После обеда мы ещё поболтали, и, как мне не жалко было, Лёля пошла домой. Я её проводила до архиерейских ворот** и одна вернулась. Пошёл дождь и я немного промокла.
Сегодня мы все получили открытки от Жени и меня немножко обидело то, что Лене он написал довольно много, а мне только «Добрый день, моя милашка! Женя».
Потом меня беспокоит институт, Н. Михельсон и проч., и проч. Читала французскую книгу, ничего себе пока.

* «Девяносто третий год» В. Гюго
** Кстати, архиерейский дом (ныне консерватория им. Глинки) находился на улице Осыпной, которая сейчас носит имя Александра Ивановича Пискунова (1870-1924), революционера, одного из организаторов нижегородского комитета РСДРП. И фамилия Лёли, также Пискунова. Родственники?

21 августа 1901 Вторник.
Опять холодно и по временам идёт дождь. Ждали Маклаковых, но их нет и нет. После завтрака Лена ходила к Фроловым, а ко мне пришли Ника и Женя Кейзер. Мы играли, болтали. Они остались обедать и ушли только в шестом часу. Мы тоже отправились гулять. Было холодно. Пришли домой и стали решать задачи. Мама мне дала задачу, но я её не могла решить, и это мне было так обидно, что я плакала. Я ещё много задач решила, и одна довольно трудная, которую Лена не смогла решить.
У нас были Алекс. Ник и Ольга Л. Мы очень интересно разговаривали, так. Что мне не хотелось идти спать, но меня услали и я злилась.

22 августа 1901 г. Среда.
Мы ходили утром гулять, но я всё капризничала, потому, что мне хотелось читать. Вернувшись домой, я читала и решала задачи, сегодня мне это удалось лучше, чем вчера, и я решила задачу. Которая мама не смогла решить.
Ходили ещё к Бункевич, но их не было дома. Мама хотела просить, что бы они довезли бруснику Гриммам в Саратов.
Лена была в булочной и купила не тот хлеб, который нужно было. Мама сказала, что это ты ходишь, ходишь в булочную, и не можешь купить то, что надо. Лена обиделась.
Да, у нас была Рейнхарт и предлагала нам пансионера. Он будет готовиться в V класс гимназии. Говорят, мальчик он хороший, только с ленцой, да очень красивый и поэтому немного избалованный. Мы узнаем, отдадут нам его или нет, только на той неделе, а то они живут в Вологде, его мать там посоветуется и потом даст телеграмму.
Вечером у нас был Влад. Вас. и я с ним очень интересно беседовала. Мне его всё-таки жалко. Он говорит: «Да, всё бы ничего в институте, да ученицы мной недовольны». Бедный! Ведь это правда, очень мало, кто его любит в институте. Теперь я буду за него горой стоять, пускай все над ним смеются, а всё-таки он хороший.
Сегодня я легла спать в очень хорошем настроении.

23 августа 1901 г. Четверг.
Встала я сегодня поздно, но в хорошем расположении духа. У нас были Маклаковы и сказали, что завтра приведут мальчиков. Я очень рада, а то, ведь, было бы очень нам трудно. Теперь у нас 4 пансионера с Рейнхартом, но, может быть, что его к нам и не поместят, тогда 3, но и то довольно.
Ждали Ваню учить уроки, но он не пришёл, после обеды отправились на ярмарку, заехали к Щёткиным и они рассказали, что у Ксении Ивановны умерла мать. К. И. с мужем сегодня уже поедут туда. Бедная! Только что вышла замуж и сейчас несчастие.
На ярмарке в главном Доме мы были мало, только купили пряников, а всё больше ходили по магазинам. Купили нам на кофточки бордо материи. Пробыли мы там до 7 ч., а потом отправились домой. Вечером я кончила «Quatrevingt-treize».

24 августа 1901 г. Пятница.
Ходили утром в библиотеку, где я взяла II том «Quatrevingt-treize». Он, по-видимому, интересней первого.
Ничего особенного сегодня не было.
За чаем у нас сегодня Алекс. Ник. Мы купили большую корзину винограда, яблок и персиков. После чая ещё сидели и читали.
Меня беспокоят Маклаковы, Бог их знает, отдадут они мальчиков к нам или нет, я что-то начинаю сомневаться. Если не отдадут, то это всё-таки будет нечестно, из-за них мы отказывали стольким пансионерам и вдруг теперь они на попятный.

25 августа 1901 г. Суббота.
Прелестная погода! Небо голубое, солнышко светит, +10. Мы ходили с Леной гулять. Читала я свою французскую книгу, которую думаю сегодня кончить.
После завтрака ещё ходили за покупками и к Тепферу* за Эриными карточками. Потом пошли к Эре, относить их. Эря обещался угостить нас лимонадом, но Николая не было и поэтому посылать было некого.
Приходим домой и мама рассказывает, что без нас ещё предлагали пансионеров из Коммерческого училища. Карпова и Токарева и, что, если Рейнхарта не отдадут, то возьмут Карпова. Перед самым обедом вдруг звонок… Маклаковы. Я была ужасно рада. Оказывается Баулин всё ещё не окончательно отказал принять старшего мальчика, а всё просит подождать и поэтому они к нам не шли.
Завтра утром приведут мальчиков, а сегодня привезут их вещи. Я очень рада.
После обеда я кончила «Quatrevingt-treize». Очень интересный второй том. Как мне Говен нравится, вот это настоящий человек, как спокойно, даже радостно смотрит он в глаза смерти и такой ужасной смерти, как казнь на гильотине. А Симурдена я не совсем понимаю, хороший он или нет. Отчасти, да, ведь, как он любит Говена, но всё-таки он жестокий. Мне ещё очень нравится Радуб. Только жалко, что ничего больше не сказано про Лантенака, что с ним стало.
Ходили мы вечером гулять с мамой, и я взяла в библиотеке «Pêcheur d’Islande»**, говорят, что интересно. Купили корзину для хлеба, кружки мальчикам, заходили к Кейзер, проститься со старухой, которая завтра уезжает в Петербург. Вечером привезли вещи мальчиков, до 10 ½ мы читали

*А.Ф. Тепфер – нижегородский фотограф, владелец мастерской.
** «Исландский рыбак» Пьера Лоти, французского романиста, создателя жанра «колониального романа».

26 августа 1901 г. Воскресенье.
Утром ходили гулять с Леной и встретили Лёлю Пискунову. Она шла на той стороне и, по-видимому, хотела перейти и поговорить со мной, а я вошла к Р., я теперь ужасно раскаиваюсь в этом.
После завтрака пришли Маклаковы, мне нравится больше Саша, старший, Петя поглупел должно быть.
Папа с Эрей собираются на свадьбу к Ахматовым, Вавочка выходит замуж за Запольского.
Я пошла к мальчикам и стала с ними строить кирпичики. Они сначала, конечно, очень стеснялись, но потом, когда я вынула солдатиков, они разыгрались.
К обеду пришли папа с Эрей и принесли от Ахматовых нам по атласному мешочку с конфектами. Это очень приятно 2 фунта хороших конфект!
Всё бы хорошо, если бы не Женя. Мама сказала Соне, что она написала Пецольду не лучше ли мне взять Женю сюда, если нет надежды на его выздоровление.

27 августа 1901 г. Понедельник.
Опять прелестная погода: совершенно ясно и даже тепло. Ходили мы гулять немного на Ильинку. Лена хочет идти сегодня к Фроловым, а мне мама предложила сходить к Л. Пискуновой. Я, конечно, с радостью согласилась и отправилась. Мне всё-таки было неловко, я ведь там никого не знаю. Звоню, мне открывает сама Лёлька и тащит меня в свою комнату. Живут они всё-таки довольно бедно, комнаты маленькие. Мы с ней, конечно, болтали о разных разностях. Встретила она, между прочим, Лёлю Шамонину, та, конечно, массу всего читала по-французски, перечитала чуть ли не всего Белинского и т. д. Лёля заводила граммофон, он мне больше нравится, чем фонограф, звук гораздо ясней и без шипения. Читала она мне свой дневник, это было ужасно интересно. Какой у неё дневник. В сравнении с моим, один восторг. Попалось нам как раз то место, где она описывает бунт из-за Влад. Вас. в прошлом году. Как я себя презираю за это, какая я была низкая, отвратительная девочка. Сначала ещё ничего, когда мы были против С. Себ., тут я была искренна, мне было жаль Влад. Вас., но потом, когда на другой день Наташа так оклеветала Влад. Вас., ведь я, собственно, этому не поверила, а в угоду ей горячилась и говорила, что верю. Ну, разве Влад. Вас. способен на такую пакость?!! Как мне не стыдно было после смотреть ему в глаза?!! Мне даже стыдно это писать, неужели я могла так низко поступить! Нет, нет конец всему этому. Теперь я буду только всегда говорить одну чистейшую правду. Бог с ней, с Наташей!! Мне осталось 2 года в институте, может быть, я смогу быть хорошей эти 2 года!! Господи, если бы кто из наших читал мой дневник, вот бы пришли бы в ужас! Меня все считают за хорошую девочку, а я вот что. Нет, это ужасно, ужасно!!! Я, значит, всех обманывала, всех наших, которых я, правда, ужасно люблю. Теперь я буду стараться сделаться такой, какой меня все себе представляют. Ну, да, довольно об этом.
Меня ещё беспокоило то, что все наши читали Белинского, а я нет. Алекс. Алекс. будет спрашивать и вдруг я не читала!
Вообще, я весь день думала об институте, и меня многое беспокоило, теперь же, когда я приняла такое решение, сделаться хорошей, меня не беспокоит ни Наташа, ни Лёля Шамонина. Бог с ними! Я не буду на них обращать внимания, а поступать так, как мне подсказывает совесть. Лёля Пискунова, вот моя настоящая подруга!!!!!!
После обеда меня Эря очень обидел: сказал, что у Пискуновой нет манер, что она первая подаёт руку. Господи, как я обиделась, я плакала, но теперь мне кажется это пустяком, ведь это он сказал, что бы меня позлить. Ну, а потом, когда пришёл вечером, он всё улыбался мне и, как мне казалось, хотел загладить свою вину. Я тоже старался, что бы и он на меня не сердился.
Мы ещё ходили с мамой и мальчиками покупать им книги. Все книжные магазины полны гимназистами. Они смеялись, болтали, так, что мне тоже очень захотелось, что бы у нас поскорей началось ученье.
К чаю пришли Н. В. Шверин и А. Н. Кейзер.

28 августа 1901 г. Вторник.
Небо серое: дождик льёт, как из ведра. Я всё читала «Pêcheur d’Islande», интересно!
Матрёна у нас больна, у неё сильный жар. Таня делает всё, что только можно на кухне. Лена ей помогала, а я в комнатах убирала за Таню стол и мыла посуду.
Мы сегодня опять решали задачи, сначала с Леной, а потом с мамой.
После обеда я играла с мальчиками в прятки, в цари и в мячик.
Потом мы с Леной читали вместе Жуковского «Последние минуты Пушкина», «Пожар в Зимнем Дворце» и проч., и проч., но мама позвала меня решать задачи. Решили мы несколько, но одну так и не смогли решить, хотим спросить Эрю.
Мама читала мальчикам «Чем люди живы»*. Мы с Леной тоже слушали. Ах, как мне это нравится! У меня на душе сделалось как-то светло и мне хотелось быть такой хорошей и всех любить, никому не делать зла.
Вечер мы провели очень интересно: разговаривали с Эрей и он обещал нам дать читать «Родную старину». Я очень рада, вот, как кончу читать по-французски, так и примусь за Сиповского. В библиотеку больше записываться не стану, и так найдутся книги, которые очень интересно и полезно прочесть.

*Л. Н. Толстой.

29 августа 1901 г. Среда.
После обеда ходили к Архангельским, но не застали их дома и отправились гулять. Всё время принимался идти дождь, но мы на это не обращали внимания и погуляли.
Сегодня письмо от Жени. Доктор каждый раз находит улучшения в лёгких, но это как-то даже не верится. Говорит, что ему не надо волноваться и скучать. Мама с Эрей говорили о Жене и сказали, что ему очень плохо и, что если он уедет из санатория, то, наверное, умрёт. Господи! Что же это такое, ведь это ужасно! Я весь вечер не могла отделаться от этой мысли. Эря, как мне казалось, всё старался нас развеять, рассказывал анекдоты и пр. Мама тоже.
Спать легли в 11 часов.

30 августа 1901 г. Четверг.
Гулять пошли только после завтрака, и встретили Д. Лена просто с ума сходила: вся покраснела и твердила «Господи! Господи!». Он поговорил с нами немного и ушёл. Лена только и говорила что о Д. всю дорогу.
Скоро, по приходу домой, к нам пришла Оля Шепелева с Олей, Леной и Митей. Сначала с ними была ужасная тоска! Мне хотелось читать, а они тут и нельзя. Но потом, мы сидели все вместе с мамой и большой Олей и разговаривали.
Завтра они опять придут к обеду, а вечером девочек отвезут в институт, что бы они в субботу держали переэкзаменовку.
Когда они ушли, мы с мамой и с мальчиками пошли ещё на Петровку, и было очень приятно. Вечером Эря не пришёл, и мы сидели одни.

31 августа 1901 г. Пятница.
Мы опять ходили гулять до Мариинского института, а потом на Покровку. Опять пришли Шепелевы, и я с Олей играла в разные игры. Она сегодня уже уезжает в институт.
У нас был Ваня Щёткин, учил уроки. Саша ему очень обрадовался и всё с ним заговаривал, а Ваня немножко важничает. Как жалко, что Сашу не приняли в «коммерческое». Он очень умный и учился хорошо, гораздо лучше Вани. Он задачи решает очень хорошо и сегодня помогал Ване.
Мы сегодня опять ходили с мамой гулять вечером, я это ужасно люблю. Встретили Миловидова.

1 сентября 1901 г. Суббота.
Встала сегодня в 8 часов, что бы подольше почитать. Собираемся днём на ярмарку, я очень рада. Как только мама встала, мы и отправились. Погода чудесная!! Мне было очень весело, особенно хорошо было ехать через мост. Ока, залитая солнечным светом, это движение и по реке, и по мосту, всё это на меня подействовало крайне весело.
Сначала мы ходили покупать разные материи, и это было не так интересно, но потом отправились в Главный Дом. Там уже всё-таки пусто, сравнительно с тем, что было. Мама купила всем четырём друзьям их счастливые камни: Саше хризолит, Эре изумруд, Ване яшму, а жене аметист. Кроме того ещё чугунный подчасник* очень красивый.
С ярмарки мы отправились к Щёткиным и они нам подарили дюжину ножей и вилок.
Дома мы нашли письмо от Жени, он ничего особенного не пишет. Всё ещё не ходит гулять, но жара нет.
После обеда мы ещё погуляли с мальчиками. Я относила Сорокину часы: он только посмотрел, тронул что-то и отдал назад, сказав, что если всё-таки не будут идти, то надо будут разобрать. Я ужасно рада, что они опять идут, а то мне их было очень жалко.

* Подчасник, станок или подставка, стояло под часы. Словарь В. Даля

2 сентября 1901 г. Воскресенье.
Завтра у нас молебен! Эта мысль не выходит у меня из головы. Что-то будет?!! Я ужасно рада, но всё-таки многое меня очень беспокоит, ну да это пустяки. Ура! Ура! Ура! Были мы утром в церкви, но я опять слушала не как следует. Мы видели жену и детей Бункевич, и они сообщили, что «Миссури» потонул… Вот так штука!!!
После обеда Лена меня причёсывала, старалась, но вышло скверно, и вот я злилась, да ведь как! Ах, как это нехорошо! Я потом ужасно раскаивалась. Я, вообще, ужасная кокетка, каких мало. Это меня мучит, постараюсь исправиться, но, конечно, не удастся.
У Эри сегодня болят зубы
В 5 часов отправились мы к Карповым. Мы попили чай, а потом Соня села за рояль, а мы начали плясать, потом Сара ещё пела. Мне очень нравится романс «Поле, поле чистое», прелесть, какой хороший. Сара ещё делала Лене разные причёски. Домой мы поехали на их лошади, что было очень приятно.

СЛЕДУЮЩАЯ ТЕТРАДЬ УТЕРЯНА

17 сентября 1901 г. Понедельник.
В 10 ½ часов мы отправились в институт. Приехали, обедня не кончилась и мы встали в коридоре. Наконец стали подходить к кресту и обедня кончилась. В залу, которая была украшена зеленью и цветами, нас поставили вперёд. Сначала было обычное пение, стихи и наконец…награды. Вызывают меня, беру дрожащими руками книгу, ну, думаю, что? Алексей Толстой, но что? И, читаю — «Князь Серебряный», этого я никак не ожидала. Разозлилась я ужасно и чуть не плакала. Вдруг меня зовут к Сигизмунду Себальдовичу, мама ему сказала, и он хочет переменить книгу. Он начинает меня спрашивать чего я хочу, и я ляпнула Надсона, а потом так раскаивалась. Мама говорила, что это запрещённая книга. Поднимется, может быть, история, не дай Бог!
Лёле Пискуновой дали альбом картин по географии. Лёле Шамониной «В стране чудес». Вере Виноградовой «Семейная хроника», а Коноваловой тоже альбом.
Придя домой, я позавтракала и пошла к Тилинг, Лиза всё ещё больна, я просидела у неё до 4 часов вечера и болтала всё время, но в 5 часов всё-таки ушла.
На меня напала тоска. Зачем я просила Надсона?
Вечером мы отправились к Карповым и застали там Эрю. Конечно, говорили опять о моей награде. Эря говорит, что у них бы дали Надсона, это меня успокоило, авось, и у меня всё обойдётся. У Карповых мы поужинали и вернулись только в 12 часов. Назад я шла с Эрей и было очень приятно.

18 сентября 1901 г. Вторник.
Влад. Вас. был на уроках. На математике спрашивал меня составить задачу, и я не могла, да, положим, никто не смог, так, что мне было не особенно стыдно. Да, m-lle Ingorne уезжает лечиться, завтра придёт прощаться, у нас будет другая учительница. Интересно, кто?
За переменой мы читали дневники Шамониной, по-моему, она пишет не искренно. За историей ничего особенного не было, и мы отправились домой.
Начальница подозвала меня сегодня и сказала, что книгу для меня выбрали и отдали в переплёт. Слава богу! Но Надсон это или нет, вот, что меня интересует.
Домой мы шли маленький кусочек с начальницей, и она беседовала с нами. Пришла домой, Лены нет, занимается с Олей, но скоро она пришла. Пансионеры всё-таки мне ужасно надоели. Вечный крик, визг, мамы я теперь почти не вижу: придёшь из института, мама делает задачи, потом занимается с ними и так целый день. Сегодня я вспоминала прежнее время, когда мы жили в институте. Господи! Как хорошо было! Жили мы семьёй, бывало после обеда начнёшь беситься, болтать глупости. Нет, мне грех роптать! Это очень гадко, я знаю, да, нет, я и не ропщу, а только, правда, тогда я была совсем ребёнком. И поэтому я с таким удовольствием вспоминаю институт, да и Женя был здоров, вот главное, пожалуй. Ну, да об этом довольно!
Мы ходили на Покровку, а потом я села учить уроки. Вечером читала стихотворения в прозе Тургенева.

19 сентября 1901 г. Среда.
Французского у нас не было, и мы сначала переводили немецкий, а потом стали читать Лёлин* дневник, и что же? Она, вдруг, пишет, что в нашем классе никто не любит читать, ни с кем нельзя поговорить и проч., и это она подаёт Алекс. Алекс. Ну не свинство ли это? Что он про нас подумает? Она, конечно, возвысилась в его глазах, а мы упали, как это гадко. Мы негодуем на неё, но она со своей улыбкой, которую я ненавижу, слушала, слушала и убежала. Хороша подруга! Нечего сказать! В дневнике есть и явные указательства на Наташу, тоже не очень лестные. За большой переменой она сказала Наташе: «Мне надо с тобой поговорить, но только без твоих», т. е. без меня и Л. Пискуновой, и это было сказано очень презрительно. Вернувшись от Анны Ивановны, она взяла Наташу под руку, а мне сказала: «Ну, Аня, не взыщи, при тебе и Лёле я не могу говорить». Я повернулась и ушла. Мы с Л. Пискуновой решили совсем разругаться с Шамониной.
Во время Закона** была наверху с С. Гольдберг и М. Сосонко. Сначала занималась, а потом болтала с ними.
За следующей переменой Наташа рассказала мне следующее: Лёля сказала Наташе, что она, т. е. Наташа, не понимает Лёлю и слишком мало читала, ну разве это хорошо? Значит, она ставит себя неизмеримо выше Наташи по уму, какая же это подруга7 Про меня она говорит, что я уже ровно ничего не читаю. Кто дал ей право на это? Меня, главное, интересует откуда она это выдумала? Это меня ужасно огорчает, так, что я чуть не плакала.
Рисование прошло очень тоскливо. Домой пошли с Наташей и разговаривали, конечно, о Лёле. Дома получили письмо от Жени довольно хорошее.
На меня опять напала тоска, Лена тоже тоскует. До обеда и после, я была в ужасном настроении, вспоминала опять институт и доброе старое время. Мы опять гуляли до уроков. Когда я начала писать дневник. То немного успокоилась. Бог с ней, с Лёлей Шамониной, по-моему, она не такого мнения обо мне, а, так просто, желая обидеть меня, говорит это, обращать внимания не стоит. Ах, если бы её не было у нас в классе, как было бы хорошо!!!
Да, забыла сказать, Колю приняли в гимназию.

*имеется в виду дневник Лёли Шамониной, а не нашей подруги Лёли Пискуновой
** М. б., Анна, как лютеранка, была освобождена от Закона Божьего.
В то же время, она пишет (31 марта 1900) «Кроме уроков у нас сегодня экзамен по Закону Божьему…», «Я совсем не боялась и отвечала спокойно и хорошо»

20 сентября 1901 г. Четверг.
Пошла в институт в довольно таки грустном настроении. Прихожу, говорят, эконом умер, вот так штука. 17-го был в церкви здоровый, а 19-го в обед скончался. Царство ему Небесное!
У меня было ужасное настроение, за немецким с Л. Шамониной мы не здоровались, и не говорили ни слова, всё таки это неприятно. Ах, если бы у нас был дружный простой класс, со всеми можно было бы поболтать и не ссориться.
Математики я боялась, пришла начальница и она меня вызвала прочесть составленную задачу. Она оказалась верной, я очень рада.
Когда за большой переменой пришла Лёля Шамонина, она первая сделала шаг к примирению, спросила, читала ли я «3 000 лье под водой» Жюля Верна, как бы желая этим загладить свою вину, говоря, что я мало читаю. Потом, вообще, мы уже начали разговаривать, я очень рада.
На физике было уже гораздо веселее, а перед историей и за ней мы всё время хохотали, да ведь как. Потом пошли домой, стоим и я как раз рассказываю Наташе, что мы делали за историей, как, вдруг, появляется О. П. Наташа испускает какой-то странный звук, и мы несёмся. О. П. идёт в некотором расстоянии от нас, а мы болтаем страшные пустяки, боюсь, он сочтёт нас за дур.
Дома я сидела на балконе и читала. После обеда мы ходили гулять, хотели посмотреть Дмитриевскую квартиру, но она уже снята, жалко! Вернувшись домой, села за уроки.

21 сентября 1901 г. Пятница.
Алекс. Алекс. принёс изложение, у меня ничего себе, написано на 11. Нам задали сочинение «Детство», ужасно трудно и я не знаю, чего писать. За рукоделием нам не читали и позволили болтать. Говорили всё больше о сочинении, кто чего помнит из своего детства. Истории я сегодня довольно таки боялась, но он не спрашивал меня, но спросил Пискунову. Она отвечала так себе, а подсказывать я ей не могла, потому, что мало чего знала.
Мы теперь довольно таки сошлись со Смирновой и Башкировой, это меня радует, а то, ведь, мы, вообще, мало дружны с классом.
Перед физикой говорили о курсах, и почти все хотят идти. Меня не тянет, то ли дело жить в семье, Всё-таки это нехорошо, что я не стремлюсь быть ещё более образованной, но курсистки мне как-то ужасно не нравятся. Вот поступить в VIII класс гимназии, об этом я думаю, да вот меня что беспокоит:
1. пожалуй, буду нехорошо учиться
2. поступлю я для того, что бы учиться серьёзно или, просто, что бы подольше оставаться ученицей.
Надо подумать над этим, но теперь ещё, пожалуй, рано.
Наташа отпросилась от рисования и её пустили. Живущие пошли в лазарет веситься, и когда пришёл Иван Иванович, класс был почти пустой. Г. Э. извинилась и сказала, что все сейчас придут, а сама ушла. Мы хохотали. Иван Иванович вдруг встал весь красный и со словами: «Лучше отменить урок», вышел из класса. Вот как обиделся! Всё-таки его жалко, но я рада, что рисования не было.
Домой пришла в 2 ½. У нас никого нет дома: Лена ушла к Оле, а мама не знаю куда. Наконц. Они пришли, Лену уговаривают идти к доктору, но она не хочет. После обеда была настоящая пытка!!! Лена не хотела идти к доктору и злилась, но, наконец, пошла и меня тоже повели, хотя мне и не хотелось. Сидели мы там довольно долго. Доктор сказал, что у Лены лёгкие нехорошие, а у меня ничего. Прописал он ей и мне разные разности и, между прочим, Лене пить по вечерам горячее молоко. Когда мы пошли домой, Лена всё спорила с мамой, это ужасно неприятно. Пришли домой и я скорей начала учить уроки.
Сейчас Лена была у меня уже в хорошем расположении духа, боюсь только, что вечером, когда надо будет пить молоко, Лена будет опять сердиться.

22 сентября 1901 г. Суббота.
Меня спрашивали из немецкого писать на доске. Писала я хорошо, потом ещё читала и переводила, наверное, 12.
У нас зашёл разговор о Божественных книгах и Наташа с Л. Пискуновой говорят, что они очень мало производят на них впечатления от недостатка веры. Мне почему-то было неприятно, что это сказала Лёля, я бы хотела, что бы она была очень хорошая. Да она, конечно, очень хорошая и верит в Бога, но, конечно, Божественные книги ей не так интересны, как светские, да, ведь, и мне тоже. Закон Божий прошёл для меня очень скоро, хотя, дел у меня и не было, не знаю почему. Французский нам давала Над. Ник., после чего мы ушли домой. Ник. Егорович не пришёл, и слава Богу!
Пришли письма от Жени и Вани. У жени температура нормальная. Ваня переехал в Киев и теперь беспокоится об экзаменах Серёжи Трубецкого, дай Бог, что бы он выдержал.
Мне ужасно хочется иметь очень интересную книгу, да не знаю, где достать.
Сегодня мы говорили маме, что совсем её не видим из-за этих пансионеров, и я даже всплакнула, но так, что мама этого не видела. Правда, эти пансионеры нас иногда выводят из терпения. Вечером у нас был Миша Ермолов, он завтра уезжает в Сергач* на две недели.
Я помогала папе проверять дневники учеников.

