Марина Аллендорф — сестра Киры Аллендорф
(/dnevnik-kiry-allendorf/ и /iz-dnevnika-kiry-allendorf-26-maya-1916-god/)
13 ноября 1937 года.
… Как-то мы посетили старое, разрушенное имение. От господского дома остался один лишь кирпичный фундамент, заросший бурьяном. Зато, прекрасно сохранился чудесный липовый парк, спускавшийся от дома к реке. Мы шли по заросшим травою аллеям и говорили о том, что могло быть здесь раньше. Мнения Т. на этот счёт были порой просто нелепы… Вышло так, что я, Т. и Леонид Сергеевич (очень симпатичный старик), шли впереди остальных. Прямо около развалин дома стояли крестьянские домики. Я сделала предположение, что это новая деревня, выстроенная после революции (это так и было). Т. вдруг начала доказывать, что это старая деревня и, что помещик выстроил свой дом среди крестьянских, для того, что бы ему было удобнее их эксплуатировать. Это заставило нас с Л. С. улыбнуться…
19 ноября 1937 года.
Вчера (или можно даже сказать, что сегодня) я была на бале-маскараде в колонном зале дома Союзов. Бал начался в 11 часов вечера и окончился в 6 часов утра. Я была на нём в костюме испанки, который уже надевала в Дом учёных.
Для того, что бы пойти на него, мы должны были собраться в 9.45 в техникуме. Дело в том, что вечер предназначался для работников искусства и наш техникум получил пропуск на 25 человек. Вечером ко мне пришла М. К. и сделала мне причёску «a la испанка». Со своим одеванием я, конечно, опоздала и, когда приехала в техникум, то увидела какое-то волнение среди публики, вызванное тем, что по улице шли ряженые: рыцари в беретах с перьями, гусары в лосинах и т. д. Я сейчас же присоединилась к ним. Все были в масках, и я никого не узнала.
В дом Союзов мы пришли рано, нас не пустили в Колонный Зал, а оставили в 2-х других каких-то больших залах. Постепенно народу становилось всё больше и больше, приходили студенты других техникумов: музыкальных, театральных и т. д. Я с подругами ходила по залу. Вдруг, заиграли на рояле лезгинку и выступили молодые люди, одетые черкесами (они и в самом деле были кавказцами). Один из них танцевал особенно хорошо, он часто посматривал на меня и, окончив танец, прижал руку к сердцу и поклонился мне. Я тоже улыбнулась и чуть-чуть наклонила голову. Тогда он подошёл к пианисту и попросил его сыграть фокстрот. Затем он пригласил меня. Он был высокого роста, и с ним мне танцевать было удобно. С ним я всё время и танцевала, затем он извинился и куда-то скрылся, а я танцевала с Серёжей Максимовым.
Вскоре нас выстроили в пары (я встала в пару с Серёжей) и повели какими-то переходами в Колонный Зал. Сначала мы попали в фойе, оформленное, как яблоневый сад; у стен стояли искусственные деревья, покрытые белыми и розовыми цветами или плодами.
В Колонном Зале было уже очень много народу. Как только мы вошли, Москвин, бывший распорядителем этого вечера, объявил, что бал считается открытым. На эстраде оркестр заиграл фокстрот. Меня сейчас же пригласил черкес. Было замечательно красиво, так как свет был потушен, и танцующих освещали разноцветными фонарями из лож. Чудные мраморные колонны, таинственное освещение, огромный зал с бесчисленным множеством масок и красивых костюмов – всё это создавало сильное впечатление и я была в восторге. Но, так как черкес не отпускал меня, то мне грозила участь протанцевать с ним весь вечер ( а я ненавижу танцевать с одним и тем же). Поэтому я отказалась танцевать сначала один танец, а потом другой, в надежде, что оставит меня. Но, тщетно, он не отходил. В это время меня пригласил кто-то и я оставила черкеса в одиночестве. Потом заиграли краковяк. Я танцевала со студентом нашего училища, одетым гусаром. Потом меня пригласил юноша в малиновом берете.. Он мне понравился и я с ним много танцевала, он рассказал мне, что он студент консерватории, что у него тенор, рассказал о своих занятиях, и о том, что он одновременно работает и в театре. В это время мне нестерпимо захотелось пить, а денег у меня не было. К сожалению, студент был, видно, без денег, он и сам жаловался на жару, и пригласил меня пройтись по фойе, что бы там освежиться. К сожалению, мне это не помогло, меня продолжала мучить сильнейшая жажда, и к тому же, мне страшно жали туфли, и мне уже надоело танцевать всё с ним одним.
