Царь Иван Васильевич

В 1550 году, после второго безуспешного похода на Казань, царь Иван Васильевич совсем пал духом. Казалось, вот-вот и водрузит он хоругвь с Победоносцем над непокорным градом, ан, нет, откатились русские войска от неприступных стен. На юге же, крымский, да астраханские ханы посмеиваются, да письма глумливые шлют. Чернь на площадях ропщет, стрельцы исподлобья смотрят, бояре злорадно поглядывают.
Тошно царю. Кликнул он слугу со свечами, спустился в библиотеку, смотрит на греческие и латинские пергамины, на папирусы египетские, на свитки монгольские, на таблички ассирийские. Где-то в них, наверняка, ключ к ненавистной Казани спрятан, да как найдёшь его?
— Вот Гомер о коне троянском рассказывает. Нешто оставить под стенами Казани коня? Несуразно как-то, глупо.
— Чингисхан, прознав о скором землетрясении, осадил Сайрам, дождался первых ударов стихии и пошёл на штурм. Встать у Казани и ждать землетрясения? Так можно век простоять! Разве что к колдунам обратиться, к чародеям? Раз с божьей помощью не добыть чёртового города, так пусть иные силы помогут. Клин клином вышибем.
Просветлел челом Иван Васильевич, велел позвать слугу верного Малюту.
— Пошли-ка, нынче по кабакам, да кружалам человечков верных. Пусть разговоры послушают, мол, кто по Москве колдовским делом занимается, кто в волшебстве замечен. Ты, поди, ещё не всех чернокнижников извёл?
Промолчал Малюта, повёл плечом, мол, кто их разберёт, может, кто и остался.
— Чародеев разыщи, и ко мне веди. И, что б, не болтал никто.
Минул день, другой. Явился Малюта, скалится.
— Исполнил волю твою, надёжа государь. Полную приказную избу нехристями набил. Сидят, суда твоего ждут.
Сбежал Иван Васильевич по кремлёвским ступеням во двор, велел чернокнижников к нему выводить. Вытолкали опричники взашей с десяток человек пред светлые царёвы очи. Стоят чародеи, кто в рубище, кто в кафтане, а кто и в сутане бархатной.
— Что ж, и вправду, пёсьи дети, колдовством промышляете? – спрашивает царь.
Молчат людишки, от страха ни живы, ни мертвы.
— Отвечать государю! – рыкнул Малюта.
— Промышляем, промышляем, — испуганно закивали те.
— Сегодня ничего не бойтесь, — помягчал голосом Иван Васильевич. – На вопросы мои отвечайте смело и без утайки. Кто из вас, бродяг, самую большую силу чародейскую имеет?
Пошептались чернокнижники, пошушукались и выдвинули вперёд чернобородого молодца.
— Не вели казнить, царь батюшка, — поклонился тот поясно, — я, поди, тут, посильнее всех буду.
— Ну, раз так, — усмехнулся Иван Васильевич, — потешь нас. Яви силушку волшебную.
Вздохнул молодец, прикрыл глаза, замер на мгновение. Тихо стало на дворе, опричники стоят, не шелохнутся, за кресты нательные держатся. Вытянул чернобородый перед собой руку, разжал кулак, а там, откуда ни возьмись, язык пламени. Пляшет на ладони и теплом от него веет.
— Забавно, — молвит царь, — да не того от тебя ждём. Теперь силу настоящую покажи. Сможешь, — на Малюту перстом указывает, — слугу моего с ног свалить?
— Зелье сварить могу, — смело отвечает молодец. – Выпьет и в два дня желчью изойдёт. Могу боль зубную наворожить, могу вшей наслать, могу понос накликать…
— Всех вон, — поскучнел царь. – И, что б духу их на Москве больше не было.
Кликнул Малюту, пошёл во дворец и, поднимаясь по ступеням, спросил, — Как думаешь, твои молодцы лешего в лесу добыть смогут?
— Ежели будет воля твоя, государь, — помедлил с ответом тот, — изловим…
Всю следующую неделю Иван Васильевич провёл в библиотеке, задумчиво перебирая свитки и рукописи. Иногда он что-то записывал на пергамент, недоверчиво покачивая головой. В один из этих дней явился Малюта. Грязный кафтан его был в нескольких местах изодран, а сам он пропах дымом и запахом давно не мытого тела.
— Не вели казнить, надёжа государь, — просипел он.
— Удалось ли? – с показным равнодушием спросил царь.
— Дело такое, — уставился в пол красными от недосыпа глазами опричник. – Три раза мы его брали, три раза он уходил. То верёвки лопнут, то змеёй обернётся, то в прах рассыплется. На четвёртый я пригрозил ему все леса в округе запалить, да болота вычерпать. Испугался. Но ехать с нами упёрся. Ждёт тебя самого завтра на рассвете у Москвы реки.
— Молодец, ох, молодец, — обнял Малюту за плечи Иван Васильевич. – Значит, завтра?..
Зябко поёживаясь, царь стоял в мокрой от росы траве и ждал. Вдалеке переминались с ноги на ногу испуганные опричники. Изредка оттуда доносились отрывистые команды Малюты. Леший появился внезапно. Даже не появился, а просто на стволе древней ивы, росшей у самой воды, вдруг открылись два жёлтых глаза.
— Здравствуй, царь Иван, — прошелестели листья.
— И тебе здравствовать, лесной хозяин, — голос Ивана Васильевича звучал громко и дерзко. – Говорить с тобой желаю.
— Что ж, говори.
— Хочу на службу тебя позвать. Забота одна есть и пока не покончу с ней, не будет мне ни сна, ни покоя. Помоги крепость Казань взять и проси, что хочешь. – Царь помедлил, — кроме души.
— Кто ж тебя на это надоумил? — прищурил глаза леший.
— Испокон веков цари с вами договаривались, — холодно ответил Иван Васильевич. – Вот и я готов за ценой не постоять.
— Не упомню я таких договоров, — помедлил с ответом леший.
— Не в наших землях. На Востоке, на юге, в степях монгольских.
— А-а-а, — протянул леший. – Так там места злые, безводные. А у нас, — ива заскрипела, словно потягиваясь, — благодать. Лепота. Брось ты эти мысли, царь Иван.
— Так не будешь мне служить? – помрачнел Иван Васильевич.
— А, хочешь, я тебе орехов лесных пришлю? – ласково, словно увещевая дитя, прошелестело дерево.
— Пришли, — внезапно усмехнулся царь. – Погрызу.
Развернулся на каблуках и, не оглядываясь, пошёл опричникам…
Казань пала в октябре 1552 года. «На себя же государь не велел имати ни единыя медницы, ни плену, токмо повелел возложить ветвь ивову на врата градские».

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.

*