*Город в Нижегородской области. Сергач до начала XX века славился «медвежничеством»: жители города укрощали медведей и выступали с ними в городах России и странах Европы.

23 сентября 1901 г. Воскресенье.
Утром учила уроки и писала дневник. Отправились в церковь – ужасная погода! Сыро! Всё небо обложено тучами. В церкви была конфирмация девочки и мальчика, не желала бы я быть на их месте: никто их не поздравил, да и, вообще, всё было так не торжественно. Вернувшись из церкви, сидели и болтали и тут я узнала, что Воля наш застрелился, что он написал какую-то чепуху вроде того, что хотел зарезать всех детей. Бедная мама! Каково должно было быть ей? Ведь это ужасно! Я никогда этого не слышала. На меня это произвело громадное впечатление! Я чуть не плакала. Да и ещё бы. Весь день мне всё приходила эта мысль в голову, но наконец, я всё-таки начала немного забывать и не с таким ужасом думать об этом.
Мама была сегодня очень много с нами и говорила, между прочим, что надо бы и мне с ленной поехать к Жене. Да, но ученье! Ведь вот, что скверно! А, то бы хорошо как было, прелесть. Может, к Рождеству мама привезёт Женю, только бы он тут не хворал. На Рождество придут все наши, вот было бы хорошо.
Лена меня как-то беспокоит, раньше она была такая весёлая, а теперь, как когда.

24 сентября 1901 г. Понедельник.
Наташа не пошла в институт. Первый был немецкий, и мы писали диктовку из «Орлеанской девы». После нем. у нас должен быть русский, потом танцы, потом география, а уже потом Закон Божий. Лёля Пискунова не хотела танцевать и просилась домой, но Г. О. не пустила. Гулять мы не пошли, а учили французский. За большой переменой, пока не пришла Лёлька, я была одна. Она пришла и предложила, что отпросится домой, а меня приглашала к себе посидеть до закона. Пошли к Г. Э., Лёлю она отпустила, а меня нет.
За 4-м уроком я всё была с В. Виноградовой, бегала вниз спрашивать, пришёл ли пастор, получила утвердительный ответ. И что же? После урока спрашиваю опять, говорят, был, да ушёл.
Сейчас, после обеда учила уроки, а потом ходили гулять. Дома опять учила уроки до 7 часов только. Ах, если бы не дурацкое сочинение, которое я совсем не знаю. Как писать

25 сентября 1901 г. Вторник.
Утром проснулась с хорошим настроением.
Влад. Вас. за математикой задавал нам арифметические задачи, которые мы с Лёлькой не могли решить, это всё-таки досадно. За большой переменой мы ходили с Марьей Сигисмундовной. Она глядела, глядела на меня и, вдруг, сказала, что у меня должен быть очень спокойный характер. Я поняла, чэто в смысле холодный, ко всему равнодушный, и мне стало это так неприятно, что я заплакала. Поступила я, конечно, глупо и Марья Сигисмундовна, наверное, думает то же самое, но я не могла, так мне было грустно. Почему она так думает, ведь, кажется. на самом деле я не такая. Хочу теперь непременно с ней объясниться, только с глазу на глаз, но это вряд ли удастся.
M-me Charpier не давала у нас урок, а опять Над. Ник. Я всё глядела в книгу, потому, что глаза были заплаканные. Наконец пришла история. О. П. вызвал меня первую и начал спрашивать то, что говорил в классе, я почти ничего не знала. Мне очень стыдно, Наверное, мне 9 поставит. Мне хотелось, что бы он заметил, что я огорчена, и я всё сидела с нагнутой головой. Он, вероятно, заметил, хотя, Бог его знает.
Мы шли с Лёлей Шамониной домой и она мне говорила, что я совсем не равнодушная ко всему, а только очень сдержанная.
Наташа дала мне Белинского II том, я очень рада, буду читать Лене вслух.
Сочинение отложила до завтрого, а сегодня читала Белинского и ещё «Отцы и дети».

26 сентября 1901 г. Среда.
Всё утро учила уроки, а потом принялась за сочинение. Ничего не знала, что написать, а потом написала, но очень скверно. Немножко я от досады поплакала, но только сначала, а потом ничего. После обеда мы ещё пошли на Покровку, а потом прямо к Эре, он накупил очень хороших вещей: шоколад, виноград и ещё др. конфект. Мама туда пришла с Соней Ермоловой, и мы пили чай. Часов в 8 мама с Соней и с мальчиками ушла, а мы остались и читали Надсона. Ах, если бы мне его дали в награду!!!!!! На сколько бы я сделалась лучше, читая его стихотворения, я всегда становлюсь как-то лучше.

27 сентября 1901 г. Четверг.
Лёли Шамониной не было, и я была рада этому. Нам принесли немецкую диктовку, я написала хорошо. M-me Charpier была сегодня в институте, всё-таки интересно, какая-то она будет.
Маленькие выдумали какую-то глупейшую игру, где они поют по-французски и по-немецки, и выделывают разные жесты очень смешно. Мы хохотали ужасно. Наташа говорит, что желает разрыва с Шамониной и, дай Бог, тогда было бы гораздо веселее, но только этого не будет, да и немножко мне жалко её, каково ей будет? С кем она тогда будет?
О. П. не спрашивал меня ни на один вопрос, он меня теперь считает за отвратительную ученицу, которая ничего не слушает и не учит, как следует уроков. Это мне жалко, ведь я почему-то ужасно люблю О. П.
Шли с Наташей и всё говорили о Лёле Шамониной. Наташа хочет с ней раздружиться, но только так незаметно, без явного разрыва.
После обеда ходили гулять и заходили к Кейзер ненадолго.
Я обещала М. Л., которую Шамонина просила зайти сказать уроки, сделать это самой, т. к. М. Л. Не по дороге и теперь раскаиваюсь. Мама была очень недовольна, что я посылаю к ней, а не она ко мне посылает. Матрёна пошла и отдала каким-то Лодочниковым, ну да мне дела нет. Я послала, а больше мне ничего не надо, пускай сами, как хотят. На конверте я написала «Варварка, дом Власова». Авось, эти Лодочниковы догадаются отнести туда.

28 сентября 1901 г. Пятница.
Пошли ко второму уроку. Думала, что Лёля Шамонина не придёт, но она пришла и, оказывается, вчера звала не М. Л., а Михельсон сказать ей уроки.
Из истории он меня не спросил ни на один вопрос, и я, дурра, не поднимаю руку, так, что он думает, я ничего не знаю. За третьей переменой меня вдруг позвали к Марье Сигисмундовне, и она мне вручила награду «Беседы о древней русской литературе» Хрущова*. Не Надсона, жалко, очень жалко. Наши в классе все мне завидуют, у меня лучшая награда. Мы отпросились идти в физический кабинет, стоим и ждём в коридоре, вдруг, идёт Влад. Вас. и О. П. Я держала книгу наградную, как будто нарочно так, что бы все её видели, но это было, правда, случайно. О. П. посмотрел и, наверное, подумал, вот, хочет показать, что ей награда.
За физикой Влад. Вас. делал опыты с вогнутым зеркалом, что бы изображение получалось в воздухе, но я плохо видела.
Пришло, наконец, тоскливое рисование и прошло, и мы отправились домой.
Завтра m-me Charpier, интересно, какая-то она будет.
Дома про Надсона никто ничего не сказал, вообще. Этого вопроса избегают, ведь и в институте ничего не говорят, почему мне его не дали. Эре книга очень нравится.

* Хрущов Иван Петрович (1841—1904), историк и исследователь русской литературы.

29 сентября 1901 г. Суббота.
Наташа не пришла опять, ленится, вот человек-то. Шамонина отзывалась о ней тоже не особенно хорошо, говорит, что они не понимают друг друга, что Наташа дома ничего не делает, а только завивается, потом сядет в качалку и сидит, пока не уснёт. Вообще, по-моему, между ними скоро будет разрыв: Наташа во многом осуждает Лёлю, а Лёля Наташу.
За большой переменой я ходила с Зиночкой Башкировой, а потом пришла Лёлька Пискунова. Третий урок у нас французский, пришла m-me Charpier, вызвала меня и стала спрашивать старую грамматику. Я не всё знала, но всё-таки отвечала я ничего. Нам она не особенно понравилась, очень требовательная.
Получили письмо от Жени, довольно хорошее. Температура у него нормальная и в весе прибавился. Слава Тебе Господи, если бы и дальше так шло, как мы все были бы рады. Мы пошли гулять, и дошли до Тилинг, я осталась у Лизы и мы с ней много болтали. В 9 ½ за мной пришли. У нас был Алекс. Ник., мы ещё посидели, поболтали, а в 10 ½ послали нас спать. Я ужасно злилась, так вот прошла суббота, а завтра целый день буду возиться с дурацким сочинением. Ах, хоть бы поскорее его кончить, как я буду рада. В постели я даже всплакнула, не знаю о чём.

30 сентября 1901 г. Воскресенье.
Всё время до 2-х часов учила уроки и всё-таки историю знаю скверно. Злилась я неимоверно, ещё бы! Ведь почти весь праздник пропал, ну, да это бы ещё ничего, а сочинение, написано оно у меня Бог знает как. Сама я, конечно, судить не могу, а дать маме мне не хочется, а, между тем, надо бы с ним совсем покончить, а то мучит оно меня ужасно.
Читала я мою наградную книгу Лене вслух, не особенно интересно.
Лена играла на рояле, а потом Эря стал подбирать разные вещицы, а Лена в это время закрыла лицо руками, и как будто плакала. Меня она беспокоит, что это с ней? Ведь очень легко может быть то же, что и с Женей, но не дай Бог! Ещё она очень много думает о Д., а это тоже нехорошо.
Мы ходили смотреть на иллюминацию Покровской церкви, там жгли римские свечи, и это было очень красиво.
Дома я кончила «Отцы и дети».

1 октября 1901 г. Понедельник.
Очень хорошая погода! Довольно тепло и ясно. Мы ходили гулять, и было очень хорошо. Я теперь читаю свою наградную книгу. Мне хочется её поскорее кончить.
Мы рубили капусту, так хорошо было. Мы ещё ходили гулять за покупками.
У Лены температура 36,1. Это хорошо, а то вчера было 35,4, вероятно, она вчера неверно меряла.

НОВАЯ ТЕТРАДЬ

2 октября 1901 г. Вторник.
За большой переменой Лёля Пискунова и Шамонина говорили о Добролюбове, а я его не читала и должна была молчать, это неприятно. Зато за следующей переменой мы говорили с Лёлькой о наших характерах: о любви к семье и о нашем, иногда очень скверном, настроении. В среди нашего разговора Лёлька воскликнула: «И тебя Марья Сигисмундовна назвала равнодушной!» Она, значит, совсем этого не думает, это хорошо.
О. П. не спросил меня ни на один вопрос, он меня теперь считает за скверную ученицу, вдруг он мне право поставил 9 или 10, что было бы ужасно.
По дороге домой, Лёля Шамонина рассказывала мне одно её приключение с сумасшедшим господином на пароходе.
Дома за обедом я сначала была злая, а потом ничего. Скорей учила уроки, что бы пойти гулять, а потом не пошла и училась.
Мама купила марципану. Да, решено, что мама едет к Жене.
Олигер принёс 200 руб., кажется это наследство от бабушки (???). Вечер провели довольно приятно.

3 октября 1901 г. Среда.
У нас была опять m-me, меня спросила на один вопрос, я ответила верно. Пришёл Алекс. Алекс. очень весёлый, смотрел ошибки в изложении. Я забыла тетрадку. Говорили о сочинении, меня оно ужасно мучает. Всё-таки за русским было очень весело: мы болтали, смеялись. Он посоветовал прочесть Кайгородова* и говорит: «Кажется, эта книга называется «Из царства пернатых»». Я кивнула головой и он теперь думает, что я читала, а я никогда не видела этой книги и не знаю, как она называется, а кивнула головой, то бы он подумал, какие я серьёзные книги читаю. Это ужасно нехорошо и я буду остерегаться впредь делать подобные вещи.
За законом я читала наградную книгу
Ходили за альбомом перед рисованием и видели С. Н. Остафьева, он поговорил с нами и спросил, Аллендорф ли моя фамилия. Он мне понравился, пошутил с нами.
Марья Сигисмундовна на нас за что-то сердится, встретила нас, когда мы шли с альбомом и сказала: «Разве прилично бегать по коридорам и фыркать!»
Сегодняшнее пребывание в институте окончилось очень весело, мы много хохотали с Наташей, идя домой.
После обеда ходили на Покровку, а потом я засела за уроки. Если бы не сочинение!!!!!!!!!! Я начала писать новое, Бог даст, оно мне удастся лучше!

Дмитрий Никифорович Кайгородов (1846-1924) — русский лесовод, педагог и популяризатор естествознания. Автор многочисленных научных трудов, учебных пособий, книг о природе, статей и сказок естественно-исторического содержания.

4 октября 1901 г. Четверг.
Начиная с третьего урока, я страшно хохотала и вот подошла история. С самого начала я всё смеялась, а потом сказала какую-то глупость Лёле Пискуновой, та не смогла себя сдержать и громко захохотала. Над. Ник. с ужасом оглядывает класс, я страшно хохочу, а Лёля вся красная уткнулась в парту. В это время отвечала Наташа и что-то не знала. О. П., заметив, что у нас что-то не ладно, вызывает «Пискунова», она встаёт и молчит. «Аллендорф» — тоже молчание. «О чём спрашиваю?» — молчание. Я стою, не поднимая глаз.
— Аллендорф, — говорит О. П., — я думал, вы всегда слушаете, но, оказывается, и вы не безгрешны.
Красные, мы садимся на место, и весь урок я не поднимаю головы. О. П., наверное, думал, что я плачу и спросил ещё на один вопрос, я ответила. Боялись, что нам влетит от Над. Ник., но ничего.
После истории мы ещё много хохотали. Пошли домой, а за нами О. П. Мы всё время болтали ужасную чепуху и, вместо того, что бы завернуть на Мартыновскую, прошли вплоть до Больничной. Вообще, я думаю, он ужасного мнения обо мне! Это мне ужасно неприятно! Если бы не это, то моё приключение за уроком было бы мне даже приятно, потому, что он не сердился, а. вот, наше поведение после это – гадко, он, наверное, пришёл в ужас.
Получили письмо из Одессы. М. пишет, что они скопили денег на мамину поездку к Жене, и пишет это так деликатно, что прелесть. Ведь это, прямо, замечательно мило, мама. Конечно, денег не возьмёт.
Вечером мы вспоминали прежние времена, наше детство и много смеялись.

5 октября 1901 г. Пятница.
За большой переменой мы очень много хохотали, потом была история. Пришёл О. П. и прямо вызывает «Г-жа Аллендорф». Почему «г-жа»? Он, наверное, почему-нибудь мной недоволен, наверное, за моё вчерашнее бегание за ним. Отвечала я сама не знаю как. Удовлетворена ответом я не была, хотя отвечала лучше, чем в тот раз. Никто не говорил, что мне 12, а это плохой признак. О. П. мной недоволен, а это ужасно, я его так люблю, просто ужас.
Влад. Вас. показывал цилиндрическое зеркало. Этот урок был совсем не как урок. Мы ходили по классу, толпились у столика, где Влад. Вас. показывал опыты. Наташа пришла к нам на парту, и мы хохотали и шалили: я вымазала Лёле Пискуновой лицо карандашом, а она мне, потом я хотела и Наташу и ещё раз Лёлю, она отбивалась. Г. Э. это видела и раскричалась, да. Главное, назвала нас по именам, так, что Влад. Вас. заметил. Мне замечательное счастье получать замечания именно за физикой.
Думаю я теперь о том, как бы прекратить бегания за О. П. с Наташей. Это будет очень трудно, она сейчас рассердится, и не будет выслушивать никакие доводы, раз ей чего хочется, то она никогда не глядит, и никого не слушает, а всё-таки надо будет это прекратить, а то мы очень роняем себя в глазах О. П.
У меня отчего то болит спина и довольно это неприятно. Я сказала маме, мама испугалась и хочет завтра не пускать меня в институт.

6 октября 1901 г. Суббота.
Из-за спины не была в институте, но она у меня сегодня совсем не болит. Я дописала сочинение, всё-таки я не совсем им довольна. Перед обедом пришла Лёля Пискунова. Из истории он ничего не будет задавать к понедельнику, это очень приятно.
Я за обедом и после обеда всё время злилась, не знаю почему. Когда стемнело, ходили гулять. Я купила циркуль и потеряла его по дороге, очень досадно.

7 октября 1901 г. Воскресенье.
Сначала утром злилась, но после церкви ничего. Оказывается, пока мы были в церкви, у нас был Кукаркин, папе он замечательно нравится. После обеда были у нас Тилинг и Лиза тоже, но она посидела недолго и удалилась. Я пошла вместе с ними до Эри. Дело в том, что сегодня свадьба Г. с Б. и мы хотели смотреть. Я ничего не видала, а Лена видела, как они проехали.

8 октября 1901 г. Понедельник
M-me меня не спрашивала, чего я читала. Я очень рада. За русским Л. Шамонина читала своё сочинение, у ней очень хорошо, но, только, по-моему, это неправда, да, положим, у меня то же самое.
Танцы прошли довольно приятно, мы танцевали мазурку с фигурами. Закона Божьего не было, и я после 4-х уроков пошла домой. О. П. тоже уходил.
Мы собираемся, несколько человек, пойти в театр с ученическим билетом. Я спрашивала маму, она позволила.

9 октября 1901 г. Вторник.
У нас за алгеброй была начальница и сказала, чтобы мы к юбилею института сочинила кантату, но я уверена, что никто не сочинит, разве Л. Шамонина, да она не хочет. За большой переменой мы сочинили какую-то невозможную чепуху, где участвуют Алексей, Муравей и Горгона.
За историей О. П. не спросил меня ни на один вопрос. Пошли мы домой, О. П. шёл за нами. Меня раздражала ужасно Л. Шамонина. Она, которая считается такой примерной, вслух говорила глупости про О. П., что бы он слышал, не знаю, почему она меня так ненавидит! Меня они очень упрашивали идти дальше Мартыновской по откосу, но я отказалась и очень рада.
Вечер прошёл приятно.

10 октября 1901 г. Среда.
Перед русским Наташа и Л. Шамонина говорили, что вчера О. П. шёл не в семинарию, а только за нами. Наташа предложила идти с ним завтра вплоть до семинарии, я отказалась, говоря, что не хочу ронять себя в его глазах. Л. Шамонина объявила, что совсем его не любит и не уважает. Лёлю Шамонину я, правда, не люблю, и, по-моему, она всё-таки злая, и без неё мне гораздо веселее.
Сегодня прислали за Лидой Весниной из дома и сказали, что её мама очень больна и хочет видеть Лиду. Бедная девочка! Она страшно любит мать, а оказывается она уже умерла, и Лиде только не сказали. А, как она радовалась, что у неё сестричка. Жалко мне её ужасно!! Ещё сегодня утром она была весёлая и ничего не подозревала, а в это время её мамы уже не было в живых.
За Законом я иногда думала о Лиде и, вообще, была в самом ужасном настроении, но потом, как это всегда бывает, когда уходит Шамонина, стала весела.
За рисованием было недурно.
Получили от Жени письмо, чувствует он себя хорошо, но всё-таки его письмо не особенно утешительно. Пишет сам, что не знает, хорошо ли будет для него поехать домой, значит, он сам чувствует себя ещё не настолько поправившимся, что бы сделать это небольшое путешествие. Дай то Бог, что бы он выздоровел.

11 октября 1901 г. Четверг.
В институте было нехорошо. Лёля Шамонина всё обращается к Лёле Пискуновой с разными вопросами поумнее, а ко мне совсем нет. Она меня считает за очень неразвитую и мало читавшую девочку. Это ужасно неприятно. У меня на душе так тяжело было, я готова была плакать. Вообще, самое ужасное настроение. Мне хотелось почитать Надсона, потому что он всегда на меня хорошо действует.
История прошла без особых приключений, он меня не вызывал.
Домой пошли с Влад. Вас., и спросили его насчёт физики немного. Потом, так, болтали чепуху., т. е. я больше молчала, и мне было всё это очень неприятно. У меня и сейчас настроение нехорошее. Меня мучит, что я нехорошая девочка, что в институте меня не все любят., да и многие, вообще. Мне хочется быть честной, благородной и что бы меня все любили. Л. Пискунова, да и Наташа любят меня, но Шамонина нет, да и я ей плачу тем же. Она сегодня написала рассуждение о счастливейшем времени жизни, и говорит в нём, что юность самый счастливый период жизни, а в зрелости люди делаются пошлыми. По моему, это совсем неверно и даже глупо предполагать, что все люди пошлые. Да и она ещё слишком мало знает людей, что бы писать о них подобные вещи. Это рассуждение она подала Алекс. Алекс. Мне это не нравится, чего она к нему лезет со всем тем, что напишет. У учителей, я это вижу по Эре, и так много дел, да, кроме того, мне кажется, что он будет недоволен её рассуждением. Она всех называет пошлыми, значит и его, да, кроме того, ей рано так отзываться о людях. Впрочем, не знаю, может, ему и понравится.
К завтрому физики не знаю, так как не совсем понимаю, то, что задано.
Господи! Если бы я только была хорошей девочкой!!!

12 октября 1901 г. Пятница.
Первым делом спросил из русского писать на доске «О счастливейшем времени жизни». Написала ничего, только несколько знаков неверно. Я ставила запятые, а надо точки с запятой, да вместо «Лейбницем» написала «Лейбницом». Отвечала недурно, всё больше по подсказкам, спасибо Наташе и Пискуновой, всё выручали, так что ответила ничего.
В воскресенье идёт «Лес», мы хотим пойти.
Алекс. Алекс. недоволен Лёлиным сочинением «О счастливейшем времени жизни» и что-то ей написал, но она только не показывает.
За историей О. П. всё вытягивал ногу из-под кафедры, Лёля Шамонина стала ему подражать. Он заметил и сказал: «Вы бы, Шамонина, лучше своими делами занимались, а не карикатуровали бы других», он, кажется, рассердился. Гермина Эммануиловна велит Лёле просить у него извинения, по-моему, это очень неловко.
За физикой Лёля написала нам об этом, а мы ответили и кинули записку, она упала, Гермина Эммануиловна заметила и велела наташе подать ей записку, та так и сделала. Думали, что после уроков нам достанется, но ничего.
За рисованием я сидела с Зиной Башкировой и всё время болтала.
Домой пошла с Наташей, которая проводила меня до Варварки, т. к. шла к Лёле Шамониной. Дома было хорошо, все были очень весёлые. Во время обеда заходили ко мне Л. Шамонина и Наташа, спрашивали задание из французского. Л. Шамонина мне рассказала, что О. П. не имеет ничего против неё и сам обвиняет себя в нетактичности.
Вечером у нас был Кукаркин, он очень симпатичный.

13 октября 1901 г. Суббота.
Наташа не пришла. Пишет сочинение. Говорили насчёт завтрашнего театра. Л. Шамонину не пускают, потому, что, говорят, неприлично там толкаться, брать билеты и т. д. Лёле Пискуновой не хочется идти. Так дело у нас и расстроилось, ну, да ничего, другой раз пойдём.
Домой пошла Печеркой с Шамониной и Н. Крыловой. Получили письмо от Жени, у него температура нормальная, слава Богу!!! Мама предложила идти завтра в театр в ложу с мальчиками, они заплатят половину и мы тоже. Мне очень хочется на «Лес». После обеда пошли за билетами, но касса заперта. Завтра утром опять пойдём, авось достанем.
Я весь вечер переписывала сочинение, хоть оно у меня и скверное, да уже всё равно. Авось будет 11, и уже больше мне не надо.

14 октября 1901 г. Воскресенье.
Докончила переписывать сочинение, но мне всё-таки не нравится, ну да уже всё равно, ничего не поделаешь.
Мы ходили за билетами, народу масса и мы довольно таки долго ждали и стояли в хвосте. Достали ложу бельэтаж №12, почти что средняя.
Пошли в театр, он был битком набит и все учащиеся. Смотрю, батюшки, тут и Л. Шамонина с горничной, и Смирнова со своими, и Наташа тоже со своими. В одном антракте они заходили за мной, и мы ходили по фойе. Сама пьеса не произвела на меня очень большое впечатление, сама не знаю почему, меня это огорчает, всё-таки хорошая вещь. Домой пришли поздно, а потом я пошла к Тилинг, а Лена к Ремлер. Лиза была очень обрадована моим приходом, мы много болтали и только в 10 ч. вернулись домой.

15 октября 1901 г. Понедельник.
Читала я своё сочинение Наташе, и ей оно очень понравилось. Если бы не ошибки, а у меня они, наверно, есть, мне бы было, может, 12. Сегодня в институте было довольно хорошо, но ничего особенного не было. Пастор пришёл и меня спрашивал. Я знала.
Да, если бы и Марья Сигисмундовна, и все девочки меня любили, как бы я была рада.
К завтрому физики совсем не знаю, забыла, как он объяснял. Приду в класс и попрошу кого-нибудь объяснить. Мне осталось учить историю, а потом я свободна.

16 октября 1901 г. Вторник.
Спрашивали из физики, Влад. Вас. сказал «хорошо». Я рада. За историей тоже ничего особенного не было. Домой пошли с Влад. Вас. и Наташа говорила глупости. Потом Наташа пришла ко мне, что бы вместе выучить немецкий перевод, а то у нас книжки нет, мы взяли одну в институте.
Получили мы очень милое письмо от Жени. Слава Богу!! Чувствует он себя хорошо.
Я пошла к Фредерикс и сидела там с Наташей, и болтала. Она дала мне французские книги.
Пошли в баню, а вечером сидели одни, так как папа с Эрей в Реальном училище. Я была страшно злая и даже плакала, лёжа в постели.

17 октября 1901 г. Среда.
Довольно долго учила уроки утром. Билась над алгебраической задачей и, наконец, сделала её. Я этому очень рада. Нашли мы с Леной «Грозу», я бы хотела её видеть.
Вечер прошёл довольно приятно.
Я всё думала о том, что я эгоистка и мне так хочется исправиться, ах, как я бы этого хотела.
Вечером все говорили о Коле, что из него, наверное, ничего не выйдет и он будет очень скверно учиться.