Кстати, когда я с ним танцевала, нас остановили репортёры, попросили встать в такой позе, как будто бы мы танцуем, и сняли на фоне танцующей публики. Если снимок удался, его, вероятно, поместят в «Вечерней Москве» или в журнале «Советское искусство». Вот, хорошо будет!)
Я стала отказываться танцевать со студентом и предложила ему пригласить кого-нибудь другого, обещая, что буду ожидать его. К сожалению, он отказался наотрез. В это время меня пригласили и я ушла. Я чувствовала, что поступила не совсем хорошо, тем более, что и сам юноша нравился мне. Я решила, по окончанию танца, вернуться к нему, но мой партнёр запротестовал – он предложил мне пойти, лучше, и выпить лимонад. Перед таким соблазном я не устояла. Этот человек показался мне очень симпатичным, тем более, что он оказался инженером и работал «по постройке мостов», что-то родственное с работой Шуры и его товарищей. К тому же он был очень весел и держался, как человек очень светский. Он предложил мне проводить меня до дому. Я согласилась.
В буфете воду всю уже выпили, но мой спутник проявил столько энергии, что раздобыл откуда-то бутылку лимонада. Он закурил и предложил мне папиросу. Разумеется, я отказалась. Впрочем, он вскоре заговорил о таких вещах, что я сбежала и от него. Он сказал мне, что он живёт один, со службы возвращается поздно, и, что иногда, и даже очень часто, ему бывает очень скучно и тоскливо. Я возразила, что, вероятно, у него есть знакомые, товарищи, с которыми он может развлечься.
— Что товарищи? – ответил он. – Когда мы собираемся, то пьём и играем в карты, и это уже успело надоесть до смерти.
— Но, чего же вы тогда хотите? – спросила я. – Что вам надо, что бы не тяготиться жизнью?
— Я хотел бы уехать за границу, — ответил он.
От такого желания мне стало не по себе.
— Отчего же вы думаете, что там вам будет веселее?
— Там все мои родственники, — возразил он.
Я только открыла рот от изумления и исчезла, как тень отца Гамлета. Странный человек!..
После этого я ещё долго танцевала. На эстраде выступали разные артисты. Около меня лавировал некоторое время черкес, и я ужасно боялась, что он вызовется провожать меня домой. Вдруг, когда около меня никого не было, он подошёл, что бы пригласить, но в это время ему перебил дорогу другой молодой человек в штатском, который наблюдал, как я заметила, за мной и раньше. Я начала танцевать с ним. Протанцевала два танца. В это время объявили, что бал окончен. Мой партнёр начал просить позволения проводить меня домой. Я отвечала, что если встречу своих студентов, то пойду с ними. Но никого из знакомых я не видела, а уходить одной мне было бы как-то неловко. Поэтому я, наконец, согласилась. Но с ним говорила рассеяно и небрежно. Сразу как-то решила, что это неподходящий знакомый, может быть, потому, что он был ниже меня ростом.
Проходя мимо буфета, он стал просить меня зайти и выпить что-нибудь. Сначала я отказалась, но когда он начал уговаривать, согласилась. Лимонада уже не было и пришлось взять пиво. Разговаривали о всяких пустяках. Но он понимал шутки, шутил сам, и понравился мне больше, чем вначале. Я спросила его, кто он?
— Циркач, — ответил он. – Не верите? Нет, правда, циркач. Я и сегодня выступал. Вы, может быть, видели меня?
Оказалось, что он участвовал в цирковом номере, который мне очень понравился. Действительно, они выделывали изумительные штуки и для этого надо было обладать исключительной силой и ловкостью. Теперь я посмотрела на своего собеседника более внимательно, а он рассказывал мне о своей работе, о том, что он не работает постоянно в цирке, т. к. тогда получал бы оклад в 700 руб, а работает на эстраде и получает в месяц около 1.500 руб. Затем он начал рассказывать, что давно уже хотел подойти ко мне, но боялся, что я, как он выразился «занята»., т. е., что у меня своя компания. Потом он сказал, — Подскажите мне, где я могу ещё увидеть вас, т. к. я чувствую, что мне это захочется и очень сильно.
Я ответила, что если он захочет, то, вероятно, сможет найти меня и без подсказок. Но он начал просить меня дать адрес.
Т. к. мама всегда против этого, то я долго не хотела давать, но потом решила: была, не была… А то никогда и знакомых не будет. А это знакомство при том довольно оригинальное. С циркачом! Среди моих это произведёт прямо таки фурор и панику. И я дала адрес, что бы он написал мне.
