Пётр, полночи просидевший над бумагами, проснулся только к полудню. Позёвывая, прошёлся по палубе, грея ладони о кружку с кофием. Окинул взглядом поросшие соснами берега.
— Люди-то здесь живут? – не оборачиваясь, спросил у стоящего за спиной капитана.
— А как же, мин херц, — встрял, невесть откуда взявшийся Меншиков. – Сказывают, полны леса.
— Беглые, поди? – Пётр нахмурился.
— Есть и беглые, — капитан знал, что его слова не понравятся государю. – Но, больше раскольники. Тут их скитов столько — не сочтёшь.
— Небось и сейчас за нами приглядывают, — Меншиков вытащил подзорную трубу и замер, всматриваясь в прибрежные заросли.
Капитан хмыкнул и жестом поманил к себе вахтенного. Тот, понимающе кивнул, и, сложив ладони рупором, заорал, — Эй, бородатые, покурить кто хочет?
Меншиков одобрительно и зло захохотал.
— Кто курит табачок, тот Христов мужичок! – надрывался матрос.
Испуганные криком, взлетели и закружились над тайгой птицы.
— Давай вместе кричать, — раззадорился Меншиков, разматывая шарф.
Стрела, пущенная с берега из самострела, впилась в борт. За ней последовала вторая. Третья же, прошелестела уже над самыми головами. Все, кроме Меншикова, повалились на палубу
— Пушкари, — озорно выкрикнул он, — заряжай!
Три пушки одновременно ахнули, застилая корабль пороховым дымом. Тайга взорвалась криками птиц и треском ломающихся сучьев.
— Собаки, — донеслось с берега. – Табакуры, антихристы!
— Вон они, сукины дети, — Меншиков в восторге указывал пушкарям шпагой на разросшийся у воды ивняк. – Заряжай! Дадим сейчас прикурить!
— Вот дурак же, прости Господи, — Пётр с любовью глядел на разошедшегося Алексашку. – А ну, прекращай. Пусть их. Пока…