18 октября 1901 г. Четверг.
Из немецкого меня опять спрашивала, не знаю, что с ней сделалось, отвечала ничего себе. За большой переменой поздравляли Гер. Эм. С 20-летней службой и с медалью.
Мы ещё бегали вниз и пришёл О. П., он нас видел и смеялся, а потом что-то сказал, но я слышала только «барышни». За историей ничего особенного не было.
После обеда мы сегодня с Леной бесились, бегали, как сумасшедшие, а потом пошли гулять.
Я сегодня взяла у Лёльки «Что такое «обломовщина»» Добролюбова. Я его не хочу показывать нашим, а то, пожалуй, читать не позволят, и потому буду читать потихоньку. В сущности это не хорошо, да. Положим, это не скверная книга, а только, скажут, «рано», а мне кажется, я всё пойму.
Во вторник мы положили в шутку Влад. Вас. в карман порт-монэ, сегодня посмотрели, а оно ещё там, он не заметил. Хотели вынуть, но не успели.

НОВАЯ ТЕТРАДЬ

19 октября 1901 г. Пятница.
Лёлька Пискунова не пришла, не знаю, что с ней. Я сидела со Смирновой. За русским Алекс. Алекс. спросил меня на один вопрос, я ответила, да, не так, и мне было ужасно неловко весь урок, я не поднимала глаз. Боюсь я так же за сочинение, по-моему, у меня очень плохо.
О. П. спросил меня сегодня на один вопрос, я ответила, но всё-таки было не особенно хорошо, как-то скучно.
За физикой мы шалили, вытащили свинку и пищали ей (???). Гер. Эм. Подошла ко мне и строго сказала, что бы мы перестали. Влад. Вас. это видел, всегда за физикой у меня что-нибудь случается.
Домой пошли безо всяких приключений. Думаю я теперь о сочинении и оно меня ужасно мучит, да и, вообще, эта четверть: что-то будет! Вдруг, мне не выйдет 11 в среднем, тогда я, кажется, не знаю, что сделаю от стыда. Да, это будет очень неприятно, мне хочется иметь 11 ½ , только не меньше. Потом, думаю я о будущности, мне не особенно хочется пойти на курсы и это меня мучит. Почему я не хочу сделаться образованнее, как другие молодые девушки? Мне кажется, потому, что у нас в семье всё-таки против курсов, поэтому и я такая.
Да, я забыла что сказать, сегодня выпал первый снег. Ура! Ура! Но только очень мало к сожалению. А, всё-таки, очень приятно – снег. Посмотришь, и как-то веселее станет. Морозит тоже как следует -5, хоть бы поскорее зима!!!!

20 октября 1901 г. Суббота.
Лёля Шамонина не пришла, и я была этому рада, это нехорошо, я знаю, но мне, правда, без неё веселее.
Была у нас панихида по Александру III и поэтому второй и третий уроки короче обыкновенного.
Домой Наташа шла долго со мной и мы болтали о разных разностях. Сегодня холодно, утром было -9, а снега нет. От Жени получили письмо и он пишет, что непременно хочет держать экзамен в VII класс Реального весной. Господи! Если бы только это было возможным и если бы он выдержал, вот бы хорошо то было. Он прислал мне и Лене открытые письма с видами санатория.
После обеда ходили гулять. Вечером устраивали балконную комнату (???) и я вела себя при этом отвратительно: дело в том, что меня разозлило то, что мама спрашивала совета Коли, мне было завидно. Как это скверно, я долго не могла себя преломить, но наконец всё-таки мне это немного удалось. Комнату устроили великолепно, теперь тут так уютно, положили медведя, на нём можно валяться, так хорошо. Вечером у меня немного болело ухо, но скоро прошло.

21 октября 1901 г. Воскресенье.
Утром были в церкви, потом засела за уроки и просидела довольно долго. У меня была Лиза Тилинг и мы довольно приятно провели время. Лена пошла к Елеонским и хотела спросить у О. П. для меня книги. Я ждала, конечно, её с нетерпением и всё-таки боялась, что О. П. что-нибудь скажет вроде того, что я бы лучше учила уроки или что-нибудь в этом роде. Наконец пришла Лена, у нас были Ермоловы, так, что она не могла мне сказать результата её просьбы, и я решила, что О. П. сказал обо мне что-нибудь нелестное, и Лена не хочет мне этого говорить, но вышло по другому. О. П. сказал, что бы я спросила у него в институте книги, и что у него есть несколько. Лена передала ему, что она мне уже раньше советовала обратиться к нему с этой просьбой, но, что я стесняюсь. О. П. на это ответил: «Но, почему же?». Значит, я теперь должна спросить у него книгу в институте, мне очень неловко, не знаю, спрошу ли даже.
Петя у нас захворал, у него 39,6, что неприятно

22 октября 1901 г. Понедельник.
Утром давала Пете пилюлю, он проглотил, а потом его вырвала, и я не знаю, что мне делать, мама спит. Сейчас буду писать Жене письмо.
Сегодня хорошая погода, ясно, -4. Мы пошли погулять, а потом всё время читали.
Вечером пошли в общежитие, где сегодня спектакль. Сами пьесы мне очень понравилась. Первая «Нет кота в дому, ходят мыши по столу», вторая «Пушкин», а третья «Пишут». Последняя очень смешная и сыграли её очень хорошо. После спектакля пили чай с ореховым тортом, а потом танцевали, было довольно таки весело. Домой вернулись около 12 часов.

23 октября 1901 г. Вторник.
Мы много болтали с Лёлей Пискуновой, она хочет тоже со мной просить книги у О. П., а Наташе я ничего не говорила об этом. Господи, как мучает меня то, что собственно, какие мы подруги, ведь это уже насмешка, ну с Наташей ещё так, а уж Лёлю Шамонину я совсем не люблю. Как это грустно. Не нравится мне это вечное насмешничание над всеми людьми, ведь этим же обижаешь людей, а за что? Л. Шамонина и Наташа говорят, что О. П. не знает истории, потому что он как-то раз забыл какое-то историческое имя. Но, разве это доказательство его незнания? Ведь это даже глупо, а попробуй им это сказать, сейчас Наташа закричит: «Ну, конечно, конечно, обожаешь О. П.» и поэтому я промолчала. Но, всё-таки странные они люди. Марья Сигисмундовна сказала, что у Лёли очень весёлый, открытый взгляд, это у Пискуновой, почему про меня этого не говорят? Странный вопрос, потому что у меня нет этого взгляда, а как бы я желала его иметь. Да, если бы Марья Сигисмундовна была бы обо мне хорошего мнения, а я боюсь, что этого нет. Конечно, она не считает меня за скверную девочку, но я не особенно ей симпатична, мне так кажется, по крайней мере. Почему я в институте делаю много того, чего мне и не хочется? Да, многое, очень многое меня мучит ужасным образом
Перед историей Наташа, вдруг, подходит ко мне и говорит: «Поздравляю тебя с великой радостью». Я стала допытываться с какой, и меня страшно разозлило то, что она не хотела говорить, а только смеялась, как будто дразня меня. Особенно же Лёля Шамонина, которая хохотала, как безумная. Но я всё-таки добилась своего Наташа мне сказала, в чём дело: оказывается Шамониной кто-то сказал, что Эря женится на епархиалке* и она сейчас же передала Наташе. Какие сплетни!!! Я чуть не разревелась. Кто же мог только сказать это? Потом Лёля Шамонина спросила: «Твой брат знал гимназистку, которая прошлой весной отравилась?» Я говорю, знал
— А из-за чего она отравилась?
— Кажется, из-за четвертной отметки.
— А!
После этого Наташа и Лёля удаляются на свою парту, и Лёля начинает что-то рассказывать Наташе, указывая глазами на меня. Я уверена, что она рассказывает, что гимназистка отравилась из-за Эри и выставляет всё это в не очень выгодном для него свете. Господи, как я её не люблю! А, может быть, она даже говорила хорошее про него, а я так о ней думаю, тогда я совершаю большой грех.
За историей ничего особенного не было. Пошли домой.
После обеда заходили к Анне Максимовне, хотели просить её, что бы она занималась с мальчиками, пока мамы не будет. Она ещё зайдёт и переговорит всё с мамой. Я рада, что она будет ходить к нам каждый день

*Воспитанница епархиального училища.

24 октября 1901 г. Среда.
За французским Лёлька мне написала: «Мне так тяжело, я внутренне плачу». Что такое? После французского она мне всё рассказала. Тот Коля, о котором она так много мне говорила, её хороший знакомый гимназист 16 лет, с которым она обращалась, как с другом, говорила «ты», читала с ним, рассуждала, написал ей вчера на её тетрадке следующее» «Лёля, я плакал, мне тяжело ужасно, любишь ли ты меня?». Он бросил ей эту тетрадку и ушёл. Она рыдала ужасно. Это у него настоящая любовь. Он, по её рассказам, такой энергичный, твёрдый, плакал из-за неё. Но её положение! Она ребёнок, не знает этой любви совсем, что ей-то делать? Сказать «нет», он, пожалуй, сделает что-нибудь над собою, а «да» сказать она не может. Это ужасное положение. Главное, его жалко. Впоследствии и она его полюбит, я в этом уверена.
Нам принесли сочинение и Алекс. Алекс. сказал, что я хорошо написала. Я была страшно рада. Ведь это совершенно самостоятельное сочинение, никто мне его не поправлял. Вот чудно то! У Лёли тоже хорошо написано, я рада.
Спрашивали мы у О. П. книги, он сказал, что бы мы попросили у нашей классной дамы, а то он все свои роздал. У Лёли есть каталог городской библиотеки, она хочет принести, и мы попросим его отметить книги, это было бы хорошо, но только неловко его просить.
Лёлька сказала мне, что ужасно меня любит, мне это так приятно слышать.
Да, Гер. Эм. просит принести какое-нибудь платье для спектакля, у меня есть только красная кофточка. Пожалуй, не подойдёт, и мне будет тогда неловко, да и потом, завтра ей надо принести. Самой неудобно, надо посылать, а потом опять назад брать, ведь спектакль то 22 ноября. Просить всё это у мамы ужасно неприятно.
Ходили гулять, снега очень мало, чуть-чуть камни прикрывает. -2.

25 октября 1901 г. Четверг.
Говорили сегодня о курсах, о полезной деятельности, я тоже говорила, но, ведь, я вряд ли пойду дальше учиться, наверное, даже, нет, чего уж я-то говорю. Ужасно меня мучило это за математикой.
За большой переменой пошли к Г. Э. относить платье, я тоже принесла, она нас очень благодарила и сказала, что она хочет, что бы и «приходящие» в чём-нибудь участвовали, что уж, пускай, только не в танцах.
За историей О. П. меня спросил на один вопрос, я ответила, но неверно, вообще, чепуху какую-то. Мне это неприятно.
Шли домой с Лёлей Шамониной и она мне рассказывала то, что читала, а всё-таки она считает меня за неразвитую в этом, я уверена. Что бы мне делать, что бы меня не считали за такую? Мне хочется делаться лучше, образованнее, хочется, что бы меня любили все, но это очень трудно удаётся.
Лёля Шамонина давала читать нам свою юбилейную кантату, мне она не понравилась и Над. Ник. просит тоже переделать третью строфу.
Дома ничего особенного не было, ходила после обеда гулять, а, когда кончу уроки, пойдём ещё с мамой. Мне очень хочется встретить О. П., может, удастся.
Вчера вечером мама говорила про папу Александру Николаевичу, что он стал очень раздражительным, с ним говорить трудно, что бы его не рассердить. Папа чувствует, что при нём у нас разговор идёт не так живо. Да, и, вообще, как скверно я отношусь к папе, он слишком добр, теперь буду стараться в этом отношении исправиться.
От Фредерикс мне прислали книги «Cirano de Bergerac» и «La Princesse lointaine»*

* «Принцесса Греза» Эдмона Ростана

26 октября 1901 г. Пятница.
За большой переменой мы уговорились что-нибудь читать вместе, если только будет время. Пришла история. О. П. вызвал первою меня рассказать о причинах революции в Англии. Всегда что-нибудь такое спросит на уроке! Отвечала я довольно плохо. Господи!! Почему я не могу хорошо ответить на истории, спрашивает он меня третий раз, и я всё отвечаю плохо. Мне, главное, неприятно то, что О. П. будет обо мне дурного мнения, а это неприятно. Он сегодня был со мной не так ласков, а, даже, придирался. После урока я немного поплакала, уж очень мне было грустно упасть в глазах О. П., меня наши утешали, как могли. Я взяла у «живущих» платок, Г. Э. это видела и подумала, что я больна. Потом она меня ещё увидела в коридоре и даже предложила уйти от рисования, но я не пошла, потому, что дома будут спрашивать, что с тобой? Почему так рано пришла? Ты больна? И т. д. Потом Г. Э. прибавила, мол, ты плохо отвечала, но не плачь. Господи! Да, почему же это именно из истории, а не из чего-нибудь другого.
Дома все тоже говорят, что у меня скверный вид, и мне кажется, может быть это и воображение, что я себя, правда. нехорошо чувствую, главное, слабость какая-то! Лень всё делать, и, даже, с места встать, уж лучше была бы лихорадка, чем такая жуткая слабость.
К нам приехала Карпова Соня и Евдокия Ивановна. Ах, если бы не история, да. Главное, я маме ничего не говорю об этом, как-то стыдно, а сказать необходимо и я скажу непременно только маме одной.
Сейчас я сказала маме об истории. Господи, какого усилия мне это стоило, руки тряслись, я была вся в поту. Вот до чего доходит самолюбие человека. Всё-таки хорошо, что я сказала.

27 октября 1901 г. Суббота.
Опять спрашивали из немецкого, 4-й раз. Отвечала хорошо. Географии не было, как чудно!
От Жени нет письма. Странно и я немного беспокоюсь. Ходили мы гулять и встретили Олю Елеонскую, она со мной только холодно поздоровалась, мне кажется, она знает, что я по истории плохо отвечаю. Я ужасно много думаю о О. П., если бы я только знала, что ему меня жалко, и он не думает, что я неразвитая, глупая девочка. Наташа Михельсон тоже очень любит О. П., она мне это сказала и прибавила, что вполне меня понимает, что я так огорчена, и она сама очень дорожит мнением О. П., я этому очень рада.
Завтра идём в гимназию слушать декламатора, а после обеда к Карповым. Вечером Лена с мамой говорили о докторах, о лечении, и Лена говорила, что всё это глупости, и говорить об этом не стоит, и она не хочет лечиться, что ужасно мне всегда неприятно, и я осуждаю Лену, но когда до меня доходит очередь, то я поступаю точно так же.

28 октября 1901 г. Воскресенье.
Зима! Снег валит хлопьями, и большинство уже едет на санях. В 1 час мы поли в гимназию слушать декламатора, пришли – его ещё нет, пришлось ждать. У них громадная зала, больше, чем в Реальном. Лекция мне понравилась, хотя он сам говорит не совсем ясно, но, зато, декламирует, по-моему, очень хорошо. Читал он «Стрелочник»*, «Орёл и Змея» Полонского, «Вперёд» иностранную поэму, «Пустую церковь»** — чью не знаю, очень хорошо сцену из «Ревизора», потом представлял разговор вагонов с локомотивом и читал ещё несколько басен. Домой вернулись прямо к обеду, после которого отправились к Карповым, где сидели, болтали, пили чай с конфектами. Я взяла у Сони Галахова*** и очень рада. Соня дала нам почитать «Записки старой Смолянки»****, кажется очень интересно. Я страшно рада – хорошая, интересная русская книга.
Да! У Карповых у меня хватило смелости сказать Лене про историю, когда мы были одни, я всё таки рада, что переломила своё ложное самолюбие.
Вечером говорили насчёт того, что теперь люди не так любят родину, государя. Как во времена Пушкина, Жуковского, это утверждала я. А, Лена доказывала, что и теперь есть такие люди, но не писатели, а которых никто не знает. Да, кроме того, тогда были знаменитые войны, государь прославлялся, а теперь этого нет.

*Автора этих душераздирающих строк я не знаю. Начинается стихотворение так:
Повесть эту давнюю, ставшей легендарною
Расскажу вам я:
Как гласит предание в одном невзрачном здании
Поселилась тихая дружная семья.
Мать с отцом, да маленький сын голубоглазенький,
Их опора старости в доме подрастал.
Время было бедное, то послевоенное
Испытанья трудные Бог им посылал…
**Розенгейм, Михаил Павлович — (1820-1887) — русский поэт, публицист и переводчик.
***Галахов Алексей Дмитриевич (1807-1892) — историк русской литературы, прозаик.
**** Дневник В. П. Быковой (1920-1986), ученицы и выпускницы Смольного института.

29 октября 1901 г. Понедельник.
Вызывали из французского на доску писать, что читала. Я написала «Amy Herbert», она сказала «tres bien». Из географии тоже спрашивали. Я ответила не так, как бы хотела, хотя и так, может быть, 12.
Меня удивляет Лёля Шамонина, мы шли вместе с ней домой (Наташа не пришла) и она была со мной так любезна, говорила, что бы я только учила историю, что бы завтра ответить хорошо, если спросит, дала Наташины записи и т. д. Ах, если правда она меня любит, то как скверно с моей стороны так к ней относиться. А, ведь, очень возможно, что она меня любит, хотя Бог её знает.
Ничего особенного больше не было. Я ходила гулять, читала «Записки старой Смолянки». Да, я сказала, что хорошо ответила по географии, а, разве, это правда? Ведь, всё-таки, не на 12! Я бы желала, что бы нам выдали табели, когда мама уедет, потому что в письме легче будет написать, если у меня среднее не будет 11 ½, и если я не буду первой ученицей, а сказать это для меня будет ужасно трудно. К завтрому, кажется, хорошо знаю историю, ведь возможно, что спросит и тогда мне нужно, наконец, исправиться.

30 октября 1901 г. Вторник.
Сейчас тяжело у меня на сердце. Почему? Из-за пустяков, конечно. Мы были у Зененко, он сказал, что у меня нос нездоровый, надо будет его полечить, кроме того велел пить рыбий жир, вот мерзость-то. Каждый день по столовой ложке или по 2, да сказал, что бы не дольше 2-х часов учила уроки и то с перерывами, хотя, в сущности, я это могу. Да, ещё он прибавил, что бы раз в неделю я пропускала, ну уж это ни за что, нет, нет и нет.
Думала, что спросят из истории, но нет, четверть кончилась, и я не исправилась. О. П. не спрашивал меня ни на один вопрос. Шамонина перед историей уговаривала не бояться, и, вообще, была любезна со мной до крайности.
Шли мы домой с Наташей, впереди Влад. Вас. Вдруг, он оборачивается и заговаривает со мной о всех наших, расспрашивает. Потом мы поговорили об институте. Вдруг, на той стороне идёт начальница, мы с Наташей страшно почему-то расхохотались, да тут ещё прошёл Наташин брат Вася и раскланялся ни с того, ни с сего с Влад. Вас. Всё это было ужасно смешно, и мы хохотали безумно. Да, он сказал Наташе, что в четверти ей из физики 12, а из алгебры 10 или 11. А мне-то сколько? Ведь, я, наверное, хуже её отвечала, Господи, как я боюсь. Мне, наверное, по 10, это ужасно. Сколько-то мне выйдет в среднем?!!
Получили письмо от Жени, он со страшным нетерпением ждёт маму и прости только не откладывать поездки. Вечером были Ермоловы и Алекс. Ник.

31 октября 1901 г. Среда.
В институте ровно ничего особенного не было. После рисования ходили здороваться с О. П., но он нас не видал и не поклонился. Наташа очень злилась на это и чуть не плакала, я никак не разберу, на самом ли деле она любит О. П. или нет. Уговариваемся мы пойти с ним завтра, я иду с тем условием, что бы говорить с ним, а не болтать пустяки, идя впереди или позади него. Но заговорить с ним трудно, это Влад. Вас. который или сам заговорит или с ним заговорить каждый решится.
Лена пришла за мной и говорила с Г. Э. на счёт того, что бы пропускать уроки. До чего я злилась на это, ужас, мне так неприятно, теперь все будут знать, придётся попусту оставаться дома, а я этого не люблю.
Придя домой, я была сначала ужасно злая, но потом ничего.
Мама встретила О. П. и он ей сказал, что я, правда, на вид очень больная. Ах, как хотелось мне расспросить маму поподробнее о том, что он говорил, но было стыдно, и я ничего не спросила, он, говорят, сам болен.
Сейчас был пожар у Бугрова* в саду на углу Алексеевской и Грузинского переулка, из кухни отлично было видно, теперь уже его потушили.
Господи! До чего глуп мой дневник, ведь нет ни моих чувств, ни мыслей. Я, следовательно, ещё очень не развита, никогда ничего не пишу про прочитанные книги, так голые факты и больше… ничего. Вот дневник у Быковой в «Старой Смолянке» это дневник настоящий и уже она его пишет такой с 13 лет, а мне 15.

*Николай Александрович Бугров (1839-1911) — крупнейший нижегородский купец, хлебопромышленник, финансист, домовладелец, меценат и благотворитель.

1 ноября 1901 г. Четверг.
Был у нас сегодня только немецкий, а ни алгебры, ни физики, ни истории не было. Алгебру мы всё-таки просидели, потому что не знали, что не будет истории. За большой переменой Гер. Эм. ходила со мной и убеждала непременно пропускать почаще, и даже сказала, что бы я непременно осталась дома в субботу. Завтра скажу ей, что приду, так как сегодня почти что праздник.
Лёля Шамонина читала вслух «Грешница» Алекс. Толстого, очень хорошая вещь.
Пришла домой, тут ничего особенного не было. Странная я! Мучает меня ужасно, что я эгоистка, недобрая девочка, и что во мне недостаток веры, да ещё то, что я читаю, и на меня книги не производят особенного впечатления, это жалко и мне крайне неприятно.
Ходили мы гулять и встретили Анну Ивановну Елеонскую, она говорит, что О. П. лежит, не знает, придёт ли завтра. Пускай приходит, а то мне его жалко, да и скучно без истории. Не могу я определить своих отношений к О. П., ведь я его люблю, но не так просто, а как-то особенно, хорошо ли это?
Ждала я сегодня Карповых или Олю Елеонскую, и никто не пришёл.
Да, вчера вечером мы дома говорили с Эрей на счёт того, что бы мне пропускать почаще, Господи, как я люблю Эрю и какое влияние он имеет на меня, я не могу так упрямиться и злиться, когда он со мной так хорошо говорит. Во всяком случае, Эря чудный человек, а какое у него сердце, как он глубоко чувствует горе других. У них есть одна гимназистка 7-классница, у которой умерла мама, после чего девушка осталась совсем одна и её приняли теперь в общежитие. Эря вчера из-за неё ходил туда, всё время её утешал. Да, я желала бы быть такой!!!
Вечером мама играла на рояле, мы танцевали, а сначала так слушали, и мне в это время хотелось сделаться лучше, не завидовать и всегда говорить правду. Господи! Помоги мне!!

2 ноября 1901 г. Пятница.
Гер. Эм. сказала мне, что бы я пропускала по четвергам или вторникам, ни за что!!!
Историю пропускать, которую я так люблю, то есть не предмет, а О. П. В среду же меня будут отпускать после русского к завтраку домой и этому я не особенно рада.
У нас опять не было ни истории, ни физики, но историю просидели, думая. Что будет физика. В это время приехал архиерей, но к нам в класс не пришёл, чему я была очень рада. В коридоре мы его видели, он говорил совсем просто с ученицами.
За физикой Гер. Эм. отпустила меня и Лёлю Шамонину домой, а другие, из-за рисования, остались. Наташа чуть не плакала и, конечно, страшно злилась, а Лёля Шамонина мне потом сказала, что Наташа находит несправедливым, что меня отпускают, а её нет. Но, ведь, я даже не хотела и не просилась, Гер. Эм. сама отпустила.
Сегодня оттепель, +2, тает, на улице мокро, туман, вообще, скверно, но мы всё-таки ходили гулять.

НОВАЯ ТЕТРАДЬ

3 ноября 1901 г. Суббота.
Ничего особенного не было: ходили к Г. Э., я ей относила мамино письмо.
Мы хотим приходить по утрам, писать французские диктовки, польза, правда, будет большая, но не особенно хочется рано туда идти.
Получили от Жени письмо, у него температура нормальная, но в весе он не прибавляется, завтра мама едет к нему.
Вечером мы заходили к Ермоловым, и по дороге туда я раздумалась о смерти, ведь, если умирает хороший человек и оставшиеся рядом плачут, то, по-моему, они единственно себя оплакивают, а никак не умершего, ведь ему будет гораздо лучше. Ах, если бы быть хорошей, тогда бы и смерти нечего было бояться!

4 ноября 1901 г. Воскресенье.
Мы были в церкви и пастор говорил о будущей жизни. Когда он говорил, мне казалось даже не особенно трудным делаться лучше, потому что, ведь, только тогда мы попадаем в Царство Небесное, то есть достигаем блаженства. Люди, вообще, стремятся улучшить жизнь и всё делают для этого, почему же тут, когда мы знаем, что предаваясь хорошей жизни, мы обрекаем себя на вечную гибель, мы всё-таки не можем противостоять злу.
За завтраком у нас был Кукаркин, какой он симпатичный, просто прелесть.
До маминого отъезда оставалось уже недолго и мне сделалось невыносимо грустно, а когда мама стала уезжать и прощаться, то я разрыдалась, пусто, скучно как-то, тоскливо, долго не могла я успокоиться, да и Лена тоже поплакала, но она сейчас же начала играть с мальчиками, хотя ей, наверное, не хотелось. А я не могу, сижу вот тут и пишу, а на душе так тоскливо, тоскливо.
Сегодня весь день идёт снег и немного морозит, а то вчера ведь шёл дождь, весь снег стаял, и было очень скверно. Беспокоит меня тоже как то мама приедет не на ту сторону, ну да Бог даст ничего.
Вечером у нас был Владимир Васильевич, и мы очень приятно провели время.