Не помню, о чём ещё мы говорили, только он перешёл на то, что я страшно ему понравилась с первого же взгляда. Я ответила банальной фразой, что, вероятно, он говорил это сегодня вечером уже не в первый раз. Он начал уверять, что только один раз говорил это, и вот сейчас говорит мне второй раз в своей жизни, и что никогда ещё не был влюблён. Я спросила. Сколько ему лет и когда узнала. Что 27, сказала, что это маловероятно. (т. е., что он не был влюблён). Он уверял, что это так и спросил меня, была ли я влюблена. Я ответила, что бывала увлечена, но ненадолго и довольно поверхностно. Наконец мы ушли. В раздевалке он укутал меня в платок (т. к. на мою испанскую причёску ничего иного надеть было нельзя). Я подумала. Что вид у меня в нём должен быть неказистый. Мы вышли. Было уже 6 ч., шёл снег и было темно. Мы шли под руку. Вдруг, он наклонился к моей щеке, — Один поцелуй.
Я быстро отшатнулась, — Что вы?
Признаться. Я не столько обиделась, сколько удивилась, но продолжала держать себя, как ни в чём не бывало. Он заговорил о том, что как бы хорошо было, если бы он смог не расставаться со мною, я ответила, что такая перспектива меня совершенно не прельщает.
— Вы хотите поскорее оставить меня? – спросил он.
— Да, — мне захотелось подразнить его
— Может быть вы и сейчас не хотите идти со мною? – спросил он.
Я ответила, что особой радости от его присутствия не испытываю, но, что он может проводить меня до трамвая. Он насупился, а, затем, запел вполголоса песню о том, как встретил девушку, и какие яркие у неё были глаза, и как приятно было целовать её в губы…
Я прервала его, — У вас плохой голос. (это было несправедливо, но мне хотелось досадить ему)
— У меня насморк, — возразил он.
— Тем более, не следует петь.
Тут он заметно обиделся.
— Не думайте, что у меня нет самолюбия, если я вижу, что не нравлюсь, то не буду навязываться. Может быть, я даже и не напишу вам.
— В таком случае, — словила я его на слове, — верните мне мой адрес.
Он остановился.
— Вы серьёзно хотите этого? – и с ожесточением начал рыться в своих карманах.
Мне стало смешно и жалко его.
— Ну, не надо, — остановила его я.
Мы дошли до остановки трамвая, он заглянул мне в глаза.
— У вас такие красивые глаза.
— Только глаза? – спросила я.
Он покачал головой, — Нет, и рот, и губы, и лоб – все хорши, но слишком капризны, а вот глаза… другие.
Вскоре мы снова поссорились.. Подходил мой трамвай, он пожал мне руку, — Я не буду писать вам.
— Ни в коем случае не пишите, — ответила я и уехала.
Потом пожалела, что не взяла адрес, ну, да, всё равно! На что ему адрес? Наверное, сейчас же уничтожит. Писать мне, разумеется, не станет.
В трамвае ко мне подсел какой то субъект, хотел провожать. Вероятно, такой поздний или, вернее, ранний час и платок на голове, придали ему такую смелость. Отвратительный тип.
Домой вернулась в 7 м часу и в техникум не пошла, спала до 4 х часов дня.
Вчера вечером у нас был Симочка. После чая, Шура, он и я играли в карты. Он всё время старался, что бы я выигрывала. Он очень славный. Хорошо было бы, если бы у Шуры было бы несколько таких товарищей.
1 января 1938 г.
Вот 40 минут прошло с тех пор, как начался новый год. Я встретила его одна; мама – в церкви, Кира и Шура – у Ермаковых. Но я так довольна, что дай Бог каждому такое хорошее настроение. Сейчас я слушала по радио чудные неаполитанские песни и пила за то, что бы он был счастлив и что бы были счастливы все, кого я знаю. Мне кажется, я люблю его…
Расскажу последовательно: 2-е последние ночи я совсем не спала: время провела чудно, домой возвращалась в 8-м часу утра. В ночь на 30-е наш техникум (она, как я понимаю, училась в «Художественном училище памяти 1905 года») устроил вечер в честь наступающего Нового Года. Все испытания уже были закончены, последние зачёты были сданы и до 13-го нас отпустили на каникулы.. Т. к. у нас был бал-маскарад, я снова надела испанский костюм, который попросила у М. К.
В 11 ч вечера за мной заехала Марина Солимова в малороссийском костюме; я подарила ей свою красную ленту, которую она надела на голову. Вышло очень хорошо.