5 ноября 1901 г. Понедельник.
Снег идёт и очень ветрено и поэтому я поехала. Наташа не пошла в институт. Лёлька с Шамониной говорили о Писареве, а я его не читала, да и не умею, вообще, рассуждать и это мне было неприятно, но, зато, после у нас не было танцев и мы с Лёлей удрали наверх в дортуар и там болтали по душам. Я ей говорила о всех моих мыслях, вопросах, меня мучающих и наконец договорилась до влюблённости. Я ей сказала, что люблю О. П. как-то особенно, точно я влюблена в него, особенно уже в последнее время. По-моему для меня пришла пора любви, и я её обратила на О. П., так как больше не на кого. Лёлька говорила мне о Коле, и что она в него не влюблена, а тоже что-то вроде ей жалко, когда он уходит, не простившись с ней. На неё нападает тогда тоска и т. д. Да, пришла и наша очередь. Влюблюсь ли я когда-нибудь как следует? Лёльке ведь я, правда, почти всё говорю и она мне тоже, это очень хорошо. Но, вот, об умных каких-нибудь вопросах, о книгах она со мной не говорит, почему это? Мне это очень жалко, и, если бы не это, то в институте было бы очень хорошо. Мне кажется, что Шамонина думает, что Лёльке со мной скучно и она хочет разойтись с Наташей и сойтись с Лёлькой, а мне уступить Наташу. Но, нет! Этого не будет! Лёлька сегодня говорила, что если мы с ней когда-нибудь разойдёмся, то это будет ужасно.
Нам выдали табели, мне 11 ½ . Ведь я этого желала, а теперь недовольна. Лёле Шамониной 11 5/7 и мне завидно, какое это нехорошее чувство, надо себя переломить, Лёльке тоже 11 ½ , она ужасно рада. Наташе 11, Верочке 11 2/7.
Из Закона спрашивали, и я отвечала хорошо.
Дома ничего особенного не было. Ходили гулять, к мальчикам придёт Анна Максимовна. Сейчас буду писать маме письмо. Анна Максимовна не пришла, и я делала с Вовой задачи на время, я её, конечно, сразу сделала, но объяснить, как следует, не смогла.

6 ноября 1901 г. Вторник.
Рано пришла в институт, что бы писать диктовку с Над. Ник. Думала, что написала хорошо, оказывается, сделала довольно много ошибок. За физикой он объяснял о радуге, и мы ничего не поняли. Наташа с Шамониной его, конечно, потом ругали, а я не могу, как-то жалко всегда бывает и Лёльке тоже.
За немецким писали диктовку. История прошла безо всяких приключений, и О. П. не спрашивал меня ни на один вопрос.
Пошли домой, ждали ещё О. П. и за ним шли по двору. Наташа, по обыкновению, болтала чепуху и меня неимоверно раздражала. Я ей это сказала, когда она начала болтать про Бориса Садовского*, она, по-видимому, очень разозлилась и даже не хотела со мной рядом идти. Потом крикнула: «Вы мне надоели!» и, не простившись, ушла. Да, ещё спросила, зайду ли завтра за ней, а я ответила, что, так как мы ей надоели, то я и не зайду. Странная девочка эта Наташа! Я уверена, что завтра будет просить прощения, и злилась она ещё отчасти, по-моему, из-за О. П. Ей было неприятно, что она опять, идя за ним, болтала чушь, может, я, впрочем, и ошибаюсь. Должна я сказать, что Наташа мне во многом не нравится. Это вечное насмешничанье над людьми, ей никогда не бывает жалко, если человек болен. Не нравится мне и то, что она вечно хочет, что бы всё шло, как она хочет. Если всё так идёт, она и весёлая, и добрая, и всех любит, а чуть что не по ней, она дуется, все у ней дураки и тогда делается даже неприятной. Ну, да разве хорошо так осуждать людей, ведь я то сама какая, наверное, в тысячу раз хуже Наташи. Заходить мне завтра за ней или нет? То есть, обратить всё это в шутку или принять всерьёз, всего бы охотней я завтра совсем бы не пошла, хотя будет скучно, да и с Наташей надо объясниться.
Мы получили открытку от мамы из Москвы, доехала она хорошо, только ночь не спала. Сегодня мама уже в санатории. Господи! Как рад, наверное, Женька, он теперь, наверное, счастлив.

*Борис Александрович Садовский, (1881-1952) — русский поэт, прозаик, критик и литературовед Серебряного века.

7 ноября 1901 г. Среда.
Франц. не было, и мы начали учить немецкий. Шамонина читала Страхова* о Тургеневе
Страшная чепуха! Противоречия на каждом шагу. Она позвала Лёльку послушать, рассуждала с ней, а я всё время молчала, и мне это было так неприятно, что я чуть не плакала. Да, почему же это? Главное, и Лёлька потеряет ко мне уважение, а это мне так больно, так больно. Это настроение не покидало меня всё время. Тяжело было ужасно.
За большой переменой читали Добролюбова «Тёмное царство». Я взяла Добролюбова домой и читала «Когда же придет настоящий день?» Читала и не вдумывалась как следует, так что уже теперь многое забыла. Ах! Как меня это мучит!!! Лёлька читала и увлекалась этим, а я совсем нет. Почему же это? Неужели я настолько неразвитее её? Да, это ужасно. Весь день эти вопросы не дают мне покоя.
Стояла сегодня у окна в спальне, уже было темно, я вспомнила, как у этого же окна, несколько месяцев тому назад я любовалась восходом солнца. Совсем другая была картина. Светло. Зелёные деревья. Чудное небо, по которому плыли белые, розовые и оранжевые облачка. Открытое окно, свежий ветерок и на душе у меня тогда было спокойно, мирно, меня ничто не волновало, и я только восхищалась чудной картиной. Теперь стою тут, и хочется плакать, плакать без конца. Покажется смешным, что такие пустяки могут меня так волновать, но для меня это не пустяки, и я с ужасом думаю, что завтра, может быть, будет то же самое. Что-то я буду завтра писать в этой тетрадке? Помоги мне, Господи!! Да, стоит ли в самом деле мучиться из-за этого? Может всё и пройдёт и опять мне будет весело в институте. Дай то Бог!
Мы сегодня купили Мише Ермолову игрушку в 25 коп., и всё-таки не дрянь, никто не подумает, что 25 коп.
Надо ещё кончить Добролюбова, а то завтра отдавать надо.

*Николай Николаевич Страхов (1828-1896) русский философ, публицист, литературный критик, член-корреспондент Петербургской АН (1889)

8 ноября 1901 г. Четверг.
Пошла неохотно в институт, но там было ничего себе. Писали с Над. Ник. диктовку. Читали стихи Садовского «Валтасар», очень скверные и вот мы решили написать что-нибудь и тоже послать в «Волгарь»*, что бы узнать, примут ли. Лёля Шамонина что-нибудь напишет.
За историей было хорошо, сама не знаю почему. Пошли домой, а за нами шёл О. П., мы говорили всё-таки не такую чепуху, как обыкновенно. Я только сказала: «К завтрому русский учить не стоит», в том смысле, что почти ничего не задано, а он поймёт, что я не буду учить. Шли мы так, шли и вдруг О. П. обратился к нам с вопросом: «Не знаете ли, почему в кадетском корпусе отложили вечер?» Мы говорим «не знаем».
— А, вы, наверное, собирались туда? – продолжает О. П.
— Нет.
— Почему же?
— Да, мы этим не интересуемся, — выпалила Наташа
Не особенно мне это понравилось, точно хотели показать ему «вот мы какие серьёзные, нас даже танцы не интересуют». О. П. заметил, что, наверное, многих наших подруг это интересует. Наташа ответила: «Без сомнения», немножко презрительным тоном.
— Почему сказали вы это таким тоном? — спросил О. П.
Я уже не помню, что ответила Наташа, потому, что мы простились с О. П. и свернули на Мартыновскую. Мне почему-то неприятно, что О. П. заговорил именно о бале, а не о чём-нибудь другом, да и вообще, этот разговор оставил на мне неприятное впечатление.
Получили письмо от мамы из Петербурга и от Жени. Слава Богу! Он чувствует себя очень хорошо и прибавился за эту неделю на 2 фунта. Только бы он выздоровел, тогда бы мы все были очень благодарны Богу.
Читала я «Тёмное царство» Добролюбова и мне нравится, и я как будто понимаю. У меня очень много книг читать, и это меня мучит, разбрасываться не люблю.

* Газета «Волгарь» (Нижний Новгород, 1890-1918)

9 ноября 1901 г. Пятница.
За большой переменой Наташа бегала с карточкой О. П. и всем её показывала, болтая при этом глупости, все смеялись, а я нет, потому, что не вижу ровно ничего смешного в этом. Наташа, конечно, сейчас пристала: «Ты сердишься, сейчас видно, что сердишься», а я, по своей глупой привычке покраснела и не знала, что ответить.
За историей ничего особенного не было, а за физикой Влад. Вас. принёс фотографический аппарат и попросил платок, что бы накрыться. Платок был у Наташи, а она ему его не подала, а ждала, когда Влад. Вас. сам возьмёт. Потом он позвал Наташу глядеть, а она говорит: «Я это несколько раз видела» и не хочет идти. Г. Э., вдруг, раскричалась, что бы она непременно шла, что это невежливо и т. д. Влад. Вас. заступился за неё, говоря, что она, раз видела, то смотреть нечего. После урока Г. Э. напустилась на Наташу, что это невежливо, что она не питает уважения к учителям, главное потому, что она не подала платок. Вообще, упрекала её, что она над всеми смеётся, никого не уважает, и не любит, и, что это крайне несимпатичная черта в ней. Я, собственно, согласна с Г. Э. и поэтому не утешала Наташу, Лёлька тоже. Да, впрочем, она скоро успокоилась, только всё твердила «дура Гермишка». Как-то мне не понравилось всё её отношение к этой истории, а почему, не могу выразить По дороге, Лёля Шамонина и отчасти и я доказывали ей, что Г. Э. права в том, что Наташа везде находит только смешные стороны и почти никого не уважает, ну, хоть, О. П. она любит, но над ним постоянно смеётся. На это она возразила, что уважать его не может, а, по-моему, любви без уважения быть не может. Да, О. П. всё-таки почти все у нас любят. Сегодня Соня Гриневич сказала: «Я из учителей никого не уважаю, кроме О. П.» и так большинство, меня это ужасно радует.
Получили письмо от Жени, но он ничего особенного не пишет. Лена сегодня мне говорила, что у неё какая-то тоска, всё надоело, ничего не интересует и, кажется, что никогда ей больше в жизни не будет весело. Господи! Как мне её жалко, и как бы я хотела её развеселить. Только бы Д. её любил!! Как бы я этого хотела.
Уроки я все выучила, и сейчас буду писать маме письмо.
Вечером все говорили о том, какое место взять Лене. Эре не нравится, что она хочет в окружной суд, он говорит, что эта работа страшно монотонна и ей скоро надоест, и советует ей лучше идти в учительницы немецкого языка. Лена же не хочет в учительницы, и папа тоже сказал, что Лена слишком добра для этого. Я совершенно не понимаю, почему Лену считают слабохарактерной, а меня за энергичную, хотя дело обстоит наоборот. Лене это очень обидно, и когда мы ложились спать, она начала говорить про это. Я не выдержала и разревелась, уж очень это было тяжело. Она говорит, что Эре всегда веселее со мной и т. д. Всё это мне было так неприятно, что ужас, и я с полчаса не могла успокоиться и всё плакала. Мамы нет, и не будет целую неделю, это мне в ту минуту тоже казалось ужасным, но, наконец, я уснула.

10 ноября 1901 г. Суббота.
У m-me Charpier скарлатина, говорят, что у таких больших это опасно, теперь она даже ходить не может и нам дадут новую учительницу, кого не знаю, а сегодня с ними занималась Над. Ник.
За географией мы много болтали с Лёлькой, особенно перед самым звонком. Ник. Егорович смотрел, смотрел, да, вдруг, меня и вытащил, что же, я даже рада была, немного ему ответила и, вдруг, звонок, и я села. Пускай считает это за ответ, я хорошо отвечала.
За переменой мы пришли сегодня в 1-й класс и ужасно весело провели там время. Маня Грязнова смешила нас страшно. Я чувствовала себя совершенно свободно и была ужасно весела.
Потом отвечали диктовку Над. Ник., и отправились домой.
Лену Карповы приглашают завтра ехать на дачу на тройках, но она отказывается, из-за меня, главным образом. В первый раз отправились мы кататься на тройках, было совсем легко кататься, только немножко устаёшь.
Пришли домой и Эря нам рассказывал сказку, как он поехал на Марс и что там делается, было очень смешно.

11 ноября 1901 г. Воскресенье.
Встали весёлые и всё время болтали пока одевались. Написала я маме письмо, а сейчас буду учить уроки. Проучила уроки часов до 2-х. Получили мы, я и Лена, письма от мамы и она пишет, что Женя плохо выглядит и что у него болит всё ещё спина. Доктор в Петербурге и поэтому она с ним не говорила.
После обеда мы ходили кататься на коньках, играла музыка, и было довольно много народу. Только что пришли домой, как пришла Оля Елеонская, но я от её прихода ожидала больше. Всё говорили про развлечения, про жизнь вообще и т. д., а про то, что меня интересует ни слова. В 10 часов она ушла, а я легла спать.

12 ноября 1901 г. Понедельник.
Наташа не пришла. Писали изложение «Мир и война». Довольно таки трудное, так, что я, наверное, плохо написала.
За танцами Языкова и Левестам танцевали то, что будут танцевать на спектакле.
Закона не было, и я ушла домой. Пришли письма от мамы и от Саши*. Неприятные вести! Мама пишет, что Женино состояние её очень беспокоит и он сам, по-видимому, чувствует, что ему жить недолго Господи! Как это ужасно. Неужели Женя не выздоровеет?!! Надо молиться и молиться!!!
Саша пишет тоже ужасное: его всего обокрали, все вещи, деньги, всё. Счастье, что его дома не было, а то бы его убили, так как говорят, разбойники были с револьверами и, вообще, с оружием. Как нам надо благодарить бога, а мы ещё ропщем, что Жене худо. Мне было так тяжело, что я крепилась, крепилась и, наконец, расплакалась при Эре и Лене. Ах, какой Эря хороший брат, прямо чудный, к нему питаешь как-то такое доверие, он так умеет утешить. После обеда мы пошли к нему, и я была этому очень рада, там мы покушали конфект и печенья.

Придя домой, села за уроки. Сейчас пришёл Эря и зашёл ко мне в комнату. Нет, положительно, он редкий человек. Он придёт, улыбнётся, что-нибудь скажет и сделается так приятно. Да, я его ужасно люблю, да и Лену тоже, всех, вообще, наших я люблю ужасно. Господи! Сделай ты их счастливыми!!!

* Не Александр Аллендорф ли?

13 ноября 1901 г. Вторник.
Всю большую перемену провели с Наташей внизу, пришёл О. П., мы, конечно, опять страшно хохотали, да и, вообще, было очень весело. За историей О. П. вызвал Топорину, та ничего не знала, он рассердился и сказал: «Всякой снисходительности бывает конец, жизнь не благотворительное заведение!» И, вот из-за этого мы после страшно спорили. Шли по двору позади О. П. и Шамонина, да и Наташа тоже громко начали его обвинять в том, что он это сказал. Всю дорогу спорили. Шамонина говорит, что это гадость, что Топорина учится на казённый счёт, и он хотел её этим попрекнуть. А, по-моему, даже глупо предполагать это, просто сказал необдуманно. Меня раздражает Наташа, он, по-моему, без всякого характера, боится рассердить Шамонину. Говорит, что О. П. поступил нетактично, но, что это и не гадость. Она говорит, что любит О. П., а при Шамониной никогда за него не заступается, а наоборот. Ни я, ни она друг друга не переспорили, но расстались, всё-таки, по-дружески.
Получили письмо от мамы гораздо лучше вчерашнего, она пишет, что у Жени небольшая часть лёгких затронута, а остальная совсем чистая, да и, вообще, письмо как-то дышит надеждой.
Вечером пришла Евдокия Ивановна с Соней, которая завтра тоже идёт на спектакль, Лена решила тоже пойти, без приглашения, авось, не выгонят. Пришёл ещё Кукаркин и читал нам малороссийские басни, мне они очень нравятся.

14 ноября 1901 г. Среда.
Пошла в институт на молебен, там ничего особенного не было.
Лена получила место в окружной суд, я за неё очень рада, только долго, от 9 до 3-х часов.
У нас были Миша и Алёша Ермоловы с гувернанткой, когда они ушли, я села за уроки.
Л. Шамонина прислала и просила за ней зайти, я так и сделаю. Ужасно хочется мне идти на спектакль, только бы не было скучно. Письмо от мамы не получили, не знаю почему.
Мих. Мих. Пришёл поздравить со свадебным днём.
Пошла я на спектакль, но было совсем не так весело, как я ожидала.

15 ноября 1901 г. Четверг.
За физикой и историей страшно хохотали, и за последней Л. Пискунова опять фыркнула, и О. П., наверное, слышал. Он спросил Михельсон на вопрос, она не знала, он спросил меня, я тоже не знала и страшно покраснела.
Пошли домой, опять позади шёл О. П., и я ужасно раскаиваюсь в этом, потому, что Л. Шамонина и Наташа опять болтали глупости, называли Влад. Вас. Володькой, по-моему, это неприлично. Я очень мучилась после, наверное, я опять упала в его мнении.
Да, забыла сказать, Карповы приглашали нас в театр на пьесу Фредерикс «Своей дорогой».
После обеда отправились было на каток, да захватили мало денег, пришлось идти назад, и я из-за пустого упрямства больше совсем не пошла, и испортила себе удовольствие. Да! Скверная я всё-таки девочка! Ведь почти всё время с моего прихода из института злилась.
Получили письмо от мамы, всё тоже самое, пишет, что с ужасом думает о своём отъезде из санатория, потому, что Жене будет ужасно тяжело. Мы тоже не можем так радоваться маминому приезду, потому что уж очень его жалко.

16 ноября 1901 г.
Алекс. Алекс. задал сочинение «Город и деревня», и я совершенно не знаю, что писать.
За рукоделием мы говорили о разных разностях. О Екатерине Великой, о Павле I и, наконец, о Толстом, он, ведь, верует в Бога, только не признаёт церковных обрядов, да и Иисуса Христа он считает не Богом, а человеком, только стоящим над всеми людьми по своей нравственности.
Во время большой перемены Наташа мне торжественно обещала не болтать больше чепухи, идя за О. П., и сказала то же Лёле Шамониной. Мне стало весело, и я страшно бесилась, бегала, прыгала и хохотала.
О. П. спросил Наташу, и когда она стала рассказывать об образе жизни Людовика XIV, и о том, как придворные его ждали приглашения на ужин, я вспомнила, как она говорила, что приглашённые шли ужинать, а остальных швейцар выгонял метлой, и страшно расхохоталась. О. П. это видел и на меня пристально поглядел. Он спросил меня на один вопрос, я ответила верно, потом ещё на один вопрос и я наврала. Мне было ужасно стыдно и неприятно. Я скоро сделаюсь по истории посредственной ученицей, как это грустно. Хотели идти с О. П., но он пошёл домой, чему я была очень рада.
Лена сегодня в первый раз пошла в окружной суд, что-то будет. Господи! Помоги ей!
Получили письмо от мамы, она пишет всё то же самое, теперь Женя ещё лихорадит. Доктор говорит, что его надо бы отправить в Швейцарию в санаторий, и мама завела переписку с тамошними врачами. Всё это очень грустно.
Вечером Лена с Эрей пошли в театр.

17 ноября 1901 г. Суббота.
Пока шли в институт с Наташей, говорили о вере, о Толстом и т. д. Мне хочется верить, глубоко верить, тогда будешь счастлива.
Меня спрашивали из географии, и я ответила не особенно хорошо, потому что не ожидала, что спросят, что очень досадно.
Опять получили от мамы письмо и опять такое же, как и все остальные. Жалко мне Женю ужасно, он будет страшно скучать, ведь завтра мама от него уедет и он останется один, совсем один.
Мы после обеда покатались на коньках, а потом я всё читала.
Вечером были Алекс. Ник. и Е. Над последним мы всегда смеёмся, он всегда такой вежливый, говорит так цветисто, напыщенно. Тут я опять смеялась и, вдруг, вспомнила, как прошлой осенью он тоже был у нас и мы ещё с Женей страшно хохотали. Женя тогда ещё жил у нас, хотя и был уже болен. Ах, если бы он выздоровел, да опять бы вернулся к нам, и мы бы зажили по-старому, как бы было хорошо!!!!!

НОВАЯ ТЕТРАДЬ

18 ноября 1901 г. Воскресенье
Утром учила уроки, а потом всё читала. После обеда получили письмо от мамы, она пишет, что ездила с Женей кататься, и, что у него температура в то утро, когда она пишет, нормальная. Во вторник мама приедет.
Мы немного покатались на коньках, а потом поехали к Карповым, где очень приятно провели время. Пили чай, а потом сидели, болтали. Назад поехали на их лошади.

19 ноября 1901 г. Понедельник.
У нас устроили сцену, и мы там все сидели за кулисами. Алекс. Алекс. принёс изложение и читал моё, как одно из лучших, я ужасно рада. Мы с Лёлькой ходили в комнату Г. Э. и видали О. П., он на нас так ласково посмотрел. Лёля не хотела танцевать и сказала, что у неё болит голова, а я, сдуру, сказала, что не танцую, потому что у меня нет пары. Г. Э. разозлилась и послала меня в залу, пришлось танцевать с М. Зарубиной, и было страшно скучно.
Пастор пришёл, но мы отказались от урока (???) и он заставлял нас читать вслух, меня первую вызвал на кафедру, потом он меня всё посылал исполнять разные поручения, и мне было очень приятно это.
Получили письмо от Саши, он совсем спокоен и даже ничего не пишет о краже. Слава тебе Господи!
После обеда катались на коньках с Соней Карповой, а потом учили уроки. Завтра приедет мама!!!

20 ноября 1901 г. Вторник.
Из физики отвечала, кажется, ничего. Завтра хотим идти на генеральную репетицию.
Лёльку спрашивали из истории, она отвечала очень хорошо. Наташа её смешила, и Лёлька страшно хохотала и потом всё говорила с Наташей и Шамониной, а на меня мало обращала внимания, мне было это очень грустно. Конечно, Наташа гораздо веселее, забавнее меня, а Лёля Шамонина умнее, с ней можно вести умные разговоры, а я то что?! Так весело, как с Наташей, со мной быть не может, и такие умные разговоры, как Лёля Шамонина я вести тоже не умею, так, конечно, Лёльке скучно должно быть со мной, хотя ещё вчера она говорила мне, что ужасно меня любит. Я, вообще, слишком ревнива и это ужасно нехорошо.
Прихожу домой, раздеваюсь скорей и вижу – мама. Я бросилась к ней и разревелась, так сама не знаю почему, от волнения должно быть. Мама рассказывала вот что о Жене: у него каверна сначала была в два кулака, потом её затянуло и теперь она только с куриное яйцо, но у него появились новые туберкулёзные пятна на другой стороне лёгкого. Если жар у него от этого, то доктора дают полную надежду, если же старая каверна увеличилась, тогда беда! Ничего нельзя будет сделать, скоро это должно выясниться.
Конечно, мама ужасно много рассказывала и мы все с удовольствием слушали
Наташа Фредерикс приглашает меня завтра к ней вечером, но я не могу из-за театральной репетиции.
У нас была Соня Ермолова и вечером Кейзер, она и он.

21 ноября 1901 г. Среда.
Решили в эти два праздника ничего не учить. Принимала рыбий жир и должна сказать, что ожидала худшего. Лену тоже уговаривали принять, она приняла, но сказала, что больше принимать не будет и злилась, но потом преломила себя и, из любви к маме, решила принимать, это очень хорошо.
Мы до обеда катались на коньках, играла музыка, но пришла Лёля Шамонина и я была очень не рада. Она катается скверно, да потом, я даже не знаю о чём с ней говорить. С ней мы покатались недолго и вернулись домой.
Сейчас, уже после обеда, пошла в институт. Лёля Пискунова не пришла. Мы бегали всё время по лестницам, помогали «живущим» и даже очень устали.
Завтра утром надо приходить к молебну, не хочется. Мне хочется, что бы Лене позволили прийти на спектакль, но не знаю, удастся ли это, потому что все посторонние были вчера, спрашивать ужасно неудобно.
Вчера приходил Кукаркин.

22 ноября 1901 г. Четверг.
Скоро надо идти на молебен, а мне ужасно не хочется. Что-то будет сегодня? Ах, если бы было весело!!!
Была я на молебне, а после него осталась и мы стали помогать «живущим» украшать класс, накрывать столы, бегали вниз к Г. Э. , носили наверх посуду, пирожки, вообще, было очень весело. «Живущие» принесли нам даже позавтракать. Сколько у нас угощения, ужас! 4 торта, фрукты, конфекты и всего помногу. Наконец, мы ушли домой и я пошла к Лизе Тилинг, что бы спросить, пригласили ли их класс. Оказывается, да.
Придя домой, мы пошли с Леной кататься на коньках до обеда, а после него я отправилась прямо в институт. Зашла за Наташей, а с ней зашла за Лёлей Пискуновой. Пришли в институт и вошли в класс, который был чудно убран и что же?!.. лампы коптят, всё покрыто чёрным слоем сажи, вот ужас-то! Открыли форточки и стали сметать копоть, наконец, всё устроили по-прежнему. К 6-и стали собираться гости, мы стали у дверей, что бы раздавать программы: я дала пастору, Ольге Леонидовне, Эм. Васильевне. Из учителей пришёл Влад. Вас.
Начался спектакль, а учителей нет. Наконец пришёл Алекс. Алекс, а О. П. нет. Я уже потеряла всякую надежду увидеть его, как вдруг открывается дверь и он входит. Я была страшно рада. За антрактом хотели с ним говорить, но стеснялись. Мы, вообще, ужасные дурры, все говорят с ним, а мы не можем, потому что так стесняемся. Да и угощать тоже я угощала только учениц и Лену, а учителей – нет. Начались танцы, О. П. сидел в зале, мы подошли и начали говорить, но я всё больше молчала. Наташа сделала себе причёску такую: спустила волосы на уши. Он сказал, что это нехорошо, некрасиво. Разговор как-то не клеился и мы ушли. Господи! О. П. меня не любит, он не обращал на меня ни малейшего внимания.
Когда мы уходили домой, он одевался в швейцарской, а мы с Лёлькой стояли и страшно хохотали, он нас счёл, наверное, за дур. Ах, если бы он был обо мне хорошего мнения, как бы это устроить?

23 ноября 1901 г. Пятница.
Сегодня к третьему уроку! Шли по Жуковской перед О. П. У нас в классе стоит ёлочка, так приятно, Рождеством пахнет. О. П. весь урок читал, а потом его начали критиковать и Наташа тоже, я её не понимаю, я люблю О. П. и мне ужасно неприятно, когда до него говорят нехорошее, а она, даже, сама говорит. Мне стало скучно, хотелось спать, как-то скверно было. После физики пришла домой. У Эри флюс. Я кончила «Ciranj de Bergerak» и мне очень понравилось. После обеда ходили кататься на коньках. Я сначала всё ругалась, но потом мы помирились.

24 ноября 1901 г. Суббота.
В институте не было ровно ничего особенного: у меня только спина болела. Дома я этого не сказала, а пошла кататься на коньках. Вечером же чувствовала я себя очень скверно, потому что болели зубы, да, вообще. Было не по себе, я всё время злилась и ругалась. Мама и папа ушли к Эре, который совсем расхворался, у него жар. Я сказала, что у меня болит спина, но совсем напрасно, теперь она у меня ничуть не болит, а мама беспокоится и не хочет пускать в понедельник. Ах, как меня мучит сочинение! Писать нужно, а я не знаю что.

25 ноября 1901 г. Воскресенье.
Спина не болит совсем, значит, попусту мама беспокоится и зачем я это сказала! Надо будет приняться за сочинение! Ах, зачем они только существуют! Праздники совсем портятся ими. Всё меня злит и раздражает, и что со мной, правда, ведь это ужасно гадко, но ведь самый пустяк может довести меня до исступления. Надо работать над собой, преломить себя, это мой долг. Какая я неблагодарная!
Господи! Помоги мне сделаться лучше! Весь день никуда не выходила. У Эри лихорадка и сильный флюс

26 ноября 1901 г. Понедельник.
В институт не ходила, а сидела дома. Принялась за сочинение, написала, но думаю всё снова переделать, написать лучше новое. Я писала про интеллигента, а надо про человека вообще, про неудобства и удобства жизни в деревне и городе вообще.
Эря у нас и нам веселье.
От Саши получили очень хорошее письмо, такое весёлое, полное любви ко всем нам, он тоже очень хороший человек.
Мучает меня вопрос, что ведь у меня очень скверные знания. Что я учусь, учусь, считаюсь хорошей ученицей, а знаний положительных, хороших – нет.

27 ноября 1901 г. Вторник.
На диктовку мы с Наташей опоздали. Сегодня мы наконец поговорили с Лёлькой: ей кажется, что я её оставляю, а мне, наоборот. Она говорила, что ей ужасно грустно все эти дни, но что она мне несколько раз это говорила, а я внимания не обращала. А, ведь это её воображение, если её бросить, то, что мне останется? Наташа, которую я даже не люблю, да которая и меня вряд ли любит, хотя, Бог её знает.
Меня спрашивали из истории, и я ответила очень хорошо. Господи! Как я рада! Наконец то! Я всё знала, всё.
У Лены в суде украли шапочку.
Мы катались на коньках, и было очень хорошо. Туда пришла Оля Елеонская, потом пришла к нам и сейчас сидит.
Только бы завтра из русского не спрашивали. Задано выискать из «Полтавы» места, характеризующие Мазепу и Петра. Мазепу я выискала и то, только один отрывок, а Петра хоть и нашла, но не знаю, верно ли.

28 ноября 1901 г. Среда.
В институте ничего особенного не было. Л. Шамонина опять всё обращалась к Лёльке с разными умными вопросами, меня это злит и мне это неприятно.
Приехала m-lle Ingorne, я всё-таки рада, теперь опять будем как следует заниматься по-французски.
Пришла я домой к завтраку и учила уроки довольно долго, вплоть до 3-х часов. Сочинение, может, буду вечером писать, а, может, отложу до воскресенья.
Вечером у нас был Кукаркин, играл нам на рояле, потом мы танцевали, и я легла только в 11 часов спать.

29 ноября 1901 г. Четверг.
Ужасно хохотали за математикой. Влад. Вас. вызвал какую-то Яковлеву, а я серьёзно так сказала: «Это кто ещё такая?». Лёлька страшно расхохоталась и вот мы с ней пошли и пошли хохотать.
На физику она села с Шамониной, а я с Наташей.
Домой пошли, а сзади шёл О. П. Мы болтали о разных разностях и Шамонина сказала: «К завтрому истории учить не буду».
К чему это? Ведь, учить она будет, это так, рисовка.
Мы были на катке, там катались Карповы, но я с ними недолго каталась и пошла домой учить уроки.

30 ноября 1901 г. Пятница.
За рукоделием все говорили о студентах, а за большой переменой мы с Наташей ушли вниз, а Лёлька с Шамониной всё продолжали говорить. Положительно Лёльке должно быть веселее и интереснее с Шамониной, чем со мной. Что делать?
За историей было скучно, за физикой ещё скучней.
Домой пошли с Наташей и говорили с Влад. Вас.
Лена должна дежурить через каждые 2 недели. Мама говорит, что это слишком и, вообще, ей не нравится, что Лене приходится так много работать. Лена на это сердится и за обедом ничего не говорила. Ах, как мне это бывает неприятно, уж лучше пускай я злюсь, только не Лена. Потом пошли на каток, и Лена развеселилась, не знаю, что будет вечером.
Наташа Михельсон приходила ко мне учить уроки, и мы страшно хохотали, и было, вообще, довольно весело.

1 декабря 1901 г. Суббота.
Год тому назад нас по случаю скарлатины распустили уже на Рождество, и ах, как весело было в этот день. Мы страшно бесились с Наташей, потом был история, он нам читал и вызвал меня объяснить некоторые выражения, но я не могла и Наташа тоже, и нам тогда это было неприятно, но теперь у меня и эта неприятность в хороших воспоминаниях.
Идя сегодня в институт, мы неожиданно встретили О. П. Вообще, в институте было недурно.
Нам с Наташей надо было отвечать только одну диктовку, и мы попросили Над. Ник. спросить нас перед географией, что бы потом прямо идти домой.. Над. Ник. Спросила. Пока мы отвечали, Шамонина села на моё место и потом, когда я пришла, не хотела уходить и говорила, что бы я села с Наташей. Лёля ничего не говорила, следовательно, ей тоже этого хотелось. Ну, что же, пускай, мне хотя это и ужасно грустно, но всё-таки я об этом сама с ней не заговорю больше и унижаться не стану, потому что, ведь, вряд ли она прямо скажет, что не хочет со мной дружиться, а будет продолжать дружбу, а нет ничего хуже такой насильственной дружбы.
Дома нашла письмо от Жени, он прибавил на фунт, температура нормальная, расположение духа весёлое. Слава тебе Господи!
Мы катались на коньках, и потом я написала сочинение, хоть и скверное, а всё-таки написала и то хорошо, и меня оно как-то теперь не так беспокоит.
Всё-таки у меня есть надежда, что Лёлька меня ещё не разлюбила и что, может быть, между нами ещё не всё кончено, а то это было бы ужасно.

2 декабря 1901 г. Воскресенье.
Утром приехала тётя Лина. Мама была не особенно довольна, потому что ей хотелось идти в церковь. Она решила идти, но была не в духе. У меня была оторвана пуговица у сака*, мама ужасно рассердилась, потому, что идти так нельзя было, дуло в шею. Пришлось надевать шубу, мама меня очень бранила. Правда, кажется, в первый раз меня так сильно ругали, я расплакалась и всю дорогу в церковь плакала. Мама успокоилась и утешала потом меня, говоря, что я её знаю, до чего она кипятится, но сейчас не раскаивается. Я перестала плакать, но неприятное впечатление осталось на весь день.
Тётя Лина привезла нам конфект. Дома получили письмо от Карповых, и они нас звали на целый день к ним. Мы поехали. Оказывается на Волгу собралась целая компания кататься на лыжах, мы к ним тоже присоединились, но, так как лыж не хватило, то Лена, Соня и я отстали и вернулись в дом. Скоро возвратились ещё Серёжа, Оля Рутницкая и Алексеевцев. Мы болтали, болтали и, наконец, Алексеевцев предложил устроить спектакль на Рождество, все согласились и мы тоже будем участвовать. Весело! Но, только страшно. Будешь играть не так, Алексеевцев всё будет направлять, и моё глупое самолюбие будет страдать. Алексеевцев и Рутницкая удалились, объявив предварительно, что в четверг мы выбираем пьесы. Только бы хорошие роли дали, а то мне не хочется говорить только два слова. Нет, что бы роль была довольно длинная и интересная, т. Е. мне хочется играть симпатичную барышню или горничную, а не наоборот.
В 9 часов мы уже пришли домой. У нас были Ермоловы. Я чувствовала себя как-то скверно, и на душе у меня было тоскливо, тоскливо. Легла в постель и плакала.

*Сак — Женская верхняя одежда, полупальто свободного покроя

3 декабря 1901 г. Понедельник.
Мы опять помирились с Лёлькой, и она мне говорила, что на меня разозлилась за то, что я ушла с Наташей отвечать диктовку. Лёлька уверяет меня, что Шамонина не может быть её подругой.
За русским говорили стихотворения для литературного вечера, выбрали С. Гриневич читать стихотворение Апухтина «21 апреля 1891 года»* и Л. Михайлову монолог из Жанны Д Арк «Молчит гроза военной непогоды»**.
Алекс. Алекс. Хочет после рождества сделать литературный вечер и, что бы «приходящие» тоже участвовали. Боюсь я, что меня не выберут, это будет очень прискорбно.
Мы удрали от танцев и сидели наверху, потом были на чердаке, что, конечно, запрещено, причём я оказалась самой смелой.
Из географии он меня заставил повторить, я, конечно, названия городов не все запомнила и показать не всё умела, но, что можно было запомнить, я всё сказала. Так, что я, в общем, довольна ответом. Из Закона отвечала не больно хорошо.
У меня теперь очень скверный вид, мама всё беспокоится и вот уговорила идти к Арановскому, мне страшно не хотелось, но я всё-таки, покатавшись немного на коньках, поехала туда с мамой. Он говорит, что у меня такое устройство, по которому я могу дышать только ртом, что собственно нездорово, и от чего могут быть затронуты и лёгкие. Он прописал мне полоскания, и велел вливать мне в нос жидкость, так, что бы она выходила через рот. Не особенно-то приятно! Ну, да хорошо, что только это, а то боялась, что он найдёт нужным сделать какую-нибудь операцию.
Мне нужно ещё учить немецкий и повторить историю.

*На самом деле «29 апреля 1891 года»
«Ночь опустилась. Все тихо: ни криков, ни шума.
Дремлет царевич, гнетет его горькая дума…»
** монолог Иоанны в «Орлеанской деве» Шиллера (Жуковский)

4 декабря 1901 г. Вторник.
Мы нашли себе новое убежище в институте: комнатка, где занимаются фотографией, собственно, часть физического кабинета, отделённая шкафами. Если кто есть в физическом, то все разговоры, до единого слова, слышны. Там очень хорошо, так тихо, спокойно. Мы читали «Между жизнью и смертью» Апухтина. Странный рассказ! Там говорится о том, как человек умер и всё-таки всё чувствует и даже видит, что происходит вокруг него. А, вдруг, и правда, умрёшь и будешь всё чувствовать. Этот же самый человек уверяется в том, что жизнь бесконечна, т. е., что человек не умирает.
История была у нас только полчаса, потому что в семинарии сегодня какое-то празднество и О. П. не мог раньше прийти.
Тётя Лина уехала, чему я, по правде сказать, рада. Только бы ужасно хотелось ещё раз послушать её музыку, уж очень это приятно.
Катались мы на коньках. Карповы пришли, когда мы уже уходили, и поэтому Соня не каталась, а пошла с нами домой. Мы хотим идти к Елеонским, хотя мне, собственно, неловко, но очень хочется. Только бы сегодня не в баню, а к Елеонским!!
К Елеонским не пошли, а в баню. Я сначала ужасно злилась, но потом ничего.
Вечером у нас был Владимир Васильевич.

5 декабря 1901 г. Среда.
В институт не пошла и спала до 10 ½ ч. Я, наверное, очень устала, но не замечаю этого, ведь тут до 10 ½ я не валялась, а спала и ещё могла бы спать, но уже очень поздно было.
Учила уроки к пятнице, времени провела много, но учила скверно и мне страшно. Не знаю уж когда переписывать сочинение, я над ним совсем не работала, боюсь, будет скверно и испортит мне табель.
Сейчас получили письмо от Жени и Саши. Слава Богу! Женя чувствует себя хорошо, температура нормальная, пятна начали исчезать и Мазинг нашёл улучшения. Саша к 20-му хочет приехать к нам, как это славно. Ваня тоже приедет!
Пошли гулять с мамой, и было очень хорошо, мы купили марципану. Я получила письмо от Н. Михельсон, она уговаривает идти на литературный.

6 декабря 1901 г. Четверг.
Были мы у Карповых, и Алексеевцев читал пьесу «Под солнцем юга»; очень хорошенькая и у Лены там хорошая роль, а у меня в два слова. Теперь мне совсем не хочется играть, только на смех. Вообще, у Карповых я чувствовала себя как-то неловко.
Пошла в институт и там было довольно весело. Читали и играли на рояле, только Козина из III класса скучала и ушла бедненькая и плакала, мне её было жалко. Мы О. П. положили в карман апельсиновые корки. Болтали с Влад. Вас. страшную чепуху, и я боюсь, что мы его обидели, это было бы жалко. Мы танцевали, О. П. сидел всё время с первыми. Домой пошли М. и Н. Михельсон, и я, потом с нами шёл О. П. Со мной он немного поговорил. Спросил про Лену, в реальном ли она. М. Михельсон болтала ужасно много, но мне было как-то грустно, мне кажется, он меня не любит совсем. Когда я легла в постель, то чуть не плакала, ужасная я дура.

7 декабря 1901 г. Пятница.
За большой переменой ходили вниз, и там был О. П., и, вдруг, он спросил у Николая: «Кто положил мне апельсиновые корки в карман?» Николай ответил, что, наверное, кто-нибудь из тройственного союза, то есть мы. Мы спрятались за вешалку и страшно смеялись. О. П. нас заметил и сказал: «Вижу вас, это вы мне положили корки? Ловко!»
А, всё-таки, он славный и я его ужасно люблю.
Рисования не было, но мы не пошли домой, и ждали Влад. Вас. Я хотела спросить, не сердится ли он на нас.
Дома было хорошо, говорили про Рождество. Сегодня около -20 и мы не пошли на каток.

8 декабря 1901 г. Суббота.
У нас давала урок m-lle Ingorne, она совсем не переменилась, всё такая же.
Поли домой с Наташей одни, Л. Шамонина осталась поправлять сочинение Т.
Мы получили письмо от Жени, температура у него нормальная. А в весе он не прибавился. На коньках мы не катались, а пошли гулять. Зашли к Эре, что бы выбрать из Сашиных книг что-нибудь для Жени.
Я всё читала Надсона, ах, какая прелесть! Только бы мне его подарили на Рождество! Я бы была ужасно рада. Как бы я желала познакомиться с человеком, знавшем Надсона, а такие люди, без сомнения, есть. Поговорить бы с ним, расспросить всё о Надсоне.
Вечером писала сочинение, читала его маме и она одобрила, я почти всё переписала.

9 декабря 1901 г. Воскресенье.
Не пошла в церковь, потому, что много уроков. Теперь я переписала сочинение и всё выучила. Да! Я забыла написать, М. Михельсон вчера сказала, что О. П. считает Л. Шамонину самой развитой и лучшей ученицей по истории. Ах! Как мне досадно. И всё её красноречие, ведь я, пожалуй, лучше знаю историю, только 1) не люблю поднимать руку, а 2) не умею так говорить, она, хоть и не знает чего, а так размажет, что и не заметишь, а я не знаю, так уж и молчу.
День прошёл самым обыкновенным образом: ходили кататься на коньках, ели за обедом мороженое, вечером были Карповы, а потом А. Н. Кейзер.

10 декабря 1901 г. Понедельник.
Отдали сочинение. Вышло у нас сегодня приключение за танцами: мы хохотали ужасно, Екатерина Павловна сначала ничего, потом разозлилась и посадила нас. Мы всё продолжали хохотать, а потом, взяли и удрали наверх. Г. Э. это узнала и послала нас искать. Нашли и вот она пошла нас ругать, а потом, послала всё-таки в залу. Мы сидели и не танцевали, потом просили прощения у Екатерины Павловны, она всё-таки добрая, совсем не сердиться, а потом, даже просила за нас у Г. Э., но та ужасно разозлилась, пилила нас, пилила. Говорила, что в табель ни за что не поставит 12 за поведение, это всё-таки неприятно и не позволила сидеть с Лёлькой. Я перед географией осталась на своей парте, а Лёлька ушла на первую, я взяла, да и придвинула свою парту к Смирновой. Г. Э. видела и опять разоралась на меня, что я себя ужасно веду, что с нею шутки плохи и т. д. И велела мне одной сесть за первую парту. Намекнула она также на то, что я бы должна себя вести очень хорошо, потому что начальница дала мне различные льготы. Это меня разозлило ужасно.
Закона Божьего не было, и я пошла домой. Эта история с Г. Э. в институте мне казалась забавной, но теперь она мне всё-таки неприятна. Если в табеле за поведение будет не 12, то, ведь, в сущности, это позор, да, нехорошо! Вспомнилась жизнь в Алекс. институте, ах, как хорошо было! Жизнь там представляется мне чем-то замечательно хорошим! Самая, во всяком случае, счастливая пора моей жизни. Детство прошло там. Господи! Помоги мне только быть хорошей, честной, благородной!!!

11 декабря 1901 г. Вторник.
Над. Ник. ничего не знала про наше вчерашнее приключение и мы ей рассказали, она не рассердилась, только посадила меня с Наташей, а Лёльку с Шамониной. За большой переменой мы ходили к Г. Э. просить прощения, она нас, по-видимому, ждала и очень нам обрадовалась. Сейчас же простила и только долго с нами разговаривала насчёт того, как трудно учителям и учительницам, как мы отравляем им жизнь. Всякий учитель энергично, с рвением принимается за своё дело, но мало-помалу, видя, что его предметом не интересуются и не совсем занимаются, он опускает руки и работает только, что бы получать жалование, как машина, сам не интересуясь тем, что преподаёт и не заинтересовывая других. И со многими так бывает, особенно с теми, кто не обладает большими способностями и, по-моему, то же и с Влад. Вас.
Сегодня очень холодно и мы не пошли на каток, а, так, гуляли по Печерке. Светила луна и Венера была замечательно хороша.

12 декабря 1901 г. Среда.
M-lle Ingorne опять была, вызывала меня писать на доске. После двух уроков я пошла домой и всё учила уроки, потому что вечером хотим идти в музей.
Сегодня за обедом было очень весело: Эря стал теперь таким весёлым, не раздражительным, всё шутит, мы много хохотали. Пошли его провожать. Приходим… письмо от Карповых, приглашают в театр на «Ириновскую общину» Сумбатова*. Посылали в институт, узнать можно ли мне. Я думала, что не пустят, но пустили. Я очень рада. Были в театре, пьеса не произвела на меня ровно никакого впечатления.

* Александр Иванович Южин (Сумбатов, Сумбаташвили) (1857-1927) князь, актёр, драматург, театральный деятель.

13 декабря 1901 г. Четверг.
Принесли немецкий экстемпораль, и я написала довольно-таки отвратительно.
Опять сидела за физикой и алгеброй с Наташей, было скучно, и за историей тоже тоскливо.
Получили письмо от дяди, у них в Кишинёве дифтерит и скарлатина, и поэтому закрыли учебные заведения, и он приедет к нам 20 или 21. Я всё-таки очень рада, будет ещё веселее и больше походить на наш прошлый Рождественский праздник. Если бы не бедный Женя, я была бы ужасно рада, ведь и Саша с Ваней приедут.
Мы опять не катались, потому что -16, а так, гуляли. Эря всё весёлый и это ужасно приятно.

14 декабря 1901 г. Пятница.
Хотя сегодня -21, но почему-то вывесили флаг*, и у нас мало кто пришёл, в первом классе приходящих никого, у нас три Наташа, Смирнова и я.
Ничего особенного не было, опять ходили гулять после обеда. Читать мне нечего и это ужасно неприятно. Завтра мне предлагают не идти, я ещё не знаю, пожалуй, правда не пойду. Через неделю нас отпускают, жду не дождусь этого дня.

*Флаг, означающий отмену занятий, вывешивался при -25

15 декабря 1901 г. Суббота.
В институт не ходила. Очень долго писала про Плюшкина и так устала, что голова разболелась.
Получили письмо от Жени, по новому стилю, ведь уже было Рождество и они в санатории его праздновали очень весело. Женя убавился на два фунта, потому что у него было расстройство желудка. Да! Ваня пишет, что не знает, приедет ли на Рождество, но я почему-то уверена, что непременно приедет.
Вечером мы ходили в музей и купили подарки.
Приходил Алекс. Ник. и мы приятно провели время. Эря был опять весёлый

16 декабря 1901 г. Воскресенье.
Были в церкви. У меня ужасный насморк и, вообще. я себя что-то скверно чувствую.
Ничего особенного не было. Вечером была Лиза Тилинг.

17 декабря 1901 г. Понедельник.
Алекс. Алекс. принёс сочинение, но никому ничего не сказал, хорошо ли написали или нет. Мы не танцевали, а во время этого урока Адель Карловна заставила писать экстемпораль тех, кто не был в субботу. Я написала, кажется, неплохо.
Мы надеялись, что Влад. Вас. сегодня уедет и нам позволят прийти к третьему уроку завтра, но нет, он уезжает завтра, ужасно досадно.
Из Закона Божьего я отвечала нынче хорошо. Ужасно, всё-таки, надоел мне институт, надоело каждый день вставать, отправляться туда, а там Г. Э. со своими вечными замечаниями, а отдохнёшь на Рождество, и там опять ничего не захочется.
Сейчас была у меня Наташа с радостной вестью, что завтра можно к третьему уроку.

18 декабря 1901 г. Вторник.
Пошли к третьему уроку, было скучно. Наташа с Шамониной всё обращались к Лёле, и я ужасно злилась, да ещё мой флюс меня мучает.
Наташа потеряла тетрадку на улице, О. П. её нашёл и принёс ей.
Дома сегодня тоже ничего особенного не было. Сейчас кончила уроки, и мы пойдём с мамой гулять: покупать леденцы и свечи на ёлку.

2 января 1902 г.
Пропустила я тут некоторое время, и теперь хочу, хоть в общих чертах, нагнать.
В ночь с 19-го по 20 декабря я вдруг захворала, у меня был жар, так что я в институт, конечно, больше не ходила, а всё 20-е провалялась. Ко мне заходили Л. Пискунова, Н. Михельсон и Л. Шамонина и это меня очень тронуло. 21-го я встала, и жара у меня не было. В этот день приехали Саша с дядей, а я забыла сказать, что Коля и Ваня Щёткин уехали 19-го, а Маклаков 20-го. Теперь у нас начались настоящие приготовления к Рождеству: всё закупали, золотили орехи и, наконец, 23-го внесли ёлку и вечером стали привязывать леденцы, вставлять свечи. Мама сделала замечательного Кнехтрупрехта* из бутыли и картошки, навесила на него корзиночки с конфектами, орехами и кругом на подносе тоже положила разные съестные припасы.
Наконец наступило 24-е. Утром приехал Ваня. Мы украшали ёлку, гуляли. Обедали в пансионерской. Были в церкви, а потом… зажгли ёлку.
Мне подарили замечательно хорошие подарки. Моего Надсона в очень красивом переплёте, Фритьофа Нансена, Роб Роя, потом ещё прелестную картинку на фарфоре, почтовую бумагу и т. д. В прошлом году я далеко не так была довольна подарками. Дядя подарил маме висячую лампу, а Лене розовый фонарь. Теперь в её комнате очень уютно.
25-го у нас был О. П. и сидел довольно долго. Вечером у меня болели зубы и я всю ночь не спала.
Праздники, вообще, прошли очень приятно, гораздо лучше, чем прошлогодние.
28-го у Карповых был вечер, и было весело. Д., хоть и прихлёстывал за Булыгиной, но танцевал и разговаривал много и с Леной. Она, в общем, осталась довольна и я за неё была рада. Но вечером Ваня был у Д., пришёл и сказал, что Д. больше всего понравилась Булыгина. Лену я утешала, но она стояла на своём, что всё кончено. Господи! Какое это было мучение! Жаль мне её ужасно, она чахнет, похудела, ничего не ест, наверное, не спит, бедняжка. Так продолжалось до Нового Года. Накануне, если бы не это, то было бы весело, но одно мешало. Лена была грустная ужасно, при других она сдерживалась, но, наконец, сил не хватило и она расплакалась. 1-го Д. был у нас и после этого Лена как-то повеселела, не знаю почему, но нужно Бога благодарить. Вчера, оставшись со мной наедине, она не была такой убитой. Почему?! Не знаю. Мучает меня только то, хорошо ли я делаю, что убеждаю её всеми силами в том, что Д. её люби., ведь я вру, потому, что сама в этом сильно сомневаюсь и даже почти уверена в противном, то есть, что он к ней совершенно равнодушен. Но я не могу иначе, видеть, как моя дорогая Лена мучается, и не возбудить в ней надежды, оставить её в таком положении, это выше моих сил. Ведь она прямо может погибнуть, здоровье у неё слабое.
Сегодня, может быть, мы пойдём в театр на «Бой бабочек» Зудермана**. Мне очень хочется.
Теперь я думаю писать дневник не каждый день, а только тогда, когда что-нибудь произвело на меня сильное впечатление или просто мне грустно, хочется высказать кому-нибудь всё, что меня мучает, или, когда произошло что-нибудь особенное.

*Кнехт Рупрехт — спутник святого Николая в германском фольклоре, даёт непослушным детям бесполезные, уродливые подарки, такие как куски угля, палки и камни, в то время хорошо себя ведущие дети получают сладости от Святого Николая.
**Герман Зудерман (1857-1928) — немецкий беллетрист и драматург.

15 января 1902 г. Вторник.
Давно прошли праздники, началось ученье, а я не бралась за дневник. Да, собственно, нового ничего нет. Всё то же: по-прежнему хочется сделаться лучше, и по-прежнему это очень трудно. В институте тоже ничего особенного нет: уроки теперь 50 мин, т. е. прихожу гораздо раньше домой. Меня спрашивали сегодня по истории, сама не знаю, как отвечала. Собственно, я всё знала, но с другой стороны, мне кажется, что О. П. остался мной недоволен. Что делать? Уж, верно, судьба такая!
Последнее время меня мучила Лена. Д. её, конечно, не любит и она в этом убедилась, и сначала было ужасно: говорила, что теперь ей всё безразлично, ничто не интересует, сердце её разбито. Каково всё это слышать? Вчера она открылась маме, которая сказала, что Д. её не правда любит, но и его любить не стоит: он чёрствый эгоист. Ведь это, пожалуй, правда. Мама говорит, что он страшный волокита, вообще, не особенно хороший человек. Раньше я Д. считала прямо идеальным человеком, но с нынешнего года разочаровалась. Говорят, что он дома совсем почти не был на Рождество. День проводил на фабрике, хотя там в нём не нуждались, а вечером танцевал, а не думал, что матери хочется побыть с сыном.
Всё это время очень хорошие известия о Жене, он ест теперь хорошо, прибавляется в весе, и температура у него нормальная.
Читала я теперь «Фритьоф Нансен», довольно интересно написано. Замечательный всё-таки человек был Нансен! Крайне симпатичный! Достойный удивления! Также и его товарищ Иогансен. Последняя их экспедиция «Сам-друг» поразительна. Подумать только, что они около двух лет пробыли во льду, постоянно работая, не имея хорошей пищи, одежды, испытывая всевозможные лишения при -40 мороза и притом никогда не теряя присутствия духа, никогда даже не ссорились, были веселы всегда. Таких людей немного найдёшь.
Хочу перечитать теперь «Дворянское гнездо» и потом читать на него разных критиков.
Теперь очень тепло +2. Пахнет весной, ах, как хочется, что бы пришла скорей весна, стало тепло, деревья зазеленели, открыли балкон, но до этого ещё далеко, очень далеко.
Недавно мама сказала, что мы, может быть, летом поедем или на море, или за границу. Вот, было бы счастье! Мне страшно хочется, особенно на море. Не знаю, получится ли это?