В техникум мы приехали около 12 ч. Я, по своему обыкновению, забыла дома пригласительный билет, но меня, разумеется, пропустили и так.
Наш большой зал был украшен синими полотнами со звёздами и месяцем на них, на стенах висели огромные картины, пародии на картины знаменитых художников. Например, известная картина Леонардо да Винчи – «Битва». Вместо бойцов на ней были изображены наши студенты-отличники. Другая картина, под Рембрандта, изображала нашего директора Морозова (Морозов Константин Феофанович), с отеческой нежностью прикрывающего руками студентов от мрачного Соловьёва (который неутомимо преследует студентов за опоздания и прогулы) и от Ряжского (Ряжский Георгий Георгиевич) (нашего преподавателя по рисунку, который вечно упрекает нас в отсутствии горения в искусстве).
В зале играл рояль, в двух других аудиториях – духовой оркестр. Меня сейчас же стали приглашать. В этот вечер я пользовалась огромным успехом, меня приглашали не прерываясь. Я была в ударе, смеялась, шутила, подходила к кому хотела, меня угощали папиросами и я даже танцевала с папиросой в зубах. Разумеется, тех студентов, которые позволяли себе больше, чем следует, пожатие рук и т. д., я бросала и больше с ними не танцевала.
Говорила с одним студентом, который считается одним из самых красивых в нашем техникуме, он уверял, что к весне научится танцевать, и будет танцевать со мною первой.
Когда я устала, я села отдохнуть на окно в зале. Рядом со мною сидели два молодых человека в масках клоунов. Мы стали болтать друг с другом. Вскоре я узнала, что они студенты музыкального техникума, приглашённые нашим техникумом. Я угадала, что они учатся на 2-м курсе, и, что, вероятно, одному из них лет 26, а другому – 23. Они сказали, что я права (потом я узнала, что так и есть). Они сказали мне, что у них в техникуме состоится в следующую ночь бал маскарад, и спрашивали, приду ли я. Я об этом слышала в первый раз, т. к. пригласительные билеты, присланные музыкальным техникумом, стали раздавать уже после окончания бала. Собеседники мои раздобыли для меня билет на 2 человека и старший из них обещал ждать меня у входа с 11 ч. до 11 ч 15 м. Пока мы болтали таким образом, мы заметили, что нас зарисовывал один из художников-преподавателей. К сожалению, я забыла посмотреть, что у него вышло.
Потом я ушла танцевать, а они пошли готовиться к выступлению. Когда я снова пришла в зал, младший из них уже пел, у него баритон. Потом их же студенты играли на гавайской гитаре и на рояле, т. к. для танцев стулья все были вынесены, то приходилось стоять, что было довольно утомительно. Я сказала об этом вскользь кому-то из наших студентов. Через несколько минут по рукам пошёл стул, его передали мне, так, что я была единственная из всех, которая слушала эти номера со всеми удобствами.
Потом я снова танцевала и так разгорячилась, что села у открытой форточки. Ко мне снова подошли студенты из музыкального техникума, те с которыми я говорила раньше. (между прочим я получила ещё одно приглашение и билет от одного студента муз. Техникума, ему я тоже назначила ждать меня после 11). Пока я разговаривала с ними, к нам подошёл наш студент с 4 го курса, который всегда мне нравился. Оригинальный юноша. Признаёт только одну живопись, музыку не любит, ходит всегда как-то небрежно, и причёской и видом, действительно, напоминает художника, курит трубку. Он напал на моих собеседников, «Что же вы пришли к нам, что бы простужать наших девушек? Посадили её под самую форточку. Так не годится!». Тут он подхватил меня вместе со стулом и перенёс в другой конец зала.
— Возьму себе тоже стул, сяду с вами и не подпущу никого, — смеялся он.
Объявили, что уже 7 ч. и начали гасить свет, нас выставляли довольно бесцеремонно. Откуда-то появился Клёнкин, он просидел всю ночь с мрачным видом, мне кажется, он немного ревновал, впрочем, я подходила к нему несколько раз, правда, ненадолго.
— У вас, оказывается, очень много знакомых, — сказал он как то с кислым видом.
Сейчас он, видимо, искал меня, и, как мне кажется, хотел меня провести. Я в это время разговаривала со студентом профкомовцем, он ни за что не хотел отпускать меня, нежно сжимал руку и просил остаться с ним, и поговорить ещё немного. Он должен был остаться, что бы помочь убрать залы. Я смеялась и старалась высвободиться. Клёнкина передёрнуло и он, не прощаясь, повернулся и вышел. Профкомовец довёл меня до раздевалки и тут мы распростились. Тут же я нашла Маринку, она проскучала весь вечер, т. к. почему то, кроме одного студента, её никто не приглашал. Собственно говоря, для неё я и достала пригласительный билет на завтра, но она отказалась идти, т. к. сказала, что если здесь скучала, то там и вовсе умрёт от тоски.
Меня это очень удивляет, т. к. на мой взгляд, было безумно весело, а Валя, так же, как и Марина скучала и ушла ещё в 2 ч ночи. Чего им надо, что бы веселиться?
Когда я одевалась, то ко мне подошёл юноша и попросил позволения проводить до дому. Я совершенно не помнила, танцевала ли я с ним или нет, но согласилась. Когда мы выходили, в дверях в пальто стояли те двое студентов из музыкального техникума.
— Вот, видите, — сказал старший (я слышала, что его называли Василием), — мы увидели вас без маски, а вы нас так и не увидели.
Действительно, они масок так и не сняли.
— Увижу завтра, — возразила я.
На сегодня довольно, уже больше 3 ч. ночи. О том, что было потом, как я провела следующую ночь, и в кого, и как влюбилась, расскажу завтра.
2 января.
До дому меня провёл студент, оказавшийся так же из музыкального техникума. Его звали Владимиров. Он играет на балалайке и один из способнейших учеников известного балалаечника Осипова (Осипов Николай Петрович). Он дал мне тотчас билет, и я условилась, что он будет ждать меня с 11.15 до 11.45. Таким образом, меня должны были встретить 3 студента и все почти в одно и то же время. Когда мама узнала это, то была очень недовольна: говорила. Что это глупая шутка, т. к., если они поговорят друг с другом и узнают, что ждут одну и ту же девушку, то может выйти неприятная история.
На следующий день я позвонила Ире Вертеповой, она обещала придти к 10 ч. вечера со своим молодым человеком, но пришла одна. Я снова надела испанский костюм и сделала испанскую причёску. Ира была в чёрном шёлковом платье. Мы подкрасили губы и отправились.
В. Макаров – (старший из 2 х студентов) дал мне адрес и план, что бы найти музыкальный техникум. Он помещается около Чугунного Моста. Т. к. трамваи теперь не ходят по набережной, то мы поехали по кольцу А. Выехали около 11, а приехали около 12-ти.
В раздевалке нас встретил Владимиров, он ждал меня с 11 часов, но никакого неудовольствия не выразил. Тут же я встретила и другого студента (Ира только посмеивалась над их терпеливостью), а также и некоторых студентов из нашего техникума. Сейчас же я послала Владимирова достать маску для Иры, ему пришлось бегать 3 раза. Один раз он принёс кошачью маску, но Ира даже отказалась её примерить. Наконец, он принёс серую маску остроконечный колпак, затем он провёл нас в зал и исчез, т. к. хотел переодеться в костюм, что бы я его не узнала. В зале, куда мы попали, студенты толпились вокруг огромной, разукрашенной ёлки; в другом — шли танцы. Отовсюду, пока мы проходили, слышались похвалы моему костюму. Иру и меня сейчас же пригласили. Вдруг, я заметила в дверях молодого человека в чёрной маске. Лицо его показалось мне знакомым. Всмотревшись, я узнала в нём Макарова. Я подошла к нему. Откуда то появился и его товарищ, тот был в костюме и раскрашенной маске, и его я узнала не сразу. Макаров повёл меня показать ёлку и нарисованный им рисунок, закрывавший, как штора окно. Его всё время звали со сцены и он сообщил мне, что является распорядителем этого вечера. Я заметила, что он беспокойно оглядывается кругом.
— Вам нужно идти? – спросила я. – Пожалуйста, идите.
— А, с кем же останетесь вы? – возразил он.
— Я сама подойду к кому захочу, — ответила я со смехом и сейчас же подошла к какому то студенту.
Макаров же отправился на сцену и стал возвещать нам оттуда номера, которые мы должны были увидеть. В это время я познакомилась со студентом музыкального техникума Сашей и с его товарищем, студентом консерватории – Колей.
Саша вскоре начал глядеть на меня влюблёнными глазами, а я начала демонстративно оказывать предпочтение Коле. И условилась с ним встреться 5-го. В 8.30 в метро, что бы пойти на танцплощадку в «Ударник». Так как, он очень просил мой адрес, то я сделала эту глупость; отказать мне было как-то неудобно. Вскоре Коля заявил, что он из-за меня поссорился с Сашей.