21 января 1902 г. Понедельник.
У нас не было географии. Наташа и Лёля Шамонина отпрашивались от танцев домой, и я была с тут, но не просилась, потому что у меня Закон. Я отпросилась только от танцев. Г. Э. разозлилась и велела нам сидеть всё-таки в зале. Особенно накинулась она на меня, опять почему-то. Когда я пришла от Закона, она меня, вдруг, позвала и говорит: «Ты знала, что у тебя будет Закон и просилась домой». Это меня страшно обидело. Я ей, конечно, сказала, что и не думала проситься. За кого она меня считает, раз думает, что я так нахально обманываю. Мне было ужасно неприятно. Чего она, правда, привязывается ко мне? Хотелось бы мне с ней объясниться, только если бы она сама начала, а так не стану.
Был у нас сегодня первый урок Закона Божьего перед конфирмацией в церкви. Пришла я туда и вижу 5 мальчишек и ни одной девочки, было как-то неловко. Пришёл пастор, усадил нас, наконец, пришли Сосонко с Гольдберг. Сначала пастор помолился с нами, потом стал рассказывать урок. Да! Это совсем не то, что уроки в институте, тут так интересно, узнаёшь всё новое. Потом стали читать по книге. Мальчики читают ужасно и сами хохочут, да и пастор тоже. Мне, хотя было стыдно, но и я не могла и тоже смеялась. Особенно смешной институтец Z., он, кажется, самый развитый и умный из всех, он, да Гельц Эмиль. Кроме них будут конфирмироваться Иогансен, какой-то гимназист, которого я видела на катке и ученик Кулибинского училища. Итого, с нами девочками, 8 человек. Только бы проникнуться настоящим религиозным чувством! На самом деле верить глубоко, глубоко! Помоги мне это, Господи!

29 января 1902 г. Вторник.
Почему я стала писать? Сама не знаю, ничего ведь особенного за это время не произошло, всё идёт по-старому. Я ещё два раза была у пастора, и было очень хорошо, но только мы очень много хохочем и недостаточно серьёзно относимся к делу.
Беспокоит меня теперь наш Ваня. В Киеве начались беспорядки между студентами, только бы с ним ничего не случилось. От Жени известия ничего, Лена, благодарение Богу, понемногу забывает, кажется. Д., по крайней мере, она теперь опять весёлая.
Я всё хочу быть лучше, но по-прежнему это трудно удаётся. Хочется мне скорей весны, лета, хорошей тёплой погоды, зелени, солнца, а с другой стороны, думаешь, тогда уже я скоро и кончу институт, останется только один годик. Учиться мне надоело таки порядочно.
Мама говорила, что ей О. П. не нравится, что он слишком груб и в нём много семинарских замашек. Мне это очень неприятно, а почему? Что я к нему питаю? По-моему, мне нужно влюбиться, пора. Вот я и увлеклась О. П. Н, однако же, я уже пишу чепуху.
Сейчас мы идём в баню. Много бы ещё написала, да некогда.
С г. Э. я на другой же день помирилась, и она говорит, что совсем не думала меня обижать, а сказала так просто. Она меня расцеловала и просила всё забыть.
У Надсона вышли посмертные его стихотворения с портретом его в офицерском мундире и с портретом Н. М. Д.*, мне ужасно хочется приобрести эту книгу и Эря обещал подарить.

*Наталья Михайловна Дешевова

14 мая 1902 г. Вторник.
Давно, очень давно не притрагивалась я к дневнику, и в этот промежуток времени произошло много нового.
Была моя конфирмация, ах, как было хорошо, после неё я долго не могла успокоиться, так жалко было, что всё прошло и уже никогда не повторится. Потом я захворала и у меня шла горлом кровь, и долго был жар, теперь, слава Богу, начинаю поправляться.
Но самое главное событие это Ленина помолвка с В. В. Кукаркиным. Слава богу! Они любят друг друга, а это главное.

Экзаменов я по болезни не держу и вот уже с апреля ничего не делаю.
С нетерпением ожидаю нашего переезда в Чеченино*.
Сегодня мне очень и очень грустно. Мы получили от Жени письмо довольно печального содержания: у него была лихорадка и, вообще, улучшения не замечается, просто беда! Но вот это письмо произвело удручающее впечатление, Лена даже плакала, да и я тоже. Я буду молиться, что бы он поправился, может быть, Господь услышит мои молитвы. Всё это время я страшно капризничала, была не в духе и мучила этим всех. Теперь же я бы всё сделала, что бы только все бы наши были здоровы и довольны, ну, Бог даст, всё и устроится.

*Деревня близ Новгорода.

15 мая 1902 г. Среда.
Ах, как мне хочется в Чеченино! Только бы мне позволили гулять там побольше, маме теперь тоже хочется ехать. Не знаю, есть ли уже мост через Чеченку, если ещё нет, то придётся подождать с отъездом, это было бы неприятно.
Сегодня у меня были Н. Михельсон и Л. Пискунова, такие милые, сказали, что мне за сочинение 11, и то спасибо. По крайней мере, Алекс. Алекс. увидит, что я в году писала сочинения вполне самостоятельно. Лёле тоже 11, а Наташе 10, она наделала много ошибок.
И. О. Ремлер сидит сейчас у нас, он привёз мне из-за границы золотые часики, очень хорошенькие. Ах, если бы только от Жени приходили хорошие известия, вот было бы хорошо!
А в Чеченино раньше, как во вторник, среду мы не попадём, а я так надеялась ехать в пятницу или субботу.

14 октября 1905 г. Пятница.
Вчера читала свой старый дневник и это чтение доставило мне большое удовольствие. Как-то приятно вспомнить старые времена, замечаешь, что во многом изменилась с тех пор; что раньше казалось неприятным и тяжёлым, впоследствии, наоборот, обращалось мне всё на пользу. Увидав всё это, я решила опять писать дневник, по мере возможности, каждый день, и вот сегодня же принялась за дело.
Погода сегодня отвратительная: дождь не перестаёт с самого утра, но теперь стало холоднее +4.
Не могу сказать, что бы я была удовлетворена своим уроком у пастыря, я замечаю, что начинаю иногда раздражаться, когда это совсем и не нужно и это очень нехорошо, необходимо себя сдерживать. Пришла с урока домой и была недовольна тем, что пришлось переодеваться, т. к. промокла. Вообще, меня легко всё раздражает и я часто сержусь и бываю не в духе. Мама говорит, что у меня скверный вид, мне это неприятно, потому что, пожалуй, мама не позволит мне брать уроки французского языка, а мне уж очень хочется, да и даже необходимо, если на будущий год быть классной дамой. Вот только погода скверная, а то непременно пойду к m-me Charpier.
После завтрака поболтала с Леной, а потом, когда она ушла, решила заняться английским, но лень меня одолела страшная! Так ровно ничего по английски не сделала, а стала писать дневник, придётся как-нибудь извиниться перед Вавой.
Обедать пошла к Лене, а потом с Нюлькой явились домой и она очень мило у нас играла. В 5 часов пришла Вава и мы с ней довольно много читали, и я чувствую, что мне теперь читать стало гораздо легче.
Говорила я с мамой насчёт французских уроков, но мама сначала ни за что не хотела позволять, а потом сказала, что бы я бросила английские уроки после Рождества и занималась бы тогда только французским. Но я хочу начать французские уроки теперь же, лучше уж сокращу число английских уроков.
У Таланцевых урок прошёл как обыкновенно, опять читала Боре наставление и упрекала его в лености, но, в общем, разошлись мы довольно мирно.
Падал первый снег и произвёл огромную радость между мальчиками и Нюлькой.

15 октября 1905 г. Суббота.
Холодно, всего +2. Это приятно, так как дождя нет. Ходили с Нюлькой гулять, и она была в восторге после недельного затворничества.
У пастора читала с детьми сказку «О рыбаке и рыбке».
После завтрака ходили с Леной к Ремлер, относить узор воротника, но Марьи Мих. не застали, дома была Юлия Фёд. С ней мы поболтали о нынешних тяжёлых временах, об ожидаемой всеобщей забастовке и удалились. Заходили в «Светопись»* за Нюлькиными карточками, но они всё ещё не готовы. У Розанова** купили пирожные и встретили там губернаторских детей с их гувернанткой. Я с последней поздоровалась, а дети отвесили мне по низкому реверансу, а я так смутилась, что даже руку им не подала, а скорей удалилась. Теперь мне ужасно неловко.
После обеда играла с Нюлькой. К Таланцевым не пошла, потому что чувствовала себя нехорошо. Мама ушла к Миловидовым, а я сидела и работала: вышивала скатерть дяде. В 8 часов пошла к Лене и присутствовала при том, как Нюльку укладывают спать. Потом мы с Леной сидели у неё в спальне на постели и разговаривали всё больше про нынешние забастовки. Мне было как-то тяжело на душе, я думала о Саше: писем теперь от него не получаем, а, между тем, Бог знает, что делается в Петербурге. Вообще, ужасно тяжёлое теперь время! Меня мучает то, что я ужасная эгоистка: мне главное только, что бы все эти беспорядки не затрагивали нашей семьи, а что другие страдают, это меня не так огорчает. Господи! Помоги мне сделаться лучше, отзывчивее к чужим страданиям!
Мама принесла очень неутешительные вести от Миловидовых: ему очень и очень плохо.

*Фотомастерская братьев Гагаевых.
**Кондитерская купца Розанова, основанная в 1836 году.

16 октября 1905 г. Воскресенье.
Снег! Нюлька с Леной отправились гулять по первому снежку. Нюлька ходила в шубе и была в восторге. Я сначала была недовольна, что они ушли без меня, потому что я ещё спала, но скоро успокоилась и потом, когда Нюлька пришла к нам, мы с ней очень хорошо играли.
После завтрака мама отправилась к Миловидовым, а я осталась одна. Скоро пришла Соня Ермолова и мы с ней болтали о разных разностях, а больше всего о Московских беспорядках. Пришла мама и сообщила, что Василий Алексеевич Миловидов скончался вчера в 11 ½ вечера. Царство ему небесное. Жаль мне их всех очень!
К обеду пришли Эря и Зина. Мне очень жаль, что у нас с ними отношения какие-то ужасно натянутые. Нам с ними скучно, да и им, должно быть, невесело. По убеждениям мы с ними тоже очень расходимся, а особенно они расходятся с Леной и Васей, с ними у Эри с Зиной нет ничего общего. Это очень грустно, так как я Эрю всё-таки очень люблю, и мне жалко будет совсем с ним разойтись. Ну, да только бы они были счастливы друг с другом.
К 8-и часам мы с мамой отправились на панихиду к Миловидовым. Во время панихиды я стояла во дверях далеко от гроба и никого из них не видела. Когда панихида кончилась, я пошла к гробу и увидела Александру Ивановну и детей, и все они ужасно плакали. Бедные! Бедные! Ведь они все так любили покойного! Я сначала не подходила к Вале, а потом, когда она вышла из залы, я пошла за ней и мы с ней вместе плакали. Жалко мне её ужасно! Когда мы с ней сидели, вдруг раздался крик: «Серёжа приехал». Приехал он из Москвы на пароходе, так как поезда не ходят, ехал три дня и вот застал отца уже в гробу. Он тоже ужасно плакал. А Валя всё тряслась от рыданий и только всё повторяла: «Серёжа приехал, а папы, папы нет!». Да, ужасно это грустно! И материальное то их положение ведь теперь ужасно. А, ещё недавно, как всё у них было хорошо! Дети были весёлые, учились, играли, болтали, а теперь все плачут, у всех такое горе! А того, который их так любил, который входил во все их нужды, шутил с ними, играл – его уже нет!

22 октября 1905 г. Суббота.
Конституция! Свобода слова, собраний, печати – всё это дано манифестом 17-го октября 1905 года. Всеобщая радость и ликование! На улицах толпы народа с красными флагами, повсюду слышится пение Марсельезы. Учения нигде нет до понедельника, магазины закрыты, телеграф, почта, электрическая станция не работают. Так было 18, 19 и 20 октября. Со вчерашнего дня порядок, по-видимому, устанавливается. Но, что-то вообще будет!! Страсти ужасно разгорелись и, пожалуй, не скоро успокоятся. У нас это ещё не очень заметно, но в Москве и в Петербурге продолжают происходить кровавые драмы на улицах. Хоть бы всё успокоилось и люди зажили бы свободно, но мирно. Все эти дни у меня было тяжело на душе, потому что передавали ужасные слухи о Петербурге, будто бы там 25 000 убитых, а от Саши мы не имели никаких вестей: хотели послать телеграмму, да не могли, потому что телеграф не работал. Ужасно тяжело было смотреть на маму, как она беспокоится. Наконец 21-го получили из Петербурга телеграмму с уплаченным ответом, в которой Саша с Лидой* спрашивают о нашем здоровье, оказывается они тоже очень беспокоились. Слава тебе Господи, что они сами здоровы!! Точно камень свалился у нас всех с души.

*Ну, точно, Саша это Александр Аллендорф, отец Киры!!!

23 октября 1905 г. Воскресенье.
Опять снег! 0 градусов. В церковь не ходила, потому что у меня сильный насморк. Утром у нас была Нюлька с Васей. Нюлька, как всегда, нас очень потешала. Вообще, утро прошло очень приятно. Говорили о том, что мы, может быть, переедем на другую квартиру, потому что в нашей комнате очень сыро. Нам очень хочется переехать вместе с Лениной семьёй на Мистровскую* улицу в бывший дом Кузнецова. Не знаю, удастся ли только?
Были у нас Эря с Зиной по дороге на собрание педагогов в Коммерческое училище. Говорили о конституции, о свободе и я с Эрей почти во всём согласна. Конечно, социал-демократическая партия хорошо организована и не она запрещает открывать лавки, и безобразничает на улицах, это всё незрелые мальчишки, даже и не ученики. Эря ещё говорит, что ученики и ученицы никогда не будут предъявлять безрассудных требований и с этим я тоже согласна. Вообще, Эря надеется, что теперь дела в учебных заведениях пойдут лучше и отношения между учащими и учащимися будут более нормальны. Дай то Бог! От всего сердца я этого желаю. Мама очень возражала, но мне кажется, больше потому, что она не любит Зину и Зина её очень раздражает. Я сама не могу сказать, что бы Зина была мне очень симпатична, но, всё-таки я скажу, что мама пристрастна в своих суждениях о ней. Она, всё-таки, недурна, она только воспитана не так, как мы и поэтому мы с ней сойтись не можем, а, наоборот, всё больше и больше расходимся. Жалко мне всё-таки очень, что это так, главное потому, что и с Эрей у нас теперь общего почти, что ничего нет. Обедать они к нам сегодня не придут, а зайдут только вечером. Дай Бог только, что бы вечер прошёл мирно!

*Мистровская улица – сейчас улица Академика Блохиной (бывшая Загорского)

25 октября 1905 г. Вторник.
Ученья нигде нет! По-моему, это ужасно грустно! Молодое поколение теряет дорогое время, которое могло бы быть употреблено на образование. И почему, собственно, не учатся, я совершенно не понимаю.
Сегодня морозно – 3, ветра нет и гулять очень приятно. Утром Нюлька с Леной проводили меня до угла, когда я шла на урок к пастору. Почему-то на уроке чувствовала себя усталой, и поэтому опять была раздражительна. Пришла домой и услыхала, что ученья нет, это меня огорчило. Хорошо бы теперь уехать за границу и поселиться где-нибудь в небольшом немецком городке. Отчасти это, конечно, эгоизм – желание уехать из России, но, правда, уж очень иногда тяжелы бывают здешние условия жизни. Ну, да Бог даст, и здесь всё начнёт успокаиваться и придёт в нормальный порядок.
Сейчас говорили с Мишей Александровым, который опять уезжает домой, потому что институт закрыт на две недели, а, может быть, и до Рождества. Причины этого никому из учеников неизвестны. Если все наши пансионеры таким образом разъедутся и за II четверть не заплатят, то это нам будет очень и очень невыгодно с такой дорогой квартирой, которая оплачивается только пансионерами.

8 ноября 1905 г. Вторник.
Только что вернулась с урока от m-me Charpier. Добилась-таки, наконец, своего: мама позволила брать уроки. M-me Charpier спрашивала меня то, что мы проходили в институте, и я, конечно, ровно ничего не знала. Всё-таки совестно! Потом мы с ней читали литературу и, наконец. Писали диктант, я сделала 5 ошибок, но она сказала, что я могла бы писать без ошибок, так как эти ошибки незначительные, и я могла бы их не делать. Спрашивала, сколько я получила в институте за французский язык и удивилась, что 11, а не 12. Задала мне очень много по литературе и велела изложить это письменно, не знаю, удастся ли мне это хорошо.

10 августа 1906 г. Четверг.
Погода прохладная, сильный ветер. Сидели на террасе Леня, Нюлька и я, но потом озябли и ушли в комнаты. Сидела у себя наверху, разбиралась в вещах, читала дневник за прошлые года. Хорошо у меня здесь в комнатке: посмотришь из окна, простор такой; много церквей виднеется, масса зелени. Очень всё-таки приятно иметь свою комнату! Рада я тому, что могу теперь чем-нибудь заниматься, а то первые дни после папиной смерти ни за что не хотелось приниматься, было иногда очень тоскливо!
Решала сегодня задачи по Гольденбергу*. Хочу их все перерешать и решения записать, а то, может быть, придётся репетировать Г., и тогда при решении будут кстати. Очень много теперь думаю об уроках, дай Бог, что бы удалось что-нибудь достать!
После завтрака пошли с Леной на Покровку и Вася пошёл с нами, что по правде сказать, мне было неприятно, но потом мы скоро расстались. Заходили за моей Мадонной, но рамка последнего подарка папы всё ещё не готова, завтра обещают прислать на дом. Назад поехали на электричке.
Теперь сижу опять в своей комнате, хочу заняться английским, но страшная лень! К обеду пришёл Ив. О. Р., потом Эря, который пригласил нас завтра к себе обедать. Ходили с дядей и с Эрей на кладбище, где было очень хорошо.
Вечером я прочла прошение к Прутченко** относительно пенсии для меня. Там сказано «дочь моя крайне слабого здоровья и поэтому не в состоянии содержать себя собственным трудом». Ужасно меня это обидело и показалось унизительным. Я только и мечтаю о том, что бы содержать себя своим трудом, а, вдруг, про меня так пишут, ужасно это неприятно.
Уже в постелях говорили с мамой о моих уроках, и мама заметила, что мне, собственно говоря, уроки давать совсем не надо, а хорошо бы только иметь один урок «для развлечения», а мне вот это-то и неприятно: я хочу трудиться, что бы приносить пользу, а не для своего собственного развлечения.

*Гольденберг А.И. Сборник задач и примеров для обучения начальной арифметике 1903 г
** Прутченко Сергей Михайлович — предводитель дворянства Нижегородской губернии с 1906 по 1909 г.

11 августа 1906 г. Пятница.
Утром, пока мы ещё одевались, пришла Лена и сообщила, что Васютка не здоров: желудок не в порядке и жар. Это меня взволновало: не дай Бог, если ещё мальчишка расхворается. Послали за Медовщиковым*, который, слава Богу, ничего серьёзного не нашёл.
Была у нас Маша, наша бывшая горничная и мы с ней довольно приятно побеседовали. Маша всё уговаривала Лену на ночь поместить Васютку куда-нибудь подальше от себя, что бы он не мешал ей спать, но Лена ни за что не хочет, вообще, она не любит такие разговоры.
Обедать мы ходили к Эре. Там я с интересом рассматривала третий том Байрона – хорошие там картинки. Картины и книги – вот моя страсть.
После обеда, когда Лена уже ушла, пришёл Н. Д. Р. Мы довольно приятно поболтали, но очень недолго и отправились с дядей домой. Дядя закупил разных закусок, конфект, вин для прощального ужина. Дома дядя много возился с Нюлькой, дал ей конфект, чему он, конечно, была очень рада. К ужину совершенно неожиданно пришёл О. Е. Е.. Сначала я этим была недовольна, но потом было хорошо: уж очень он потешный своей манерой вдаваться в совершенно ненужные подробности и своей цветистой речью.
В 10 распростились с дядей. Ах, да, вот ещё что!: О. Е. Е., между прочим, при воспоминании о каком-то разговоре с папой, заметил, что папа ему говорил: хорошо бы было для моего здоровья съездить за границу. Милый, милый папа, всегда то он думал только о том, что бы нам было хорошо и что бы мы были здоровы.
Температура 37,3. Маме об этом не говорю.

* Медовщиков Николай Константинович – нижегородский врач.

12 августа 1906 г. Суббота.
Утром всё беспокоилась за Лену: постоянно боюсь, что бы она не захворала опять и что бы не было каких-нибудь недоразумений с мамой. Ходили к Р. Ал. мерить чёрные платья. Вернувшись оттуда, мыли головы. Пришла Соня, чему я очень рада, и просидела у нас до обеда.
Завтра приедет тётя и Аня. Аня всё сетует, что у неё нет диплома, ей бы хотелось открыть школу, а без диплома это трудно. Соня предлагала ей открыть школу вместе со мной, так как у меня есть диплом. Что же, я бы с удовольствием!
Теперь все наши в бане, причём, Нюлька была, конечно, в страшном восторге.
Хорошо сейчас! Горизонт и даль ясные: далеко, далеко, как серебряные пятна блестят озёра на луговой стороне, отовсюду несётся благовест!
Когда наши вернулись из бани, мы уютно попили вместе чайку. Ненадолго заходил Эря. Вечер прошёл хорошо.

13 августа 1906 г. Воскресенье.
Утром были в церкви; не могу сказать, что проповедь мне понравилась: она не произвела на меня никакого впечатления.
Приходил Виноградов и привёл своего сына к нам в пансионеры. Мальчик он ещё небольшой, всего 11 лет, во II классе Реального. Его приведут к нам уже на днях, так как родители уезжают в Варнавино*. Ученье в Реальном начнётся только 22-го. Только бы не пришлось маме слишком много возиться с этим мальчиком. Когда Виноградовы ушли, мы отправились с мамой делать визиты, чему я была очень рада. Пошли сначала в Мариинский институт, но начальницу там не застали, посидели у Марьи Адольфовны, поговорили об ужасном покушении на Столыпина, о котором напечатано сегодня в газетах. Ужасная, ужасная вещь!! Бомбой разрушена дача Столыпина, убито 26 человек, ведь это ужас что такое! Ранено около 24-х человек, между прочим, пятнадцатилетняя дочь Столыпина, которой оторвало обе ноги и маленькая дочка, которой ранило живот. Бедные, несчастные дети, каково им теперь! Сам Столыпин не ранен. Я осуждаю убийц! За что столько невинных жертв!
После института поехали к Арановской. Она рассказала ужасную новость. Карповы накануне полного банкротства, а у Арановской все деньги там, и, значит, они пропадут и она останется ни с чем. Жалко и её, да и Карповых тоже. Ольга Петровна этого не переживёт, я в этом уверена. Помоги им Бог как-нибудь!
За обедом у нас были Эря с Зиной. Эря при Зине совсем другой: мрачный, грустный, молчаливый, на Нюльку не обращает внимания. Мне это всё жалко, потому что мы таким образом опять удаляемся друг от друга, а за то время, пока он у нас жил без Зины, мы с ним очень сошлись.

*Посёлок в 165 км к северу от Нижнего Новгорода, пристань на реке Ветлуге.

14 августа 1906 г. Понедельник.
Был у нас сегодня Митрофанов и не нашёл у Васютки ничего особенного, только засорение мелких кишок. Вообще, он говорит, что мальчик здоровенький, только очень нервный. Слава Богу, что здоровый!
Читала сегодня подробности о покушении на Столыпина, ужас что такое!
Чувствую себя что-то неважно: ужасная слабость, может быть от того, что плохо спала ночь, уж очень было шумно на улице. Скакали пожарные, гремели телеги, шумели вагоны.. Температура вчера была 37,2.
Вечером у нас были Ермоловы, Аня Поливанова, Эря и Алекс. Ник. Мне что-то очень хотелось спать.

15 августа 1906 г. Вторник.
Утром приехал пансионер Виноградов и остался уже совсем у нас. Мальчик ничего себе, по первому впечатлению довольно симпатичный.
До обеда мама сидела у меня наверху, что мне было, конечно, приятно, разговаривали с ней о разных разностях. После обеда пришёл Эря, мы пили чай и потешались Нюлькой. Вечером сидели и разговаривали с тётей всё больше о Шепелевых: тётю очень беспокоит судьба Мани, которая очень легкомысленна. Мама сказала, что Эря очень страдает о папиной смерти, он ужасно скучает без папы. Да, это верно! А я, вот, нет, и это меня мучает. Господи, помоги мне быть лучше.
Вспоминали с мамой Женю. Милый мой, дорогой Женя. Господи, хоть бы я могла быть похожей на него. Вот у кого было много любви и сердечности! Только бы быть достойной папы, Вани и Жени, они все были такие хорошие.
Ночью был пожар, и мы с мамой вставали и ходили наверх смотреть на пожар, но, к счастью, он скоро прекратился.
Вечером я сказала Лене, что у меня лихорадка, только просила маме не говорить об этом.

16 августа 1906 г. Среда.
Утром ходили с мамой к пастору, в Коммерческое училище и к Штемпель. Пастор мне ничего не сказал об уроках, из чего я заключаю, что он намерен отдать Л. В школу, а не передать его мне, а то бы уж он упомянул об этом.
В Коммерческом училище нас очень любезно принял Костромин. Мама просила его посылать нам пансионеров, а мне, при случае, достать уроки. Он обещал сделать всё возможное и я надеюсь, что он, правда, всё сделает.
У Штемпель мы встретили Шеффер, у которых вчера скончался отец. Жалко их!
Была у меня Валька М. и мы с ней после долгого времени поболтали по душам. Ей нелегко живётся: мать всё продолжает плакать и отравляет таким образом жизнь своим детям. Валя нуждается в любви, в ласке, а этого-то дома и нет. Мать только постоянно недовольна. Валя старается изо всех сил помочь ей, угодить и всё напрасно. Очень я рада, что мы теперь будем видеться с ней чаще. И ей, и мне это очень приятно: будем вместе читать, разговаривать, как это хорошо! Она подала прошение о зачислении её в городские учительницы, вот было бы хорошо, кабы ей это удалось. Вечер провели очень приятно: у нас были Ермоловы и Аня Поливанова, и мы много смеялись.

17 августа 1906 г. Четверг.
Утром ходили к Ермоловым: просили Соню скроить мне рукава. Маленький Миша собирался идти к З. на молебен, воображаю, как ему хотелось, и, в то же время, как он волновался. Нюлька пришла за нами к Ермоловым, и мы с ней ещё прогулялись; погода прохладная +10, то разъясняется, и тогда, очень приятно, то идёт дождь.
Были мы с мамой на кладбище: как раз светило солнышко и было замечательно хорошо, просто уходить не хотелось.

20 августа 1906 г. Воскресенье.
Утром мама ходила в банк и её там страшно задержали. В это время к нам пришла Над. Алекс. Быкова и со мной и с Леной посидела и поговорила, всё-таки она очень хорошая и я всегда с благодарностью о ней думаю.
Ходили мы с Леной на Покровку за разными покупками; погода прохладная +8, но, по крайней мере, нет дождя. В 4 часа принесли венок из живых цветов, который мама и Эря заказали по поручению дяди. Пришли Эря и Зина, что бы идти на кладбище, относить венок. Эря. Как только пришёл, взял меня за руку и увёл в нашу комнату, говоря. Что ему нужно мне сказать несколько слов. Дело в том, что я в воскресенье сказала Зине, что у меня лихорадка, и, что это я скрываю от мамы. Зина передала это Эре, и вот он начал мне говорить, что скрывать такую вещь совершенно невозможно, что это дело серьёзное, и нужно на него обратить серьёзное внимание. Он был со мной очень нежен, так что я прямо тронута. Он взял с меня обещание, что я непременно всё скажу маме. Ещё он сказал, что, по его мнению, мне необходимо ехать за границу. Когда я заикнулась о деньгах, он сказал, что это пустяки, что и дядя, и Саша, уезжая, просили дать им немедленно знать, если у меня опять, по примеру прошлых лет, начнётся лихорадка, что бы меня на их счёт отправить за границу. Милые мои, дорогие, как я им всем благодарна!
Потом я при маме померила, и было 37,3. Маму мне жалко и только поэтому, ведь, я и скрывала; опять ей забота. Я знаю, что она теперь ужасно беспокоится обо мне и это меня мучает. Мама тоже сказала, что мне необходимо ехать за границу и что она это как-нибудь устроит, но я, собственно, думаю, что из этого ничего не выйдет, мама побоится отпускать меня совсем одну, а компаньона найти очень трудно. Мне ехать, конечно, хочется, хотя я и знаю, что очень соскучусь о маме, Лене и Нюське; хочется увидать всё новое, интересное, отчасти хочется пожить самостоятельно, но я почти что уверена, что этому не бывать. Буду совершенно спокойно смотреть на вещи: пусть будет, что будет. Жалко только то, что теперь мне не позволят давать уроки, а просидеть так, без уроков. Всю зиму, будет для меня очень и очень скучно.
Вечер прошёл приятно, приезжал Паша Тарасов.

22 августа 1906 г. Вторник.
Решила жить так, как будто бы в виду нет никакой заграничной поездки: заниматься делом, то есть английским чтением, рисованием, быть может, даже, историей, физикой и французским языком; потом возьму на себя Алёшу Виноградова и буду с ним заниматься по вечерам. Если у него мало уроков, то буду заставлять его читать мне по-русски, а иногда по-немецки и по-французски.
Погода отвратительная: страшный ветер, дождь и холод.

НОВАЯ ТЕТРАДЬ

22 сентября 1906 г. Пятница.
Clarens*, villa «Le Chataiaignier»
Какую тоску я ощущаю, просто ужас! Никогда я не думала, что мне будет так тяжело! Как я только вспомню, что так придётся провести 2 месяца, я готова плакать. Здесь в пансионе мне что-то не очень нравится: барышни, по-моему, ко мне неподходящие и мы вряд ли с ними сойдёмся. Вообще, всё здесь мне как-то чуждо и непривычно, и чувствую я себя страшно одинокой! Знаю я, что не нужно поддаваться тоске, но не могу ничего с собой поделать. Домой, конечно, об этом не пишу. Хоть бы кого-нибудь здесь найти с кем бы я могла сойтись!
Напившись кофе, пошла с книгой прогуляться, и напала на чудное местечко. Дорога вела сначала среди лугов, на которых паслись коровы и звенели своими колокольчиками. Кругом растут каштаны и целая масса мальчиков со своими мешочками и сумочками собирали опавшие. Вдруг я заметила тропинку, ведущую в гору. Пошла я по этой тропинке и очутилась на уютной, совершенно открытой площадке, откуда мне открылся чудный вид на озеро и горы. К сожалению, день сегодня очень туманный и солнца нет. На площадке возвышается развесистый платан, а кругом его ствола приделана скамейка. Замечательное местечко. Я решила каждое утро ходить туда заниматься
Вернулась домой, почитала немного, а потом пола обедать. Подавали нам сегодня: 1. Картофельный суп, 2. Цыплят, 3. Компот, 4. Виноград и орехи.
Чувствовала себя за обедом ужасно неприятно: самой m-me не было, барышня с красным бантом всё время болтала с господином, который помещается рядом со мной в комнатах. L. Подавала кушанья, а я всё время молчала. Господи, неужели все эти два месяца я буду себя чувствовать так одиноко и скверно, как теперь.
Сейчас хочу сходить в Montreux**, может быть, развлекусь немного. Погода сегодня непривлекательная: страшный туман, солнца нет, но, всё-таки, довольно тепло.
Единственное моё утешение – это надежда на поездку в Lausanne*** в воскресенье к Шеффель.
Ходила в Montreux и получила там письмо от мамы. При чтении мне всегда нужно удерживаться, чтобы не заплакать. Мама много пишет про Нюльку и мне это очень интересно. Неприятного у нас пока, слава Богу, ничего не случилось.
Купила я себе шоколаду, хлеба, бархатную ленту, отдала почернить цепочку Ани Поливановой, а потом на вагончике поехала обратно. Пошёл сильный дождь, и я порядком промокла.
В 4 пили чай, причём, я себя чувствовала уже гораздо свободнее. После чая написала письмо тёте и открытку Зине. Дождь всё продолжается, даже во время ужина была гроза. Вечером писала письма.

* Clarens — небольшая деревня в муниципалитете Монтре , в кантоне Во в Швейцарии. Находится на северо-восточном берегу Женевского озера. Там, кстати, похоронен В. Набоков
**Монтрё (фр. Montreux) — город на западе Швейцарии, во франкоязычном кантоне Во. Курортный город на так называемой Швейцарской Ривьере с множеством отелей.
***Лозанна

23 сентября 1906 г. Суббота
Погода чудная: жарко, но, к сожалению, горы не ясно видно.
Утром ходила в Montreux, переменила книги в библиотеке. Сидела на набережной и читала, потом купила себе хлеба и пошла домой обедать. За обедом опять молчала. После обеда пошла на свою вышку, но там было ветрено и потому я ушла, и пошла прогуляться в Chally; видела pension «Mury», но мне он не понравился. Гулять было хорошо, но только тоска не оставляла меня, грустно наслаждаться всем одной! После чая пошла к Marmillon и тут я ожила. Ужасно они мне нравятся. M-me Marmillon не было дома, она уехала в Lausanne и мы втроём с Marguerite, Marie и я сидели на балконе, и любовались чудным закатом, при этом очень хорошо разговаривали. Заходила к ним в магазин, поболтала с Helene, а потом отправилась домой.

24 сентября 1906 г. Воскресенье.
Утром пошла в церковь. Пастор говорил прощальную проповедь и мне она понравилась. Заходила на почту, получила письмо от мамы и опять чуть не плакала.
В 1 час поехала в Лозанну. Там плутала порядочно, пока нашла виллу «Mongre». Очень мне там понравилось: всё так солидно, хорошо. Желала бы я там быть пансионеркой. Ходили в Ouchy*, любовались видом, ели пирожные. В 6 часов я уехала, и мне жаль было расставаться с Шеффель.
За ужином была большая кампания, и я чувствовала себя неловко. Погода чудная: тепло, как летом, солнце светит.

*Уши – порт и крепость на юге Лозанны.

25 сентября 1906 г. Понедельник.
Погода опять отменная. Утром сидела в саду в беседке и занималась сначала историей, потом английским, очень я рада, что у меня есть дело, время скорей пройдёт! Занималась до обеда, а после обеда пошла в Montreux. Сделала кое-какие закупки: купила очень хорошенькие открытки с цветами, хочу попробовать их срисовать, потом купила деревянную рамку, коробку и тарелочку, на которых я буду рисовать. Только бы удалось.
После обеда опять пошла в Montreux в сопровождении L., по дороге мы с ней очень приятно разговаривали. Я отправилась на набережную. Хорошо было замечательно! Солнце садилось, озеро было такого тёмно-стального цвета, масса лодок бороздило его поверхность, а сзади возвышались величественные горы, блистая вечным снегом. Просидела я до заката солнца, потом пошла домой. L. Приходила ко мне в комнату и я её угощала шоколадом. M-me Chaudet преподнесла мне целую тарелку винограда, чем меня обрадовала. L. Показывала мне свои покупки, но потом m-me её позвала: по вечерам она непременно должна сидеть внизу.
Написала письмо Вале Миловидовой.

26 сентября 1906 г. Вторник.
Утром я пошла лугами вниз до озера, сидела на набережной Clarens и учила французскую литературу. После обеда ходила с L. и Z. в виноградник и срезала виноград. Разозлил меня m. Ch., который рассердился на то, что мы не так срезали, как надо. Какое он имеет право сердиться на нас, точно мы обязаны работать на него. После этого мне удовольствие было испорчено, и я с тоской на душе ушла домой. L. и Z. остались и проработали в поте лица своего до 6 ч. Вообще, я им удивляюсь, с ними, особенно с L., тут обращаются, как с горничной, бранят её, а она ничего, я бы сейчас возмутилась.
Чаю, по случаю сбора винограда, мы не получили и я ушла в Montreux. Переменила книгу в библиотеке, получила 2 письма: от мамы и Лены. Они произвели на меня тяжёлое впечатление, и я плакала. Мама пишет, что Лена всё в дурном настроении, и, вероятно, уедет завтра в Петербург. Боюсь я этого: как она поедет, что ей там скажут, да и маму мне жалко, которая теперь останется совсем одна. Господи! Помоги, что бы все были здоровы
За обедом все говорили про сбор винограда, а я молчала.
Написала дяде письмо.

27 сентября 1906 г. Среда.
Утром сидела в саду на солнце и читала по-английски. Пришла Z. и уселась тоже с английской книгой.
После обеда пошла в Montreux, зашла к Marmillon и получила, к своей радости, 2 письма: от мамы и от Саши.
Marmillon опять были замечательно милы и любезны; я предложила Marie разговаривать с ней по-немецки: каждый день в 4 часа или она будет приходить ко мне, или я буду заходить за ней, мы будем гулять и говорить. Ужасно они были благодарны мне за моё предложение, а я рада, что могу хоть что-нибудь сделать для них.
К чаю я опоздала и потому так и не пила.
Получила открытку от Наташи Фредерикс, которая зовёт меня приехать к ним на днях. Я решила ехать в пятницу, разузнала, когда идут поезда и написала Наташе письмо.
После ужина мы сегодня в первый раз очень оживлённо разговаривали с Z. на ту тему, что m-me и m-r Ch. Иногда себе слишком много позволяют по отношению к пансионеркам. В самом деле, L. у них горничная, на которую m. Ch. Кричит, да и с Z. требуют то то, то другое. Например, вчера это работа в винограднике до 7 ч часов, ведь это безобразие и даже «спасибо» никто не сказал. Я с самого первого раза поставила себя совершенно иначе: я делаю что хочу и никто мне не имеет права приказывать.
В 9 часов ушла в свою комнату и писала письма.
Погода продолжает быть очень тёплой и ясной.

28 сентября 1906 г. Четверг.
Утром пошла сегодня в Montreux: хорошо было замечательно! Могу сказать, что собственно в первый раз я наслаждалась за всё время моего пребывания тут я природой, потому. Что в первый раз у меня не было такой гнетущей тоски, как обыкновенно. Озеро было голубое, парусные лодки так красиво выделялись не нём, горы были закрыты точно лёгкой прозрачной дымкой, только верхушки было ясно видно, и они были замечательно хороши на фоне голубого неба. У меня было какое-то мирное, хорошее настроение, сердце было полно надеждой. Сидела на набережной и читала.
После обеда опять потащилась в Montreux, что-бы сделать кое-какие закупки; купила чулки, рубашки, лифчик и фуфайку.

После молока, которое я теперь себе выговорила утром, в 4 часа и вечером, в третий раз пошла в Montreux к Marmillon. Я сидела с Marguerite и замечательно приятно провела время. Как она мне нравится! Говорили мы всё про книги, она страшно любит читать и рекомендовала мне массу интересных французских книг, которые я буду брать в библиотеке.
Вернулась домой, когда уже было совсем темно. L. приходила ко мне в комнату поболтать.
За ужином сказала m-me, что я собираюсь завтра в Женеву и, вот, Jules, её сын, написал мне в какое время мне нужно выехать отсюда, когда я буду в Женеве и т. д. Мне было приятно, что он оказал мне эту любезность.
Погода опять была хорошая: тёплая и ясная.

29 сентября 1906 г. Пятница.
Встала в 6 1/2, напилась кофе и отправилась на вокзал. Хорошо было замечательно! Воздух такой свежий, приятный, солнца ещё не было и только самые верхушки гор были им освещены.
В Лозанне перешла в другой поезд и покатила в Женеву. Дорога очень красивая: всё деревни и дачи. Я всё выбирала дачу для нас и мечтала, как бы хорошо было нам поселиться здесь летом.
На вокзале в Женеве меня встретил Владимир Петрович, так как неожиданно приехал барон и Наташа осталась с ним.
Очень мне понравилась квартира: большая, светлые комнаты и масса солнца. Посидели мы сначала в гостиной, а потом Наташа отвела меня в свою комнату. Не скажу. Что бы с Наташей у меня было много общего: приходилось постоянно подыскивать тему для разговора. В 12 часов нас позвали обедать. Обед был замечательно хороший, а после обеда был чай с пирожными. В 2 часа мы отправились с Наташей осматривать Женеву, причём встретили Валю Первову и ещё одну русскую барышню, и они нас сопровождали. Шли мы вдоль озера, и пришли в сад «Mon Repos». Посидели там немного и отправились в обратный путь. То, что я видела в Женеве, мне понравилось, хотя озеро куда хуже, чем в Montreux, зато улицы и здания лучше. Видела я университет и даже проходила через него. Занятия там начнутся 12 октября н. с., и вот Фредерикс мне предложили к тому времени к ним приехать на недельку и послушать лекции. Я, конечно, страшно рада этому.
После прогулки мы уселись опять чай пить. Баронесса мне надавала массу книг. Мне, собственно, эти книги не нужны, так как я записана в библиотеку, но я их всё-таки взяла и притом нехорошо поступила: сказала, что читала «Les miserable» V. Hugo*, хотя это неправда. Как это скверно, просто ужас!
Дали мне на дорогу ещё плитку шоколада и потом мы с баронессой отправились на вокзал, причём, дорогой очень хорошо разговаривали.
На обратном пути почти всё время читала. Приехала домой к ужину, но не ужинала, а купила себе хлеба и закусила. После обеда L. и Z. приходили ко мне в комнату, а потом я писала маме письмо.

*В. Гюго «Отверженные»

30 сентября 1906 г. Суббота.
Утром ходила в Montreux, получила письмо от мамы. Известия так себе: Лена то хочет ехать в Петербург, то нет, вообще она, видимо, не в особенно хорошем расположении духа, а, следовательно, и чувствует себя неважно. Меня это очень, очень беспокоит.
Ходила взвешиваться и, оказывается, что прибавила в весе.
После обеда отправилась гулять и взобралась к Chatelard. Как там хорошо, так просто замечательно! Самый замок, утопающий в зелени, очень красив, а потом, вид оттуда прямо великолепный. Сидела там и читала.
Вернулась домой к 4-м часам, но чаю нам что-то долго не давали, так как m-me не было дома.

1 октября 1906 г. Воскресенье.
Утром проснулась и слышу по крыше: тук, тук… тук… — дождик! Всё небо обложено тучами, на горах выпал снег. Несмотря на дождь, пошла в церковь. Пастор из Женевы мне не понравился: содержание его проповеди было хорошее, но манера говорить, ужасна: страшно неестественная и театральная. Идя из церкви, промокла довольно сильно и пришлось переодеваться.
После обеда L. угостила меня, по случаю своего рождения. Шоколадом и позвала в свою комнату; там я довольно долго сидела и мы разговаривали

2 октября 1906 г. Понедельник.
На горах везде снег и здесь тоже стало холодно. Красиво было смотреть, как покрытые снегом белые верхушки гор выделялись на фоне голубого неба.
Утром ходила в Montreux, купила на базаре винограду и вернулась обратно.
После обеда сидела у себя в комнате, занималась историей и английским. За обедом m-me не было, а была только m-me Georgette, которая мне очень нравится. Я с ней разговаривала. После чая Z. и я отправились в салон: она играла на рояле и пела. Но у меня на душе было как-то тоскливо, сама не знаю почему. Что-то делается у нас дома?

3 октября 1906 г. Вторник.
Утром получила письмо от мамы. Слава Богу, известия, всё-таки, ничего себе: у Лены боли пока не повторялись и 20-го она хочет ехать в Петербург.
Погода сегодня пасмурная, туманная и не особенно тёплая.
Ходила до обеда в Montreux, купила кисточки и почтовую бумагу. После обеда рисовала, но пока ещё не могу сказать, удастся ли мне то, что я задумала. Потом занималась английским и сегодня мне было как-то легче обыкновенного.
Напившись молока, пошла к Marmillon и очень приятно провела время: сидели мы все так уютно в маленькой комнатке. M-r читал газету, m-me работала, а я с Marie разговаривала по-немецки: она передавала мне содержание нескольких книг, которые она читала. Ах, если бы я в самом деле могла принести ей пользу, как бы я была рада! Потом мы говорили о Рождестве, и тут у нас нашлось много общего.
В 6 ½ пошла домой и было уже совсем темно.

5 октября 1906 г. Четверг.
Утром получила два письма: от мамы и от Лены; они меня очень взволновали, так что я много плакала. 29-го Лена уехала в Петербург, и вот бедная мама осталась совсем одна, так как и Нюлька уехала. Мама пишет, что ей очень тоскливо, и меня это ужасно мучает. Кроме того, страшно беспокоюсь за лену: как-то она доедет и что ей там скажут.
До обеда сидела на набережной и читала. Замечательно красиво было озеро – голубовато-зеленоватое.
После обеда сидела в саду на солнце, занималась историей и английским, потом рисовала, но неуспешно. Написала Лене длинное письмо.
После ужина советовалась с m-me насчёт покупок, и она предложила мне пойти завтра с ней и всё закупить. С одной стороны я не очень рада идти с ней, а с другой стороны, может быть, удастся с ней дешевле всё купить. Спросила она меня, по ком я ношу траур и когда папа умер. Я сказала, и при этом, голос мой задрожал и на глазах выступили слёзы. Зачем? Не лицемерие ли это? Ах, как мне хочется быть вполне правдивой и честной, и как это трудно, и как я далека от этого. Молю Бога каждый день, что бы Он мне помог.

6 октября 1906 г. Пятница.
Утром ходила на базар с m-me Chaudet. Сначала мне понравилось, но потом надоело, так как m-me Chaudet уж очень долго возилась со своими покупками. Вспоминала я всё, как мы с мамой ходили на базар, и мне было грустно. Зашли мы купить мне рубашки и ночные кофты, и заплатила я за них дороже, чем я рассчитывала.
Пришла назад и до обеда читала. Кончила «Matelot» Loti*, но скажу, что на меня эта книга не произвело никакого впечатления, тогда как Marguerite над ней плакала. Не знаю, отчего это? По-моему, уж очень мало действия в этом романе – одни картины и больше ничего.
Что-то тоскливо у меня на душе! Писем сегодня нет.
Пришла открытка от Шеффель: зовут приехать, и сами собираются сюда в будущую субботу.
Вечером написала письмо Лене и Зине.

*Пьер Лоти (фр. Pierre Loti) — псевдоним Жюльена Вио (1850-1923), французского моряка и романиста.

7 октября 1906 г. Суббота.
Известия ничего себе: Лена доехала благополучно. Слава Богу, теперь вот только, что скажет доктор?
Погода чудная и я отправилась в Montreux, а там пошла в аптеку взвешиваться, и оказалось, что прибавилась на 408 гр.
Купила себе воротник, ленту и брошку для Лены. Потом сидела на набережной и читала, было очень хорошо: озеро немного волновалось, а горы были фиолетовые.
После обеда немножко рисовала, потом пошла в сад и занималась английским.

8 октября 1906 г. Воскресенье.
Утром была в церкви. Проповедь говорил новый пастор, но она не произвела на меня ровно никакого впечатления, может быть, оттого, что я была рассеяна.
Погода восхитительная и я после обеда отправилась в Montreux. Совершенно неожиданно получила там письмо от Лены из Петербурга и была страшно обрадована. Слава Богу, доктор нашёл у неё то же, что и Митрофанов, т. е. невроз сердца, а, ведь, это, кажется, неопасно. Не пишет они ничего про то, назначил ли он ей какое-нибудь лечение. Стремится она очень домой, так как, по-видимому, Нюльке там скучно, и она капризничает.

10 октября 1906 г. Вторник.
Чудный, тёплый, ясный день! Утром получила открытку от Шеффель, которые собираются приехать ко мне завтра, так что в Лозанну не поеду.
Ходила к Marmillon: поговорила немножко с Marie по-немецки, поболтала с Helen и с Marguerite. Оказывается, последняя умеет вышивать гладью и согласна меня научить. Я этому очень, очень рада и завтра куплю всё, что нужно для работы.
Назад пошла, когда было уже совсем темно: светил месяц и так красиво отражался в озере.

11 октября 1906 г. Среда.
Получила письмо от мамы. Известия ничего себе и я благодарю Боа за это. Доктор сказал Лене, что у неё невроз сердца, и что будто бы эта болезнь несерьёзна: не велел ей танцевать и волноваться, а так, позволил делать всё. Она, конечно, страшно рада, но я боюсь, что бы не вышло каких-нибудь недоразумений, так как она, пожалуй, будет злоупотреблять этим позволением.
За обедом съела два блюда, а потом попросила у m-me позволения выйти из-за стола, так как нужно было торопиться на вокзал встречать Шеффель.
Сначала мы очень чинно гуляли по Montreux, рассматривали магазины и совсем не смеялись, и я даже боялась, что им будет скучно. Но, вот мы зашли в кондитерскую, начали уплетать пирожные и тут развеселились. Вошёл какой-то господин, стал на корточки перед окном с пирожными, так как оно очень низко, и начал руками накладывать пирожные на тарелку
— Ну, этот прямо лапами хватает! — сказала я.
Валя и Эльза начали смеяться, я тоже и тут пошло! Именно потому, что нужно было удерживаться от смеха, мы этого не могли и хохотали, как безумные. Потом пошли платить деньги и, когда на вопрос кассирши, сколько пирожных мы съели, Валя ответила «Восемь gateaux», я громко фыркнула и мы опять начали покатываться со смеху.
Из кондитерской пошли на набережную. Сели там, начали есть шоколад, который я принесла с собой, наблюдали за публикой, вспоминали наше путешествие и очень все жалели, что назад поедем не вместе. Потом прошлись опять по улицам и снова зашли уже в другую кондитерскую, после чего отправились на вокзал.
Думаю в субботу съездить в Лозанну, так как в будущий четверг Валя уже уезжает.

12 октября 1906 г. Четверг.
Получила письма от мамы, дяди и Вали Миловидовой. Мама пишет, что Лена отправится в Петербург ещё к доктору-внушителю, который должен внушить ей кушать с аппетитом. Хоть бы это удалось!!
До 10 часов занималась английским, а потом отправилась на набережную с книгой. На солнце опять жарко!
Неприятно мне то, что здесь в пансионе я всё-таки не уживаюсь. Не знаю, от моего ли это характера зависит, или от тех людей, которые меня окружают. Я думаю, виновато и то, и другое. Они не идут мне навстречу, и я тоже не ищу ни с кем сближения. Мне с ними не особенно весело, а в своей комнате я постоянно чем-нибудь занята и не скучаю.
После обеда меня спросили, хочу ли я идти на какую-то «vente»* в Vevey**. Мне не хотелось идти и я ответила неопределённо. Потом я было решила пойти, но все ушли уже без меня. Меня это обидело и, благодаря всему этому, нестроение у меня было отвратительное.

*Распродажа
** Веве расположен на берегу Женевского озера, между Лозанной и Монтрё.

13 октября 1906 г. Пятница.
Утром шёл дождик, так что я до обеда сидела дома: занималась английским и рисовала. Дождик перестал и вот после обеда m-me и я отправились в «Planches» на ярмарку. Там смотреть было ровно нечего: продаются пряники, свистульки, игрушки – вообще то же самое, что и у нас на народных ярмарках, толкотня тоже страшная, с той только разницей, что нет пьянчуг и больше порядку.
На обратном пути зашли в кондитерскую и поели пирожные. Я хотела заплатить за себя, но m-me не допустила. Вообще, я прогулкой довольна, только погода не особенно привлекательная – тепло, но очень туманно.
После ужина все ушли в театр, а мы остались втроём: L., Z и я.