Мне было очень весело, но всего не расскажешь. Мы танцевали кадриль вокруг ёлки, мчались, взявшись за руки, цепью по коридорам и лестницам, играли в почту. Ещё при входе мне прикололи номер 191. На этот номер ко мне приходило множество писем. Владимиров говорил потом, что вызывали почти всё время мой номер. Конечно, он преувеличивал, но писем я получила, действительно много. Я ответила только на 2, , т. к. все они были очень однообразны. Бесчисленные комплименты и просьбы познакомиться.
К 6 ч. утра я уже сильно утомилась (сказывалась прошлая бессонная ночь). Я бесцеремонно бросила Колю с Владимировым. Тот обиделся и ушёл. Поэтому я думаю не ходить 5-го в метро. Нехорошо только, что я дала ему честное слово и адрес в придачу.
Ко мне подошёл наш студент, который перенёс меня накануне подальше от окна. Мы весело с ним болтали. Он шутил, что спас мне жизнь и рассказывал, как на нашем вечере он вначале оделся в женский костюм и поцеловал нашего натурщика, и, как тот, не разобравшись в чём дело, пустился его преследовать.
Потом я снова разговаривала с Владимировым, как вдруг, передо мной оказался Макаров (тут и начинается самое для меня интересное). Макаров сел рядом со мной. Он стал расспрашивать, как мне понравился вечер, и почему я. Когда пришла, не вызвала его, как мы условились. Мне было очень приятно, что он подсел ко мне, т. к., несмотря на то, что его весь вечер разрывали на части (он, то играл танцы, то объявлял выступления), я всё же заметила, что он несколько раз танцевал, и мне было немного досадно, что он не подходит ко мне. Теперь он был без маски и показался мне очень интересным: у него были тёмно-карие задумчивые глаза, смуглый цвет лица, каштановые слегка вьющиеся волосы и тонкий, с небольшой горбинкой нос. Роста он был высокого, выше меня и хорошо сложен. Голос же его показался очень приятным и говорил он чуть растягивая слова. Разумеется, в то время я об этом не думала. Мы не сошлись с ним во мнении по поводу, на каком вечере было веселее, я отстаивала свой, он свой. Он повёл меня в коридор, показать фотографии своей группы. К нам подошёл его товарищ (Лобанов) и, по моей просьбе, снял свою маску. Я ожидала, что он некрасив, но к моему изумлению, он оказался, пожалуй, даже интереснее Макарова, хотя совершенно в другом духе. (Впрочем, хотя оба и нравились мне почти одинаково, но я с самого начала обращалась больше к Макарову, так было и теперь.)
В это время объявили, что сейчас будут показывать гвоздь вечера. Макаров отказался сообщить мне, в чём он заключался. Принесли огромный свёрток в бумаге, начали разворачивать. За одной бумагой следовала другая, свёрток становился всё меньше и меньше, наконец, развернули коробку, в ней оказалась другая, в ней ещё и ещё, пока, наконец, не открыли последнюю крохотную коробочку. В ней оказался ржавый погнутый гвоздь. Все очень смеялись. Макаров начал расспрашивать меня о моих занятиях, в свою очередь я стала расспрашивать и его. Оказалось, что он играет на скрипке с детства и с детства мечтал о серьёзном музыкальном образовании. Однако, стеснённое денежное положение семьи заставило его служить. Он был электриком, потом играл в оркестре оперетты и, наконец, поступил сюда. В будущем он мечтал поступить в консерваторию. Мне он нравился всё больше и больше, и мне было очень обидно, что он ничего не говорил о том, что бы нам встретиться когда-нибудь ещё раз, а ночь подходила к концу. Владимиров издали не раз делал мне знаки, чтобы идти домой. (Мы с ним условились, что с его стороны не будет никакой ревности, и, что он не будет обижаться, если я буду уходить от него и говорить, и танцевать с кем хочу.)
Наконец, подошла Ирина и стала звать меня домой. Я видела, что, действительно, пора. Все начали расходиться. С сожалением я встала.
— Куда вы торопитесь? – удержал меня Макаров, — подождите, пока мы уберём ёлку, а потом мы вас проводим.
Я ответила. Что дала уже обещание другому (Владимирову). Он с видимым разочарованием простился со мной. Мне же было очень досадно. В раздевалке мы замешкались. Владимиров пошёл за нашими шубами. Я и Ира стояли на лестнице..
— Неужели тебе нравится кто-нибудь? – спросила она тихо.
— Ты видела последнего, с кем я разговаривала? – отвечала я. – Он очень нравится мне.