14 октября 1906 г. Суббота.
Погода туманная, но довольно тёплая. Получила письмо от мамы и Вавы Овен. Мама сначала пишет, что получила от Лены не особенно довольное письмо: видимо, что Лена не сходится во взглядах с Лидой* и чувствует там себя, вообще, не очень уютно, но потом мама пишет, что получила письмо совсем в другом духе – очень весёлое. Вероятно, первое письмо Лена написала под влиянием минуты, когда что-нибудь её раздражало.
Напилась молока и отправилась на вокзал, что бы ехать в Лозанну. Там мы с Шеффель ходили по улицам, зашли в кондитерскую и с аппетитом поели пирожных. Выйдя из кондитерской, слушали итальянский уличный оркестр и мне музыка понравилась. В 6 часов Шеффель проводили меня на вокзал, и мы с Валей трогательно простились, так как не увидимся уже до возвращения в Россию.
По дороге читала и кушала шоколад «baton a la noisette» очень вкусный.

*Лидия Владимировна Аллендорф – мама Киры и Марины

16 октября 1906 г. Понедельник.
Получила письмо от мамы. Пишет, что Лена была у доктора Рыбалкина, который очень внимательно отнёсся к её болезни. Нашёл он также невроз сердца и сильное малокровие. Лене он понравился, и мама теперь надеется, что поездка в Петербург, быть может, окажет всё-таки хоть некоторую пользу.
Страшно поразило и огорчило меня известие о смерти Ваниного брата, Леонида Петровича Щёткина, здорового молодого человека, в 3 дня скончавшегося от воспаления лёгких. Жалко мне Щёткиных страшно, жалко Ваню, на которого должно это сильно подействовать.
До обеда ходила в Montreux и сделала кое-какие покупки: купила лифчик, фуфайку и носовые платки, отдала починить старое чёрное платье. Купила каштанов, портмоне и вернулась обратно.
За обедом сегодня подавалось национальное швейцарское кушанье «la fondu au fromage». Подают её есть из одного блюда, макая туда свой хлеб. Я тоже попробовала и похвалила, хотя не совсем искренно, так как не могу сказать, что бы мне это кушанье было особенно по вкусу.
Сегодня светит луна и я перед ужином потушила электричество, стояла у окна и любовалась чудной картиной.

17 октября 1906 г. Вторник.
Погода хорошая: тепло и ясно.
Пошла к Marmillon и провела там время очень приятно: сначала работала, начала делать фестоны, и пока мне легко. Потом Marguerite, Helene и Marie просили меня научить их танцевать «Pas d Espangne». Мы составили две пары и начали плясать в маленькой комнатушке, где только с трудом можно было повернуться. Смеялись мы при этом много.
После ужина я сегодня осталась внизу до 10 ½. Marthe, сестра m-me чудно играла на рояле, а m-e Jules говорил разные смешные куплеты, в общем, время прошло ничего себе.

18 октября 1906 г. Среда.
До обеда сидела дома, так как погода мне показалась непривлекательной: холодной и туманной. После обеда погода прояснилась, и стало так чудно, что просто прелесть. Я пошла к Marmillon и они опять уговорили меня остаться у них до 6-и часов. Я там работала, читала журналы, раскладывала письма, а под конец мы опять танцевали. Я рассказывала им про костюмированные вечера у Карповых и про Ленину свадьбу.
У меня очень сильно распух глаз, то есть не сам глаз, а пространство над и под ним, не знаю, отчего это может быть. После ужина m-me прикладывала мне компресс.

21 октября 1906 г. Суббота
Утром имела маленькую неприятность с m-me. Я сообщила ей, что сегодня месяц с тех пор, как я живу у неё, и она выразила пожелание, что бы я прожила ещё несколько месяцев. На это я ответила, что собираюсь домой уже через две недели. Она была очень удивлена и заметила, что я ей сказала при своём приезде сюда, что пробуду несколько месяцев и, что она рассчитывая на это, отказала другим барышням. Мне это, конечно, неприятно, так как я, на самом деле, сказала, что пробуду «несколько месяцев». Потом всё это уладилось: m-me со мною любезна, как и раньше и, оказывается, что ей предложили ещё одну барышню, и она её возьмёт. Я этому очень рада.

22 октября 1906 г. Суббота.
Получила письмо от мамы, где она пишет, что у Лены опять боли и, что Митрофанов объясняет эти боли так же, как и доктора в Петербурге. Они говорят, что, если Лена будет больше есть, боли повторяться не будут. Вообще. мама пишет довольно успокоительно, может быть, только, что бы меня не беспокоить.
Была в церкви, проповедь не произвела на меня никакого впечатления.
После обеда пошла к Marmillon, где очень, очень приятно провела время. Мы играли в карты, болтали, слушали музыку, а, под конец. Танцевали. Они сказали мне сегодня, что считают меня совершенно за свою, и что будут очень жалеть, если я уеду.
После ужина вытирали помидоры и протыкали их гвоздикой*, я тоже помогла, только недолго.

*Для засолки????????

24 октября 1906 г. Вторник.
Получила письмо от мамы. Известия ничего себе.
В 3 часа мы с Marthe отправились пить шоколад. Кондитерская мне очень понравилась. С большими зеркальными окнами и мраморными столиками. Шоколад был замечательно вкусный и пирожные тоже. Вообще, мне вся эта прогулка понравилась, главное потому, что очень сблизила с Marthe. Мы весь обратный путь шли вместе и очень хорошо разговаривали о книгах, о религии, а потом Marthe рассказывала, как она жила в пансионе в Германии. После ужина тоже было весело: мы танцевали, болтали и слушали игру Marthe на рояле.

25 октября 1906 г. Среда.
Получила наконец письмо от Наташи Фредерикс. Не писала она мне так долго потому, что они были в Париже. Зовёт меня приезжать, как только в Женеве будет хорошая погода, но на это надежда плохая.
После ужина все ушли в курзал*; предлагали идти и мне, но я отказалась.
Погода сегодня прохладная, но ясная

* Курзал — помещение на курорте, предназначенное для отдыха и проведения культурно-развлекательных мероприятий

29 октября 1906 г. Воскресенье.
Утром была в церкви и вот, во время службы, меня вдруг охватило удивительно радостное настроение: вообразила я себе, как попаду домой, как буду там жить и мне сделалось замечательно хорошо.
Погода утром была отличная и я после церкви пошла посидеть на набережную. Скоро ко мне присоединилась Marie M. Со своими маленькими ученицами, двумя русскими девочками. Marie гуляет с ними каждый день два час, а и должна научить их говорить по-французски.
После обеда была у Marmillon: сначала работала, а потом мы танцевали. Потом к ним пришёл молодой грек Phillipe; его мне представили, но я поспешила удалиться. Боюсь теперь, что я поступила невежливо.

31 октября 1906 г. Вторник
Утром ходила в Montreux и купила книги на дорогу, калоши, пояс. После обеда ходила с Z к садовнику, выбирать цветы m-me, так как завтра её рождение.
Вообще, настроение у меня было хорошее: завтра уезжаю.

1 ноября 1906 г. Среда.
Еду! Еду! Еду!
Поздравила утром m-me, которая очень благодарила меня за цветы.
До обеда укладывалась, и это оказалось не так легко, как я думала: времени понадобилось много и устала я порядочно. После обеда сосчиталась с m-me, поблагодарила её за всё и она дала мне на дорогу 2 плитки шоколада.
Побежала я ещё в Montreux, что бы проститься с Marmillon и сделать последние покупки. Торопилась страшно, так как времени оставалось очень немного. Наскоро простилась с m-me, Margueritte и Marie, потом пошла в магазин к Helene, купила там открытки и простилась и с ней. Накупила ещё шоколаду, хлеба себе на дорогу, взвесилась и поехала на электричке домой.
Наконец, пора было идти на вокзал, и все пошли меня провожать. Странно мне было как-то покидать пансион, к которому я всё-таки за это время очень привыкла. Странно было идти по дороге к вокзалу, по которой я ходила несколько раз в день, и сознавать, что это последний раз, и что я всё это, вероятно, никогда больше не увижу.
Наконец-то, вот и поезд. Сажусь в вагон и еду в Лозанну.
В Лозанну приехала, когда было уже совсем темно. Взяла носильщика, оставила его со своими вещами, а сама пошла в бюро, где мне изменили мой билет (???). Иду назад и никак не могу найти своего носильщика. Прошлась два раза по платформе, где, как мне казалось, я его оставила, но там не было ни носильщика, ни вещей. Я порядком струхнула и пошла на следующую платформу, где, к счастью, сейчас же увидела свои вещи, а потом и носильщика. Посадил он меня в вагон, идущий прямо в Дрезден.
В купе, кроме меня, сидела дама с девочкой лет 14-15 и два господина. Дама и девочка оказались удивительно симпатичными, и я с ними прекрасно разговорилась. К сожалению они ехали только до Neuchâtel. Боялась я, что мне придётся остаться одной с мужчинами, но, к счастью, в Neuchâtel к нам в купе села дама-полька.
Немного я заснула, но скоро проснулась, и спать совсем не хотелось. Дама-полька, по-видимому, тоже спать не могла и мы с ней разговорились по-французски. Из нашего разговора молодой человек, сидящий напротив меня, узнал, что я русская и обратился ко мне по-русски. Мы с ним довольно приятно поговорили о разных разностях, а потом и дама-полька присоединилась к нам, но так как она не знает русского языка, то нам пришлось перейти на французский.
В 2 часа ночи в купе вошёл таможенный чиновник, что бы произвести осмотр вещей. Шоколад свой я, по совету дамы-польки, спрятала в карманы, а Нюлькин воротник приколола к лифу платья. Чиновник только посмотрел, что было у меня сверху в корзиночке, ничего не тронул и ушёл.
Я вдруг вспомнила, что не знаю, где ключ от корзины, отданной в багаж. Корзину я заперла, это я помнила, но оставила ли я ключ в ней или положила куда-нибудь, это я совершенно не знала. Страшно меня это взволновало и испортило немного мою поездку.

2 ноября 1906 г. Четверг.
В 7 часов приехали в Мюнхен и тут пришлось идти, что бы присутствовать при осмотре вещей, отданных в багаж. Беспокоилась я из-за своего ключа страшно. Пришла и оказалось, что моей корзины ещё нет. Вот беда-то! Что делать? Чиновник посоветовал мне сходить в другое отделение, но и там ничего не оказалось, я просто была в отчаянии. Чиновник сказал мне, что нужно послать телеграмму, но куда и что телеграфировать об этом я ничего не знала, а чиновник говорил так, что я только с большим трудом его понимала. При том поезд мой уже скоро уходил, и я боялась опоздать. Вот так положение! Вдруг явился другой чиновник и сказал, что вещи мои нашлись. Рада я была, конечно, страшно. Но вот у меня спросили ключ, что бы отпереть корзину и я сказала, что ключ потерялся. Как быть? Чиновник спросил, есть ли у меня что-то подлежащее пошлине, я сказала, что нет, и тогда он наклеил на корзину ярлык, и я могла идти. Я бросилась бегом и страшно боялась, что опоздаю на поезд, но, к счастью, пришла ещё во-время.
Местность после Мюнхена довольно неинтересная: плоская и неживописная, так что смотреть в окно не стоило.
В 12 ½ пошла обедать в вагон-ресторан и накормили меня там отлично.
Ближе к Дрездену местность стала очень населённая: то и дело попадались сёла и города.
Но вот и Дрезден! Я простилась с полькой, взяла носильщика и решила сдать на вокзале порт-плед и корзинку, а с собой взять только картонку, куда я сложила все нужные мне вещи. Носильщик нанял мне извозчика, и я покатила по освещённым улицам Дрездена в pension. Хозяйка встретила меня очень любезно, особенно, когда я ей сказала, что я родня Поливановым, но, к сожалению, свободной комнаты не оказалось. Рекомендовала она мне другой пансион. Тут я наняла очень хорошую комнату за 5 марок. Принесли мне сейчас чаю в комнату, а в 7 ½ часов я пошла вниз ужинать. Там я познакомилась с самой хозяйкой и с её дочерью. Народу за столом было не особенно много, между прочим, две русские дамы, которые почти всё время молчали.
Сразу после ужина написала маме письмо и потом довольно рано легла спать, так как порядочно устала.

3 ноября 1906 г. Пятница.
Напившись кофе, отправилась прогуляться по Дрездену и попала, кажется, на главную улицу и вот тут-то просто чуть с ума не сошла от восторга. Магазины чудные! Я останавливалась перед каждым и всем восторгалась. Особенно прельщали меня магазины с картинами. Господи, какая прелесть! Если бы у меня были деньги, я бы не знаю, какую массу всего бы накупила. Несколько снимков с картин всё-таки, непременно куплю.
Дрезден пока производит на меня большее впечатление, чем Берлин.
После обеда отправилась к профессору Z. Я очень стеснялась явиться туда и даже колебалась, идти мне или нет, но потом всё-таки решилась. Приняла меня m-me Z, усадила в гостиную и мы с ней приятно поговорили. Потом она предложила мне пойти с ней, на лекцию мужа. Я, конечно, согласилась. Сидели мы во время лекции за экраном и, к сожалению, там было не особенно хорошо слышно. Профессор показывал массу «туманных картинок»*, что было очень интересно и говорил о памятниках. Во время антракта я ходила на балкон и смотрела произведения скульптуры. Сначала произведения древних Ассириян, Вавилонян и Египтян, потом произведения Микель-Анджело, а затем, произведения греческого искусства.

*Проектор

НОВАЯ ТЕТРАДЬ

16 января 1907 г. Вторник.
День идёт за днём, но удовлетворения не приносит. Стараешься что-то делать, но всё это кажется не приносящим никому пользы. Страстно желала найти ещё урок – теперь желание моё исполнилось, но я радовалась только первые дни, а теперь уже привыкла.
Занималась сегодня утром с Эрной и должна сказать, что теперь уроки доставляют мне большее удовольствие, так как видны всё-таки некоторые успехи, и она теперь уже умеет читать. Но, несмотря на это, я бываю часто несправедлива и сильно раздражаюсь.
Играла я сегодня на мандолине, но всё ещё успехов не вижу, и это меня огорчает. Потом занималась английским и, наконец. Рисовала.
На минутку ко мне забегала Валя.
Сейчас измерю температуру и пойду к Таланцевым.

19 января 1907 г. Пятница.
Чудная погода, всего -1, солнце и совсем нет ветра. Пахнет весной и это удивительно приятно.
После завтрака мы с Леной ходили гулять, а потом до обеда время прошло совершенно бесцельно: лень было за что-нибудь приниматься, и я бродила из угла в угол.
У Таланцевых пробрала немножко Митю за лень и решила, вообще, обращаться с ним построже, а то он себе много позволяет.
Александра Арсеньевна рассказала мне, что в Нижнем думают открыть женские педагогические курсы. Вот то было бы хорошо! Я бы непременно поступила, мне так хочется учиться!
Была у меня вечером лихорадка 37,5, но я всё-таки пошла в театр с Леной и Васей. Был там концерт в пользу общежития при гимназии. Концерт не произвёл на меня ровно никакого впечатления, даже было скучно. В антракте видели Эрю и Зину, Марью Мих. и многих других знакомых.

21 января 1907 г. Воскресенье.
Утром была с Леной в церкви. До обеда ничем особенным не занималась. К обеду пришёл Эря один, и это было очень приятно: без Зины Эря гораздо живее, веселее, разговорчивее, видно, что ему очень приятно быть с нами. При Зине всё он как-то уходит в себя и от него гораздо труднее бывает добиться слова. Мне его очень жаль!
Пришла Зина, и мы до 9 часов играли в рамс. Лена с Васей ушли к Архангельским.
После чая я читала «Записки революционера»*, как раз его побег из крепости. Пока я читала, у меня просто дух захватывало, до того интересно. Да! Какое всё-таки безобразие творилось при Александре II. Сколько невинных людей арестовывали и ссылали в Сибирь по одному подозрению!

*Пётр Алексеевич Кропоткин

20 февраля 1907 г. Вторник.
Открытие Думы! Что-то будет?! Что-то она нам принесёт?!! По этому случаю нигде сегодня не учатся. Я всё-таки занималась утром с Эрной.

3 апреля 1907 г. Вторник.
Утром страшно злилась на Эрну во время арифметики. Я чувствую, что это нехорошо, что, может быть, я сама виновата в том, что она плохо решает задачи, но сдержаться всё-таки не могла.
Купили рояль, и я страшно люблю слушать мамину музыку. Вчера вечером мама играла ноктюрны Шопена и на меня эта музыка произвела сильное впечатление.
Сегодня пробовала играть на мандолине под рояль, но пока ничего не вышло, так как мандолина настроена слишком низко. Настраивая её, я так натянула одну струну, что она лопнула.
Погода холодная +1 и сильный ветер. На Оке была вчера подвижка, но теперь лёд опять стоит.
Сегодня мы собираемся в оперу на «Лакме», участвуют сёстры Кристман*.
Как глупо провожу я время!!!!!!!!!!!!!!!!!

*Кристман Эмилия Ивановна и Кристман Габриэль Ивановна.

16 апреля 1907 г. Понедельник.
Страстная неделя началась!
Погода сегодня сделалась холоднее: +10, а все эти дни было +15.
Что-то не пишется. Господи, какая тоска! Это просто не жизнь! Эти вечные неприятности, недоразумения так утомляют душу. И, главное, тяжело сознавать, что значительная часть вины лежит на маме. Хочется видеть маму высокой, превышающей всех в нравственном отношении и страшно больно видеть, что она поступает не так. Конечно, я маму не виню: у ней и года уже сказываются и сил у неё мало, поэтому она легко устаёт и постоянно бывает раздражительна. Я чувствую, что мы должны сносить всё это и мне это легче. Чем Лене. И, если бы мы жили с мамой одни, нам было бы легче. Но Лене трудно, и это тоже понятно, находиться постоянно в такой зависимости. Господи! Как-то всё будет? Неужели не удастся жить мирно и уютно, как бы мне этого хотелось. Хоть бы мама сама увидала, что и она отчасти во всём этом виновата.
Послезавтра должны приехать Лида и Саша. Что-то будет тогда?! И маму, ведь, мне тоже жалко от всей души, потому, что я люблю её больше всех на свете.

5 мая 1907 г. Суббота.
Вот прошла Пасха, и сегодня уже кончается Фомина неделя, а я всё это время совершенно не писала.
Праздниками я, в общем, довольна, только погода почти всё время была скверная.
Саша нас много смешил, и иногда бывало очень весело. Дети доставили маме уж очень много хлопот, но и с ними было приятно.
Занимал нас всё время очень сильно дачный вопрос: совершенно не знали куда ехать. Думали съездить в Горбатово, посмотреть там дачи, но это нам не удалось из-за погоды и, в конце концов, остановились на Чеченино. Наняли там дом для нас, и дом напротив для Лены.
Третьего дня я ездила в Чеченино с Н. К. Архангельской и А. В. Т., что бы всё ещё раз осмотреть и сделать кое-какие распоряжения. Утром погода была ясная, но довольно холодная +8. Я оделась потеплее, и отправилась на пристань. На пароходе «Император» меня дожидались уже мои спутницы. 3 часа прошли совершенно незаметно: мы много разговаривали, пили чай, обедали, смотрели в окно: так приятно было прокатиться на пароходе и опять увидать все знакомые места. Но, вот, пароход обогнул гору и показалось на горе Чеченино. Как приятно было видеть всё это: точно чем-то родным повеяло на меня! У пристани стояло много лодок, мы сели в одну из них и нас подвезли прямо к Чеченинской горе. Мы взобрались на гору и перед нами знакомая зелёная улица. Я пошла к Анне Андреевне Костиной, а от неё уже смотреть наши дачи. Обе дачи, по-моему, всё-таки ничего, мне кажется, мы там устроимся. Распоряжения все нужные я сделала, потом напилась чаю у Анны Андреевны, а потом пошла отыскивать моих спутниц. С ними я осмотрела ещё одну дачу, а потом, часов в 5, мы сели на лодку и отправились на пристань. Пошёл дождь и я порядочно-таки промокла, так как у меня не было ни зонта, ни плаща. На пристани мы просидели часа два и, наконец. Пришёл пароход «Императрица Александра». Переход с пристани в тёплую рубку был очень приятен, там было уютно: горело электричество, сидели пассажиры, за которыми было очень интересно наблюдать. Ехала одна немецкая семья из Казани за границу, и я всё прислушивалась. Мы делали на их счёт свои замечания и много смеялись по этому поводу. Время опять прошло незаметно.
Так как пассажиры-немцы торопились на вокзал, то пароход пристал сначала к сибирской пристани, а потом только подвёз нас к городской. Домой я приехала в 11 ½ с Вас. Вас., который встретил меня на пристани.

7 мая 1907 г. Понедельник.
Вчера был акт в консерватории и после завтрака Лена, Вас. Вас. и я отправились туда. Играли очень хорошо. Потом Виллуан* читал краткий отчёт о деятельности музыкального общества и исполнил это так сбивчиво и неумело, что вышло даже комично.
Видели мы там Соню Карпову, которая обещала к нам заехать на этой неделе.
Придя домой, я застала у себя Ваву Овен и узнала поразительную новость: её брат, который был сумасшедшим в самой сильной степени, вдруг пришёл в себя и окончательно поправился. Ну, не чудо ли это? Особенно поражает то, что его исцеление совершилось как раз в тот день, а говорят, даже, и в тот час, когда мать его, прежде глубоко религиозная женщина, а потом, в следствии сильных несчастий, потерявшая веру, опять вернулась к Богу, и решила нести свой крест безропотно. Да! Вот это так настоящее чудо! Бог хотел испытать её веру несчастьями, довёл её до покорности своей воле, а потом исцелил её сына. Так, значит, и в наше время бывают ещё чудеса! Я очень рада за Овен, слава Богу!
Читаю я теперь дневник Е. Дьяконовой** на ВЖК***. Вот так дневник, сколько глубоких мыслей, не то, что у меня!

*Виллуан Василий Юльевич (1850 — 1922) – русский скрипач, пианист, композитор, дирижёр, педагог, музыкальный и общественный деятель, основоположник профессионального музыкального образования в Нижнем Новгороде.
**Елизавета Александровна Дьяконова (1874-1902) — автор «Дневника русской женщины», публицистических статей и рассказов.
*** Высшие Женские Курсы — система высшего образования для женщин в Российской империи.

8 мая 1907 г. Вторник.
Вчера была целый день ясная погода, но всё-таки прохладная +12.
День провела я довольно бестолково: всё хочу заниматься, как следует английским языком, но одолевает лень и ничего не выходит.
После обеда пошла в институт, хотела навестить Над. Ник. и Шамонину, но никого не застала дома. Люблю я, всё-таки, наш институт и мне всегда, когда я там, бывает грустно, что я уже кончила.
Вчерашний вечер прошёл хорошо, все были вполне мирно настроены.

10 мая 1907 г. Четверг.
Второй день стоит летняя погода +19 в тени. Наконец-то дождались мы тепла, не знаю только, надолго ли.
Вчера много были в саду, до обеда почти всё время. Приезжал мороженщик, и мы купили мороженого.
После обеда Лена, Нюлька и я отправились в Мининский сад. Пили лимонад, глядели на Волгу, к сожалению, не было музыки.
Нехорошо то, что я слишком много обращаю внимания на свою наружность: моё настроение часто портится от того, что у меня скверная причёска или шляпа нехорошо сидит на голове. Надо бороться с этим, ведь это позорная мелочность!

14 мая 1907 г. Понедельник.
Сегодня +15 в тени, но при этом страшный ветер и на улице невозможная пыль.
Утром мы с мамой ходили на Нижний базар и на Покровку за разными покупками. Вернулись мы только к 2-м часам и тут у меня разболелись зубы. Приняла aspirin и через 1 час у меня боль прекратилась. Удивительно это хорошее средство.
Не знаю, когда мы поедем на дачу: моста через Чечену всё ещё нет и неизвестно, когда его поставят.
Сегодня Зина говорила, что одна дама Новосильцева хочет здесь открыть мужскую прогимназию* и приглашала её туда давать уроки. Может быть, и я предложу свои услуги по языкам. Только не хочется навязываться. Вот, если бы она сама мне предложила, тогда бы другое дело.

*общеобразовательное учреждение в Российской империи с программой младших классов гимназии

16 августа 1907 г. Четверг.
Скучно, тяжело, тоскливо на душе! Все сердятся, раздражаются, нет у нас совсем уютности. Постоянно находишься в напряжённом состоянии, что вот-вот что-нибудь произойдёт, а то просто нападает какое-то тупое безразличие: всё равно, пусть будет, что будет!!
Мама с Леной очевидно не понимают друг друга и не поймут никогда. Зачем мы только живём вместе – вот в этом вся ошибка, поправить которую трудно. Меня тоже всё начинает раздражать, потому что душа устала от этих постоянных неприятностей. Да! Именно душа устала: хочется нравственного покоя, уютной семейной жизни, а этого то, как раз и нет.

29 августа 1907 г. Среда.
Вчера ездили с мамой к Щёткиным и было очень хорошо. Погода была ясная, и так приятно было ехать через Оку. У Щёткиных тоже довольно приятно провели время: пили чай и много смеялись над юмористическими рассказами Марьи Фёдоровны. У ней прямо талант рассказывать с юмором.
Дома тоже всё было хорошо, а, главное, приятное было известие, которое принёс Вас. Вас., а именно: доктор будто бы сказал Эре, что у него в лёгких ничего особенного нет. Как я рада, как я рада, а то я так боялась, и так беспокоилась после нашего разговора в воскресенье, когда Эря мне сказал, что он думает, что у него чахотка. Таким образом, у меня было вчера вечером очень хорошее настроение, дай бог, что бы и дальше всё шло так же.

6 сентября 1907 г. Четверг.
Опять все мои надежды рухнули! Все мои мечты пропали даром. Вчера вечером пришёл Эря и сказал, что в гимназии освобождаются уроки немецкого языка – уходит Баркова. Господи, что со мной случилось! Я так волновалась весь вечер, и всё думала об этом. Эря продиктовал мне прошение и посоветовал пораньше утром сходить в гимназию и поговорить с Вас. Вас. Адриановым. Заснуть я долго не могла, всё думала об уроках и о гимназии.
Нынче утром проснулась в 6 ½ и тоже всё мечтала. В 8 ½ отправилась в гимназию. Сначала походила по Ильинке и, наконец, решила войти. Адрианова ещё в гимназии не было, и я посидела и подождала в швейцарской. Скоро он явился, и я подала ему прошение. Он сказал, что на немецкие уроки уже есть кандидатка. Для меня, значит, надежды больше никакой. Я встала и ушла. Пришла домой и страшно ревела. Теперь мне страшно досадно, что я не поговорила с Адриановым как следует. Адрианов счёл меня, наверное, за дуру.
Буду стараться терпеливо нести эту неудачу и не роптать. Я твёрдо верю, что так должно быть нужно, иначе бы Бог этого не сделал. Буду стараться исполнять свои обязанности, не буду роптать, постараюсь довольствоваться тем, что у меня есть.