Ирина хотела что-то ответить, но не успела, около нас оказался Макаров
— Вы же должны обязательно ещё приходить к нам. У нас часто бывают концерты. Я напишу вам, когда будет что-либо интересное.
— Я обрадовалась, что он, наконец, спохватился, и отвечала, что и он должен приходить к нам. Мы обменялись адресами и снова пожали друг другу руку.
Меня хотел проводить мой «спаситель», но мне пришлось отказать и ему.
Весь следующий день я думала только о нём (о Макарове). От него у меня осталось три памятки: адрес и план музыкального техникума, его домашний адрес и его номер от игры в почту. Номер у меня оказался следующим образом. Я спросила, получал ли он письма, он ответил, что нет, и, оторвав номер, засунул мне в сумочку, сказав с улыбкой, — На память.
Сейчас я в самом глупом состоянии и, говоря словами романса:
«Люблю ли его я, не знаю, но кажется мне, что люблю». Да нет, это, верно, скоро пройдёт!
3 января
Вчера у меня был Владимиров, и мы с ним пошли в кино. Он говорил мне, что придёт в этот день, но я пошла к Тане Соколовой и, по своей небрежности, вместо того, что бы скоро уйти, засиделась у неё долго. Бедному Владимирову пришлось таким образом прождать меня целый час.
Разговаривая с ним, я, незаметным образом, старалась перевести разговор на Макарова, Лобанова и на их группу. Узнала, что Макаров поёт, хорошо учится, что он секретарь профкома, но не комсомолец. Когда В. рассказывал о том, как студенты волнуются на концертах и часто забывают вещь, которую они играют, я спросила – бывают ли такие случаи с Макаровым и с Лобановым.
— Ну, нет. Они оба нахальные и страшно бойкие. Такие никогда не собьются, — ответил мне Владимиров.
Я тоже заметила. Что Макаров очень бойкий, вернее, он держится совершенно непринуждённо, и этим он мне очень нравится. Но, что он нахален – это совершенно неверно.
Владимиров раздражает меня тем, что я чувствую, он недолюбливает Макарова. Кроме того, меня ужасно раздражает его манера брать за руку, близко наклоняться, когда он говорит, и, кроме того, когда он говорит, у меня впечатление. Что он совершенно не замечает, что делается вокруг. К тому же, он слишком много говорит. Я постараюсь, что бы он ходил ко мне не очень часто.
11 января
Вот и последний день моих каникул. Дни для меня прошли совершенно бесплодно, зато, вечера я провела неплохо.
Мама упала (числа 2-го) и получила растяжение жил на руке, поэтому мама не могла ничего делать до вчерашнего дня. Вчера сняли лубок. Поэтому я делала домашнюю работу, и весь день приходилось быть дома, а мама всегда во время болезни настолько раздражительна и придирчива, что иногда мне было прямо невмоготу. Я даже рада. Что буду проводить весь день в техникуме, как видно, нет худа без добра.
Последнее время Владимиров приходил ко мне через каждый день, иногда по 2 раза в день. На 6-е он принёс мне билет в Клуб мастеров искусств. Я пробыла там до 3-х часов ночи. Танцевала, но вечер был не очень весёлый.
В последний раз Владимиров заговорил о любви, говорил, что не спал несколько ночей, думая обо мне, что ревнует меня к Макарову. Я ловко меняла разговор, и до конца он так и не высказался.
Зато, сегодня (он зашёл днём и принёс билет в консерваторию) он сказал, что не хочет любить безнадёжно, что это не даст ему возможность серьёзно заниматься, и, что он твёрдо решил больше со мной не встречаться. Разумеется. Я не могла ему дать какие бы то ни было надежды. Это было бы нечестно. И я ответила, что ему лучше не видеть меня до тех пор, пока он не увидит во мне просто товарища. Мы простились. Он сказал: «Прощай!». Мне стало смешно, и я ответила несколько иронически «прощай навек!». Он ответил, что надеется ещё меня увидеть. Уходя, он хотел меня поцеловать, я ответила «Нет!» и захлопнула дверь, под его носом.
Вечером в консерваторию я пошла вместе с Мариной.
14 января
В техникум хожу с удовольствием. Меня снова начинает увлекать работа. Хорошо бы. Если бы такое настроение продержалось долго.
К Владимирову я теперь чувствую нечто вроде презрения. После того трогательного прощания он пришёл ко мне на следующий день. Мы пошли на каток, но не могли попасть. Дорогой он болтал ужасно много и по временам я его почти ненавидела. Нет, нет, он, да и упомянет о Макарове, видно, никак не может забыть вечер в их техникуме, когда он ревновал меня (по его собственному признанию). Я же, нарочно, поддразниваю его. Прощаясь, мы условились, что он возьмёт билет на «Идиот» по Достоевскому с участием Блюменталь-Тамарина (ru.wikipedia). Вряд ли удастся ему достать билет, их раскупают моментально.
А в выходной условились пойти выбирать гавайскую гитару.
20 января
На военном деле у нас скоро будет введена стрельба в тире. Сейчас мы уже проходим подготовку к стрельбе. Я очень довольна, т. к. всегда мечтала стрелять. Кстати, я попросила Морозова (преподавателя по военному делу, который преподаёт также и в музыкальном техникуме) передать привет Макарову и Лобанову, не говоря от кого. Когда я позвала Лобанова, то ни с того, ни с сего, покраснела ужасно, рассердилась сама на себя и от этого смутилась ещё больше. Поэтому Морозов, видимо, решил, что я влюблена в Лобанова и теперь на каждом уроке расхваливает его и говорит, что он прекрасный студент. Привет, однако, он передал одному Макарову, т. к. Лобанов не ходит. (Макаров сейчас же догадался).
Владимиров в выходной не пришёл, но прислал письмо. Пишет, что заболел гриппом и лежит.
На днях Шура, Кира, Сима и я были в планетарии на «Джордано Бруно». Прекрасная вещь.
10 марта
Вчера я с Симой была в театре на «Овечьем источнике» Лопе де Вега. Нам обоим эта вещь очень понравилась. На обратном пути (мы шли пешком) я пригласила его придти к нам, хотя умолчала о том, что это день моих именин. Вероятно, он и сам это вспомнит. Он сказал, что занят, но, что он постарается придти.
Сегодня я была в Ленинской читальне и взяла из фундаментальной библиотеки «Кин» Дюма (сына). Я видела эту драму 2 раза в исполнении Блюменталь-Тамарина и на меня она произвела большое впечатление. Но, в театре драма оканчивается на том, что суфлёр Соль выходит на авансцену (после того, как занавес опустился) и объявляет, — Солнце Англии закатилось! Великий Кин сошёл с ума.
По драме же Дюма, это вовсе не конец. Кин прикидывается безумцем, что бы со сцены оскорбить принца Уэльского. В следующем действии к мнимо больному Кину приходит влюблённая в него молодая девушка Анна, она пренебрегла мнением света и не побоялась могущих возникнуть слухов, что бы помочь любимому человеку. Её радость безгранична, когда она убеждается, что Кин здоров и не потерял рассудок.
Увы! Дальше конец книги был утерян. Я думаю, что всё кончилось благополучно, вероятно, Кин полюбил Анну. Смешно, но мне доставило бы большое удовольствие, если бы это было так. Я теперь мечтаю прочесть эту драму до конца. Но, где достать?
17 марта
Сегодня после уроков я печатала свою первую гравюру. В изо-кабинете находился Быков и ещё 2-е юношей, они помогали мне печатать и нашли, что гравюра моя очень удачна. Мне передавали, что я очень нравлюсь Быкову и, что он хочет со мною познакомиться. Я разговаривала с ним и раньше, и теперь мы с ним немного флиртуем (вернее, этим занимается лишь он, я же только отвечаю).
Однажды я прочла у какого-то французского писателя, что как цветку нужна поливка, так и женщине нужно, что бы ею восхищались, что бы её находили красивой, что бы за ней ухаживали. Мне кажется, что каждой женщине, имеющей хоть каплю женственности, приятны эти знаки внимания, которые мужчина приносит, как должную дань её красоте и молодости.
Про себя я должна сказать, что внимание и восхищение с которым относится человек (который мне даже совершенно безразличен), всё же мне очень приятно, и делает меня более самоуверенной, более гордой и более убеждённой в том, что я уж не так плоха, если находятся люди, которым я нравлюсь. Разумеется, я говорю о тех случаях, когда ухаживание лишено всякой грубости и не идёт дальше лёгкого флирта. В противном случае, я могу прямо таки возненавидеть своего поклонника.
Однако, я отвлеклась. Быков работал над офортом и предложил мне, если я захочу достать пластинку для работы. Я отказалась, т. к. сейчас нет времени. Но, потом займусь этим обязательно, это так интересно! Я мечтала делать офорты ещё в прошлом году (преподаватель даже достал мне цинковую пластину, но она до сих пор лежит у меня нетронутая). Я мечтаю о офортах с тех пор, как в Москве была выставка Рембрандта, на которой было представлено множество его офортов.
__________________
Одна из работ Марины Александровны Аллендорф
